Сан-Франческо делла Винья, царство мнимого смирения

Сан Франческо делла Винья – римско-католическая церковь в квартале Кастелло, одна из двух францисканских церквей Венеции. В тот момент, когда мы здесь оказались, я понятия не имела, где мы, и что перед нами. Чтение не только путеводителя по любому из старых городов Италии (что путеводители! нечего и говорить про путеводители...), но и целого курса искусства Возрождения не помогает запомнить тысячи имен и мест, сотни названий и дат, не удерживает в памяти запутанных, кровавых историй, с ними связанных. Перед заинтересовавшимся, на свою голову, зевакой-туристом проходят толпы исторических лиц, знатных родов и целых народов, недоброй судьбой затянутых в тенета войн и интриг, в самую бездну римско-итальянской цивилизации (как говорят на Востоке, "а и скверное это обиталище!"). Перед ним, бедолагой, открывается целый мир, ныне умерший и превратившийся в тщательно набальзамированную мумию. На мумию можно полюбоваться не только в музеях, Италия ведь не просто страна, это страна-музей.

В таких городах, как Венеция или Рим, трудно не заплутать в двойственности средневековой и ренессансной культуры (современная рядом с ними смотрится блекло и впечатления не производит). С одной стороны всё, особенно церкви, смотрится таким чинным, благообразным, а на деле... На деле Сан-Франческо делла Винья, как и все церкви торгового, прижимистого города Венето, есть полное доказательств того, что все продается и все покупается. Кроме таланта.

Название церкви Сан Франческо делла Винья переводится как "Святой Франциск на винограднике". Когда-то на этом месте располагался виноградник, "винья"; в 1253 году здесь было начато строительство монастыря; в XIII веке на винограднике уже стояла крохотная часовня, которая отмечала "святое место", где, по преданию, апостолу Марку, покровителю Венеции, явился ангел. Проект Сан-Франческо делла Винья был разработан архитектором Якопо Сансовино – он хотел построить новую церковь в стиле ренессанса. И первым делом, естественно, принялся искать деньги на то, чтобы застроить место, где апостолу Марку явился ангел (это был, как сейчас бы сказали, удачный маркетинговый ход).

Деньги нашлись обычным для всех времен способом — у спонсоров-донаторов. Часовни будущей церкви были проданы за 250-300 дукатов аристократам. Донаторам было обещано, что часовни будут украшены их фамильными гербами, а их тела будут погребены здесь же, а не на кладбище за церковью. За право быть похороненным в алтарной части храма перед главным престолом дож Андреа Гритти заплатил целых 1000 дукатов. В 1542 году Веттор Гримани и его брат кардинал Марино взялись за строительство фасада церкви, однако окончательно он был завершен только через двадцать лет при участии великого Андреа Палладио. Вот, собственно, и всё, что касается "официальной истории". Дальше идут сплошные философствования.

Сегодня в Сан-Франческо делла Винья попасть наш брат турист может лишь вместе с группой особо дотошных экскурсантов, либо случайно, как мы. В Венеции столько достопримечательностей, что обойти их все невозможно, даже если поселиться здесь на пару лет. Пока вы будете обходить третью сотню "кьез", воспоминания о первой развеются практически без следа. А между тем в каждой из них имеется что-нибудь, перед чем можно долго стоять, медитировать, ощущая себя мудрее всех и подбрасывая в жадные осветительные приборы по два евро.

Предупреждаю сразу: монетки в наших карманах заканчивались с угрожающей быстротой; вспышку в исторических памятниках включать нельзя (и правильно, я считаю); право на съемку всего вокруг с профессиональными осветительными приборами мы, поганки, не выправили, да и фотоаппарат у меня был... обычный такой фотоаппарат со средненьким зумом, и то уж спасибо, что не смартфон. Поэтому к своим неповторимым "фото на валенок", передающим общую атмосферу церкви Сан-Франческо делла Винья, буду ставить профессионально сделанные фото и репродукции за авторством людей, которые не столько философствуют, сколько дело делают — в частности, оставляют человекам память о том, что наши (и не наши) предки так старательно сберегли. Хоть я и не уверена, что мы оценим их старания.

Итак, фреска "Мадонна с младенцем на троне" из церкви Сан-Франческо делла Винья на иллюстрации к посту, а мое фото фрески в общем антураже далее, в тексте поста. Без осветительных приборов, включающихся на несколько минут, в церкви царит даже не сумрак, а натуральная тьма. И во тьме клубятся насмешливые призраки тех, кому все-таки удалось остаться в вечности — не так, как обещают современному бездарю ушлые мастера пис-классов и основатели фальшивых премий, а по-настоящему, без наебки со стороны торговцев дутой славой.

Взять хоть богомольного грека по имени (прозвищу? записи в ведомости?) Антониус Халкидеус. Впрочем, имя у него тоже не так чтобы совсем достоверное: согласно информации Gemeinsame Normdatei его, возможно, звали Antonios Chalkideus и был он греком по происхождению. На это указывает его прозвание Халкидевс (то есть из Халкиды, столицы острова Эвбея) и фамилия Негропонте (буквально "черный мост") — так венецианцы именовали Халкиду. Как оно всегда бывает со средневековыми мастерами, точные даты рождения-смерти и происхождение Антонио да Негропонте неизвестны. Известно лишь, что жил и творил он в XV веке, расцвета мастерства достиг примерно в 1440 годах и является автором единственного дошедшего до нас произведения. Оно-то и составило смысл существования Халкидевса как художника.

"Мадонна на троне со святым младенцем на фоне цветов и плодов" находится в часовне Моросини церкви Сан-Франческо-делла-Винья в Венеции. На ней стоит подпись художника: "Frater Antonius de Negropon Pinxit". Да Негропонте именует себя "frater" — это означает, что Халкидевс был монахом, возможно, бродячим художником, вечно ищущим заработка и крова. Или, как любят деликатно выражаться искусствоведы, "часто менявшим место пребывания". Халкидевс и в Венеции мог быть лишь проездом (мимоходом) — и задержаться ровно для того, чтобы оставить след в веках.

Мне кажется, Негропонте был чем-то похож на святого Бернардина с висящего здесь же, на соседней стене, триптиха "Святые Джером, Бернардин Сиенский и Луи Тулузский" Антонио Виварини. Такой же худой, бледный, похожий на щуку, одетую во власяницу. Да, я понимаю, маловысокохудожественное сравнение, но похож ведь.

Бернардин Сиенский, между прочим, не просто католический святой. Это очень актуальный святой, патрон рекламной деятельности, массовых коммуникаций и PR! И именно к нему обращаются в молитвах католики при возникновении проблем с дыхательной системой (не знаю, как связаны дыхательные пути с пиаром, но это делает Святого Бернардина еще актуальнее).

И хотя был он из состоятельной дворянской семьи Альбизески, отказался от богатств, стал странствующим проповедником, основал бернардинскую ветвь францисканцев (которые, как известно, давали обет бедности), с детства "волонтерствовал" в больницах. Застал сиенскую чуму 1400-х и больше года с риском для жизни помогал больным. А после видения страдающего Христа вовсе раздал всё свое имущество и в возрасте 22 лет вступил в орден францисканцев; в 36 лет стал странствующим проповедником, причем успешным: послушать Бернардина и поговорить с ним приходили толпы народа. Особливо Св. Бернардин ратовал за мораль и нравственность, рьяно ругал грех содомии, присущий отчего-то в основном итальянской знати: "О, Италия, насколько ты более разложена, нежели другая страна! Иди к германцам и послушай те лестные вещи, что говорятся об итальянцах! Они говорят, что нет на свете более содомитского народа, чем итальянцы". (Вот интересно, как у современных католиков совмещается желание быть успешными специалистами по связям с общественностью, не иметь проблем с дыхательной системой — и внутренний протест толерантного европейца против столь явной гомофобии?)

Разумеется, однажды Бернардин допроповедовался и предстал в Риме перед судом по обвинению в ереси; однако мастерство в связях с общественностью не пропьешь: проповедник сумел уболтать папу Мартина V (а может, тот просто заснул: обычная проповедь длилась минут сорок, а святой, бывало, увещевал паству и по четыре часа). Обвинение сняли, но что еще более удивительно, в том же году, в каком судили Бернардина Сиенского, ему предложили сан епископа! Впрочем, святой отклонил предложение, как и еще два аналогичных — предложение епископата Феррарского и епископата Урбино. Неудивительно, что после смерти этого несгибаемого человека начались сообщения о чудесах и Бернардин был канонизирован папой римским Николаем V всего через шесть лет после своей кончины. Вот такая удивительная судьба.

В Сан-Франческо триптих прячется во мгле и выступает на беленой стене после того, как зажжется прожектор. Бернардин Сиенский поглядывает на зрителя искоса, с подозрением: а ты, мил-человек, сам-то какой ориентации будешь? Король Людовик Тулузский, тоже в свое время отказавшийся от короны ради служения Богу, но даже в бедности не снявший белых перчаток, глядит в пустоту. А у Святого Джерома (Иеронима) такое лицо, будто он вспоминает своего льва (вот это коричневое нечто размером с сеттера у его ноги и есть лев) — и видеть больше не может людей с их меркантильностью. Похоже, из-за своей разочарованности в людях Св. Джером и удалился на четыре года в Халкидскую пустыню, где стал аскетом. Здесь он изучал еврейский язык и спутниками себе имел, по его собственным словам, "лишь скорпионов и диких зверей". И льва!

О льве — отдельно. Когда Джером-Иероним жил в монастыре, к нему вдруг пришел хромой лев. Все монахи разбежались, а Иероним оглядел больную лапу льва и вытащил из нее занозу. После этого благодарный лев стал постоянным спутником своего исцелителя. Монахи обратились с просьбой к Иерониму заставить льва работать, чтобы он так же, как они, сам зарабатывал себе хлеб насущный (с проповедями выступал, что ли? основал бродячий цирк?). Иероним согласился и заставил льва стеречь монастырского осла, когда тот возил дрова (надо было брать деньги за этот аттракцион). Однажды лев заблудился и осел остался без охранника. Оставленного без присмотра осла украли грабители (храбрые, но очень глупые любители досадить льву) и продали каравану купцов, которые его увели. Вернувшись, лев не нашел осла и, глубоко опечаленный, пошел обратно в монастырь (и даже не съел никого по дороге!). Монахи при виде виноватого взгляда льва решили, что он съел осла, и во искупление греха приказали льву делать работу, предназначавшуюся ослу. Лев повиновался и стал смиренно трудиться (на переноске тяжестей? а вы знаете, что у крупных кошачьих очень хрупкий позвоночник, поэтому... молчу, молчу). Но однажды лев увидел пропавшего осла в караване и в качестве доказательства своей невиновности с триумфом привел целый караван в монастырь (с баблом и товарами? монахи, думаю, были счастливы).

Короче, соседи у Бернардина тоже люди замечательные. С замечательными, на мой взгляд, совпадениями в личности святых с триптиха и грека Халкидевса, пришельца из той самой пустыни Халкидской. К тому же Виварини и Негропонте работали над украшением Сан-Франческо делла Винья примерно в одно и то же время — в 1451-1456 годах. Правда, Виварини был солидный человек, не бродячий монах. Антонио да Мурано, он же Виварини, хоть и родился неизвестно когда, но известно, что помер в 1480 году, став представителем ранневенецианской школы живописи. Антонио Виварини положил начало целой династии художников, втянул в это занятие младшего брата — Бартоломео Виварини, и племянника последнего Альвизе Виварини, выучил талантливых и весьма известных художников Кривелли.

Позволю себе отступление, не имеющее никакого — ну почти никакого — отношения к венецианской церкви. Какая прелестная Магдалина была написана Карло Кривелли! Жеманница с лисьей мордочкой, больше подходящей какой-нибудь венецианской куртизанке (тем паче Карло дожил таки до формирования института свободной любви в Венеции!), в платье и плаще, прописанных с ювелирной точностью ("а розочки на пелеринке — как было вышивать не лень!"), с сосудом, полным ароматических масел, на манерно выгнутой ладони, с длинными волнистыми волосами. И несмотря на то, что ими вот-вот придется умастить чужие ноги (фи!), — тщательно уложенными.

Уж искусствовед Николай Леонтьевич Бенуа ругал Кривелли, ругал (зануда!): "Этот странный, чопорный живописец предпочитает ставить свои жесткие, носатые, точно из дерева вырезанные и в медные одежды закованные персонажи на блестящий золотой фон; иногда же он заполняет воздушное пространство позади них орнаментально расположенными, точно из камня высеченными головами херувимов". Мне кажется, Бенуа попросту раздражала роскошь одежд и интерьеров, присущая живописи венецианской школы. Жители торгового города не могли не придавать большого, просто огромного значения всем этим галунам, узорам, шитью, рюшкам, воланчикам, оторочкам и прошвочкам. И потому не только венецианцы, но и бродячий монах родом откуда-то из Греции создает образ рая и образ матери Божьей с непомерной, неземной роскошью.

Вся фигура Богоматери, сидящей на троне с младенцем Христом на коленях, сияет: золотое парчовое одеяние, золотой нимб, золотые плоды на гирляндах. Это не просто шик-блеск, это квинтэссенция благополучия, созданная воображением человека небогатого, а возможно, и бедного, во всем ограниченного, причем не только францисканским отказом от богатства, но и самой средневековой жизнью с ее многотрудным, бесприютным, непрочным житьем-бытьем человеческим. Зато рай весь лучится, он увит цветами, увешан плодами и прочно стоит на мраморном основании (разумеется, украшенном барельефами с лицами донаторов). По обе стороны от Мадонны, одетой в парчу, путти, выстроившись в ряд, словно хор скопцов и придворных льстецов, поют славословия, позади трона не за страх, а за совесть цветут и плодоносят деревья, гордо возвышаются неувядаемые гирлянды, сплетенные леший его знает из чего, но наверняка символического: так яблоко/персик и виноградная гроздь есть символы Христа; оливковая ветвь — символ вечного мира; лилия — символ чистоты и Девы Марии; виноградная лоза и корзина с хлебом — символы евхаристии... Короче, всё как у богатых людей!

А над головой Мадонны начинается сущая неразбериха. Мне кажется, грек Халкидевс не сумел представить себе летающих ангелочков. Что-то у него с памятью сталось в момент перехода от поющих путти к путти в полете. И тогда Негропонте внезапно изобразил толпу купающихся детишек с крылышками. Уж эту-то картину он и в Халкиде, и в акватории Венето наблюдал, думаю, каждый божий погожий день. Вот и изобразил целую компанию малолетних ангелочков, болтающихся в воде от нечего делать, пока ангелочки постарше, преисполнившись важности, славят Спасителя. За хулиганящей райской детворой приглядывает сам Господь — с люнета, добавленного к образу да Негропонте в начале XVI века. Люнет выполнен Франческо Биссоло, учеником Джованни Беллини.

Дальше грустное скажу. На фоне вполне материального райского богатства и ангельских безобразий бледное, без румянца, вечно печальное личико Мадонны кажется совсем детским и не столько смиренным, сколько обиженным. И младенец на ее коленях не спящий, а мертвый, безнадежно мертвый — крохотное вытянутое тельце. И никакая золотая парча и мраморная резьба, цветение райских кущ и ангельские хоры не изменят того факта, что Сын Божий умер за наши грехи, но нас это, похоже, ни на гран не изменило.

Поздняя готика на этапе перехода к раннему Возрождению вечно выдавала подобные кунштюки: всё так красочно, богато, цветасто и цветисто; но заглянешь за шитые узорчатые завесы — а там готическая беспросветность, гробы повапленные, львы обиженные, всюду тлен и запустение. "Скучно на этом свете, господа!"

Так, всё, прекращаю дозволенные речи и иду нарушать карантин. Вернусь — сяду писать про пышного Веронезе и доброго к донаторам Беллини, представленного здесь же (пост писался с утра, я уже вернулась). Будете хорошими мальчиками и девочками, осилите эти многабукафф праискусство, потом еще принесу. (Исчезает.)