Графомания как пятый всадник Апокалипсиса
Спасибо Александру Кузьменкову за этот добрый и светлый портрет-коллаж всадника по имени Графомания.
Дорогие друзья, в очередной раз пост распадается на несколько частей, которые взаимосвязаны, но читать все описания этих взаимосвязей в один присест... Утомительно, да и незачем.
Начну с того, что некогда (по интернетным меркам, адову тучу лет назад — целых шесть) некто Мария Ануфриева (кто такая, за пределами песочницы премиального процесса, не имеющего к литературе ни малейшего отношения, не знает никто — я от скуки даже поспрашивала знакомый народ, читающий много и охотно) написала нечто под названием "Карниз". Произведение, нечувствительно совпадающее со многими творческими потугами современных "про заек".
В частности, с самоновейшей писаниной:
а) Леонтьева, он же Тёма-рукояточник (описывающий геронтофильское БДСМ: "На второй или третий день совместного проживания старая хохлушка с гордостью продемонстрировала стальные кольца, вбитые у нее над кроватью. Арина по наивности не увидела в них ничего особенного, решив про себя, что это какой-то снаряд для старческой гимнастики, однако неутомимая бабушка умела произвести фурор: через неделю сообщила Калининой о том, что каждую субботу девушке нужно где-нибудь «похулять с обеда часиков этак до пяти», потому что к ней всегда в это время приезжает ее Буратино, как женщина окрестила своего любовника не то за твердость характера и крепкие нервы, не то за какое-то другое его личностное достоинство, трудно сказать");
б) Снегирева с его тщетными попытками придать значительности, разбив построчно бессмысленный и беспомощный опус ("И я обоссал бороду печника.То есть помочился на бороду печника.Хотя чего уж там, не помочился, а обоссал.Нассал гаду прямо в бороду.Так полил, что хоть выжимай");
в) Одинокой Упырицы, живописующей будни геев ("вспоминал додзинси, где свинья ебет студентку", "Ты давай, мальчик из Республики Сало, — Москаль вытащил довольно крупный для русского член и обоссал Колю от челки до колен, он пытался попасть Коле в рот, но хохленок сжал губы. — Ну я пойду? — спросил Москаль. Коля рыдал, размазывая по лицу мочу") — в отличие от Ануфриевой, с тем же задором (и с тем же нудным, поистине канцелярским "еротизмом") описывающей будни лесбиянок;
г) Козловой "Рюрик", где героиня, малолетняя сирота, с упоением врет про инцест, а ее недавнего знакомого это так возбуждает, так возбуждает ("Чтобы помочь Михаилу справиться с первоначальным шоком, а также немного побудоражить его воображение, Марта принялась тихим, влажным голосом описывать технические нюансы инцеста. На вопрос о побеге она не ответила. И так все ясно.Выслушав про первое изнасилование в номере отеля в Порту, после которого (видимо, в награду) Марта получила шоколадную бутылочку с вишневым ликером, про то, как ее смешили презервативы, потому что она думала — это воздушные шарики, а также про преступное, грязное удовольствие, которое Марта, к своему стыду, от всего этого получала, Михаил встал").
И это только замеченное замеченное вскользь. О сколько бы подобного барахла, пардон, эротизма я обнаружила бы, приглядись я к "прозайкам" повнимательнее!
Рецензии на последний опус из перечисленных написали и я, и Александр Александрович Кузьменков, а на роман (повесть? эпопею? опупею? Ануфриевой — только Кузьменков. Я "Карниз" даже не открывала, поскольку, как уже призналась, не знала сей "подающей надежды и широко известной" особи homo miser (он же столь любимый литераторами "маленький человек"). Не знала бы я ее и дальше, кабы не один инцидент, о котором речь пойдет в следующей части этого поста.
Итак, рецензия на "Карниз", с которым очередной хомо мизер пытается выиграть на мизере, всветлую, без вистовых, то есть профессиональных обязательств. С небольшими комментариями, да простит меня автор рецензии за эту вольность.
(М. Ануфриева «Карниз»; журнал «Дружба народов», № 3, 2014)
Букеровская полуфиналистка Мария Ануфриева писала в своем микроблоге: «В Журнальном зале выложен текст моего романа “Карниз” (сокращенная журнальная версия, с вырезанными откровенными сценами)». Жаль, подумал я. Эротика – дивный индикатор писательского мастерства. Прочитаешь абзац, и все само собой ясно. А так придется осваивать текст целиком…
(Могу лишь согласиться. По эротике про автора узнаешь ВСЁ, причем мгновенно. Литература сама по себе умеет выворачивать автора наизнанку и выдавать тайны, скрытые даже от своего обладателя. Однако эротика делает это намного жестче и жесточе. Так почему же они, слабосилки, так и лезут в эротику? – И.Ц.)
Первые два десятка страниц не содержали ровным счетом ничего любопытного: барышня Ия обитает в съемном клоповнике, слушает Земфиру и сохнет по какому-то Папочке. Еще через десять страниц выяснилось, что Папочка женского пола. Понятно, сюрпрайз. Десять страниц спустя стало понятно, что этим, собственно, вся интрига исчерпана…
«Дуракам и гомофобам, что, впрочем, одно и то же – видимо, вообще противопоказано», – предупреждает Ануфриева. Прием старый, но безотказный (подробности в сказке про новое платье короля). Но мне, слава Богу, терять уже нечего: собрал все мыслимые титулы, стало быть, могу позволить себе любое неполиткорректное высказывание.
(Нельзя не восхититься предусмотрительностью автора-графомана. ВСЕХ авторов-графоманов, старательно списывающих нелицеприятные — в верном значении этого слова — критические замечания на гомофобию критика, на его политическую ориентацию, финансовое положение и проблемы интимного плана. Молодцы! Веrной доrогой идете, пишущие шопопалу товаrищи! – И.Ц.)
Однако сразу же договоримся: разного рода «филии» и «фобии» оставим кумушкам обоего пола. А равно и обвинения в аморальности. Наш литературный гей-парад скучнее программы «Время» и потому никого не совратит с пути истинного. Леденечная Ленина (Маша, не путать с Леной), невыносимо претенциозная Меклина, пластилиново аморфный Ильянен… чур меня! И Ануфриева здесь как раз ко двору.
Расхожая истина гласит: женщина из ничего может сделать три вещи – салат, прическу и скандал. Добавлю: и роман. Слышали вы бессмысленный и беспощадный бабий треп по телефону? Наверняка. Считайте, что уже имеете представление о «Карнизе». М.А. всерьез перепутала читателя с подругой и одну за другой поверяет ему заветные девичьи тайны. Короче, шефу бренд-бука мало, ему тренд-бук вынь да положь. Запарка, блин. Ага, козел. А Папочка, прикинь, набухалась и ножиком себя порезала. Ну да, от ревности. Прямо в печень. Ага, пипец. Ага, зашили. Теперь, прикинь, только сухарик можно, и то по пять капель. Ой, а эта овца из отдела маркетинга на дне здоровья портвеша нажралась и весь автобус потом заблевала. Ага, ржака. А у Светки замершая беременность, а у Иечки выкидыш. А компьютерщик этот ее бросил. Ага, пипец. Ага, козел. Да все они, по ходу, козлы, блин. А Папочка себе штаны-афгани купила. А у Иечки туфли розовые, классненькие. Ништяк, прикольно. А повариху эту помнишь, погремуха Понтий? Ну, она еще на постоянку хавчик на работе тырила. У нее, по ходу, цирроз. Допилась на фиг, дура. Ага, кошмарики. А таксу Норму? У нее рак нашли, а после операции парализовало. Едва ползает. Не-е, ты чё, жалко же… Короче, я спатеньки. Чмоки, лапуля.
И так – три авторских листа подряд. Выражаю искренние соболезнования товарищам по несчастью.
(Так они все пишут в ём, в стиле "новой пустовой искренности"; каковой стиль есть скучное бабское нытье, перемежаемое сплетнями и жалкими ребяческими непристойностями. Это помогает аффторкам и аффторам быть ближе к народу — тому самому, который ничего, кроме френдленты, не читает. Писа-а-атели. – И.Ц.)
Интернет-аннотация подсказывает: «”Карниз” – так в романе Марии Ануфриевой называется одно из специфических развлекательных мест Санкт-Петербурга. В качестве названия романа “карниз” – это, конечно, метафора. Героиня движется по жизни, как по карнизу, рискуя вот-вот сорваться и загреметь…» Да что вы, право. Бездны инфузориям заказаны по определению. Тем паче, в жанровом отношении «Карниз» – типичное женское чтиво с весьма тривиальной фабулой: инициация, то бишь цепь испытаний на пути к замужеству. Испытания, правда, как на подбор, – до оскомины среднестатистические, одно другого тоскливее: тараканы, добросовестный ребяческий разврат с Папочкой & Co, офисные неурядицы и скоротечный служебный роман. Идиолекты под стать сюжетным коллизиям – полный комплект засаленных цитат из советских комедий: «облико морале», «Ульяновск – город контрастов», «белокурая Жази» и т.п. Впрочем, наивно было бы ждать от одноклеточных чего-то большего.
Воля ваша, господа, но маленькому человеку необходимо иметь за душой что-то грандиозное. Хотя бы мечту о новой шинели. А без этого он в литературе не жилец. И даже нетрадиционная ориентация не спасает от безликости.
Вялотекущее повествование оживляют лишь разномастные нелепицы: авторесса то перепутает композитора и пирожное («широкая кровать… в форме бизе»), то отправит Одиссея за золотым руном. Апофегеем всему служит уцелевшая эротическая сцена:
«– Ты ее любишь? – спросил компьютерщик про Папочку, лежа на спине… Ия выскользнула из-под него, свела уже привыкшие быть раздвинутыми бедра».
Та-ак… Он, значит, на спине, а она… Затейливо, слов нет. Теперь понятно, что «Кама-сутру» писал дилетант, начисто лишенный воображения. Вот, кстати, достойное поприще для М.А., – она сочинит, так сочинит…
(А-а-а-а, опять у героини волосы в помаде, причем в промежности! Кто ж это сподобился на такие же затейки а-ля "Камасутра"? Васякина, что ли? – И.Ц.)
Но такие развлечения, к несчастью, редки. Поэтому, минуя нудные спойлеры, оглашу развязку. Ануфриева, изрядно измучив читателя унылым бытописанием, выдала-таки многострадальную Ию замуж. Бесхозную Папочку пришлось ликвидировать. Разумеется, с глубоким идейным подтекстом – чего добру пропадать?
«Навстречу шесть бугаев с битами… Кричали: Петербург не для гомосеков, про бабу переодетую что-то».
Пусть Папочку к помосту отнесут, как воина, четыре капитана. Диана Арбенина и Земфира со слезой в голосе выводят «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» Извините, вынужден нарушить драматизм момента бестактным вопросом: как гопота вычислила нетрадиционную ориентацию? Неужто барышня разгуливала с наклейкой «ЛГБТ» на лбу? Однако для автора такие мелочи несущественны. Для букеровского жюри, как выясняется, тоже.
(Э-э-э... Авторка явно не в курсе, что женщинам уже лет сто как официально разрешено носить брюки, ну а все прочие детали одежды: пиджаки, куртки, рубашки, футболки, кроссовки — не выдают в женщине лесбиянку, хоть она усы себе нарисуй. Бить и даже убивать могут геев. ГЕЕВ. Лесбийскую любовь обыватели и даже гопники не замечают вовсе. Кстати, темы об убиенных трибадах муссирует только мамзель Георгиевская да свалившие за бугор "Сафо" — и из далеко не бескорыстных соображений. – И.Ц.)
Состав букеровского ареопага постоянно обновляется. Неизменной остается задорная традиция детсадовской фронды: назло маме уши отморожу. В 2005 букероносцем стал Гуцко – исключительно в отместку тогдашнему председателю жюри Аксенову: тот слишком активно протежировал Найману. Три года спустя премия досталась Елизарову – лишь потому, что член букеровского комитета Кабаков в сердцах обозвал «Библиотекаря» низкопробным фашистским трэшем. В 2010 литературной паралимпиаде грозила смерть от безденежья, и жюри решило на прощание громко хлопнуть дверью: а вот вам, собаки серые, «Цветочный крест»!..
Полагаю, что «Карниз» оказался в премиальном лонг-листе в силу той же самой логики. Уж коли есть у нас депутаты Мизулина и Милонов, и статья 6.21 КоАП РФ, – надо явить миру благородную толерантность по отношению к меньшинствам…