Люди в унылом. Часть вторая

Продолжу не столько разбор, сколько цитирование изрядно в свое время раскрученного дебютного романа А. Аствацатурова "Люди в голом". Почему не разбор? Потому, что еще первая часть показала: перед нами очередная "новая литра". В конце опуса болтается авторское добродушное: "Выбирайте, дорогие мои, тот отрывок, что вам больше нравится. Не столь уж важно, по большому счету, кто там и где стоял, лаял, выл, шушукался, ухал, каркал или пускал ветры. Я ведь писатель концептуальный. Да и слова в нашем мире даосов необязательны, избыточны и взаимозаменяемы".

Утибози, концептуальный наш. А зачем писал, раз слова избыточны и взаимозаменяемы? Чтобы доказать необязательность литературы в своем лице?

Что ж, человек талантливый, на САМОМ ДЕЛЕ написавший нечто достойное прочтения и рисующее лик эпохи хотя бы бледным карандашным наброском, вполне может себе позволить подобные высказывания. Но не этот, прости Господи, жирмуноид (слово из книги, не надо меня его еще и в нем обвинять), потомок достойных людей и хороших профессионалов, ничем, кроме генотипа, не примечательный — у него-то с каких щей такое барство? От большой ценности историй вроде этой?

"— Навоз дают животные, — сказал Леша. — А колхозники используют его для того, чтобы удобрять поля....— Навоз — это говно! — уверенно сказал Старостин. — Говнецо… Так у нас во дворе говорят.— Это я и без тебя знаю.— Ну?— А как его заготавливают?— Не знаю… — тут Старостин задумался. — Ты сдавал анализ кала перед первым сентябрем?— Сдавал.— Наверное, так же и в колхозе. Сидят на унитазах целыми днями летом. Не все, конечно. А только специальные люди. Жирные. Вроде нашей Степановны. Сидят и какают. Только воду не спускают. Потом у каждого собирается целая коробка. Они ее вываливают в общую кучу, и на самосвал…Пока я слушал Старостина, воображение рисовало мне очень странное зрелище сидящих в ряд на унитазах колхозников со спущенными штанами. Эта картина мне показалась сомнительной. Колхозы (нам об этом говорили) — это флагманы коммунизма. И сидеть на горшке целый день — это неправильно, не по-ленински".

Ха-ха. Ужас как смищно. Разумеется, каждый из нас чего-то в детстве не понимал (ну хотя бы откуда берутся дети) и получал от приятелей объяснения выдающегося идиотизма. Некоторые вызывали отвращение, некоторые — смех. Но скажите, девушки (и не только), подружке вашей: лично вам эта история хоть что-нибудь дала? Ну хоть какую-то пищу для размышлений — пусть даже и вредную, мусорную пищу?

Ладно, сочтем этот момент проходным, одним из тех, которые позволяют передохнуть между напряженными сценами. В такие фрагменты могут помещаться какие угодно элементы, от шуточных до философских. Проблема в том, что в данном случае оно и не шуточное, и не философское.

Даже моменты конфликтов с идеологией, режимом, СИСТЕМОЙ какие-то... несуразные. Как отношения по удаленке между двумя пьющими сексоголиками.

"На следующей неделе в классе состоялось заседание совета отряда, на котором открытым голосованием Старостина исключили из пионеров. Я был единственный, кто воздержался. Накануне я подговорил Мишу придти на собрание без галстука.— Это ты здорово придумал, — ухмыльнулся Старостин. — Скажут: «Снимай галстук». А галстука и нет! Пионерчики-то наши от злости обдрищутся.Этого слова я раньше не слышал, но оно мне очень понравилось. Я его запомнил, а потом стал часто повторять. И недавно научил этому слову и его разным формам нежного и утонченного Дениса Соловьева.— Паша! Сдристни отсюда! — приказал как-то Соловьев своему коту Павлику, который внезапно вскочил на обеденный стол.Мы сидели на кухне и пили кофе: Соловьев, художница Зоя Черкасская и я.— Андрюша! — с деланной строгостью сказала мне Зоя (Зоя вообще многое мне прощает). — Зачем ты научил Денисика этому слову? Он теперь все время им Павлика обзывает.— Зоинька! — оправдывался Соловьев. — Я же не виноват, что Павлик вежливых слов не понимает".

Пионерский галстук тоже мог фигурировать во множестве сатирически острых, неприятных и даже унизительных моментов нашей жизни. Только для выявления сути события надо его хоть как-то обыграть, разъяснить, словно ту сову. А нам вместо этого подсовывают переход с "пионерчики обдрищутся" на кота. "Груня! Какой тут кот у нас шляется? Откуда он?"

Сам по себе прием превращения множества воспоминаний, а то и анекдотов (желательно все-таки исторических, а не бородатых) в книгу мемуаров — явление постарше сетевого лытдыбра. Но лытдыбр, увы, разъел литературный прием мемуаристики, словно желудочный сок сосиску — и превратил современную литературу "новую литруху". Так и надо писать, говорите? За новолитрухой будущее? Ну-ну. Читателя не пробовали спросить, хочет ли он читать книги, составленные из вот такого добра?

"Все в лагере знали, что ведется работа над сатирическим плакатом. Директор страшно радовался. Он сказал, что пусть, мол, наши энтузиасты пока ничего никому не показывают, укроют до поры до времени свою работу белым покрывалом, а утром на торжественной линейке снимут покрывало и устроят всем сюрприз.Наступило утро. Дети выстроились на торжественной линейке. Директор произнес несколько официальных слов. Затем Наташа подошла к своему произведению и сдернула покрывало.Директор схватился за сердце и попросил медсестру сбегать за валокордином.Глазам присутствующих предстало следующее. К огромной толстой палке, врытой в землю, был приделан череп со скрещенными костями. К верхней челюсти черепа была прилеплена сигарета. Нижней челюсти у черепа вообще не было. На ее месте болтался пионерский галстук. К той же палке над черепом был прикреплен большой белый плакат, на котором красным фломастером было коряво выведено:ВОТ ТЕБЕ ЖИВОЙ ПРИМЕР,КАК СКУРИЛСЯ ПИОНЕР!Дети были в полном восторге.А Наташе объявили строгий выговор и чуть не отчислили из университета".

Наташа не знала, что ей будет за подобную инсталляцию? Или Наташа олигофрен была? Пионервожатые, конечно, никогда умом не блистали, но данная конкретная Наташа свой, похоже, еще и пропила в ходе смены. Поскольку те пионервожатые, бывало, бухали хуже археологов "в поле".

Признаться, неохота разбирать вот это вот с позиций критика. Это как если бы я вдруг села разбирать записи в блоге Пустоганиевой-Рымбусякиной — и так каждый пустоганиевско-рымбусякин день с точки зрения критика разъясняла. Исключительно из страха, что меня станут упрекать в однообразности метода и грозно спрашивать: про поэтику когда?

Интересно, детские-подростковые непристойные открытия содержат в себе поэтику?

"— Чего это ты не весел, чего хуй повесил? — бодро продолжал Калугин. — Надо встретиться и побухать!— Не могу.— Почему не можешь? — удивился Калугин. — Триппер, что ли, лечишь? Подцепил где-то гонорняк с гармышем?Выражение «гонорняк с гармышем» я услышал в своей жизни впервые, но, тем не менее, о его значении сразу же догадался.— Нет, — говорю. — Откуда? У меня и девушки сейчас нет.— Пидором что ли стал?!! — удивленно спросил Калугин.— Нет, ну что ты…— Ну, стал и стал, — продолжал Калугин примирительно. — Чего тут стесняться? Кто сказал, что это плохо? Я против них ничего не имею. Мне только не нравится в них одно то, что они пошли на компромисс с природой.— Митя! — возмутился я. — Я вовсе не стал… гомосексуалистом. Просто мне не хватает настоящей и большой любви".

Автор, я понимаю, хочется запечатлеть никому, в общем-то, не интересные мгновения своей быстротечной жизни. Но надо же и совесть иметь. Что ж вы за мусор читателю суете! И протаскиваете через знакомых на все эти планомерно сдыхающие "Нацбесты" и "БукерА" с "топ-книгами-года-на-хрен-не-нужными-никому-кроме-тусовки".

"— Но прославиться можно как-нибудь иначе.— Как, например?— Ну, вот Илья Утехин написал статью о семиотике надписей на сигаретных пачках.Калугин на секунду замолчал, а потом объявил мне:— А ты напиши статью о семиотике застегивания ширинки с подзаголовком «Наш ответ Илье Утехину». Всем понравится. А потом за перевод сядем.— Митя! Мне некогда! У меня диплом по Элиоту!— Неприятное ты существо, жирмуноид, — резюмировал наш разговор Калугин. — Неприятное и фекальное.Послышались короткие гудки.Я положил трубку и снова задумался.Может, и впрямь бросить Элиота и обратиться к чему-то более жизненному. Или необычному. К тому, что находится рядом и о чем не говорят".

Далее начинается, как вы понимаете, взрослая творчески-научная жизнь жирмуноидов, бросивших устаревшего (с его дурацкими требованиями к верлибру) Элиота. И она, похоже, научила автора столь немногому, что данным опытом можно (и нужно) пренебречь. Есть книги настолько пустые, что рядом с ними и нелюбимое интеллектуалами "женское чтиво/писево" играет яркими красками "глубизны". Тетки хотя бы не пытаются накормить нас пацанскими "веселыми историями" про туалетные стишата. Которые, замечу, видели и высмеивали буквально все. А могли бы на "Букеры-Нацбесты" выйти со своей ржакой!

"Тогда, в начале 90-х, тема туалетных надписей казалась мне очень перспективной. И я занялся, как бы это лучше выразиться, полевыми исследованиями, попросту говоря, стал набирать материал.Однако это оказалось не так легко. Надписи совершенно не баловали разнообразием. В основном они сводились к предложениям сексуальных услуг с указанием контактного телефона и были весьма лаконичны: «Дрочу» (Антон), «Беру в рот» (Вольдемар), «Сосу» (Гоша). Попадались также объявления из цикла «знакомства»: «Ищу парня» (Васёк), «Ищу друга» (Константин).Эти надписи я отверг с ходу. Они явно не представляли научного интереса. Меня интересовали другие, более развернутые или более загадочные.В январе 1989-го во всех университетских туалетах появилась таинственная надпись «MZIX».— Ничего таинственного здесь нет, — сказал мне Витя Андреев. Мы сидели в университетском кафе. — Эти надписи оставляет такой Костя Румянцев. Он — сумасшедший. MZ расшифровывается как «морской заяц». Так этот Костя себя называет. Он, кстати, недавно окна в своей квартире выкрасил в черный цвет. Представляешь!В этот момент в кафе вошел, осторожно оглядываясь, неопрятный молодой человек в рваном свитере. У него было широкое лицо и маленькие бегающие глазки.— Тссс! — шепнул мне Андреев. — Это — он. Костя Румянцев".

И что? А ничего. Далее глубизна все глубизнее.

"Потом я прочел много надписей. Недолгое затворничество со спущенными штанами, видимо, не располагает к обстоятельному творчеству и изобилию мысли. Секс и политика. Политика и секс. И еще физиологические отправления. Вот, собственно, и весь круг тем, разработанный туалетными писателями.Иногда эти темы переплетались. В том же туалете здания 12-ти коллегий на стене я обнаружил следующие строчки:Пусть накакают в штаныПоджигатели войны!И да будет сей сортир —Бастион войны за мир!В мужском туалете Публичной библиотеки, в здании научных залов, на двери кабинки долгое время красовалась надпись, вероятно оставленная противником либеральных реформ:Пусть Собчак хоть трижды мэр,У него прыщавый хер!Тем же почерком в соседней кабинке было написано:Всюду жид сидит!А ниже — приписано уже другой рукой:И антисемит!Общественность, по-видимому, хотели убедить, что по большой и малой нужде ходят не только антисемиты, но и стойкие борцы с этим безобразием.Исключением из правил оказалась всего одна надпись, оставленная кем-то на стене филфаковского туалета, — по-видимому, забредшими туда математиками или физиками:Легче вставить в жопу палку,Чем врубиться в начерталку".

Животрепещущая тема сексуальных отклонений периодически всплывает, очевидно, рассчитанная завоевать симпатию некоторых, гм, общественных деятелей, вообразивших себя критиками.

"— Слушай, Люся. Ты ведь стихи пишешь. Переведи вот это. У меня не получается. Все равно заработанные деньги будут общими. А я, чтоб не терять время, буду дальше работать.— Хорошо, — ответила Люся. — Переведу.Я написал ей подстрочник. Она взяла его и отправилась на кухню рифмовать, а заодно и попить кофе. Через два часа я закончил работу и собрался идти к Степанову. Перед уходом заглянул на кухню к Люсе.— Ну что, перевела?— Перевела, — отвечает она как-то смущенно. — Только, знаешь… Нужно немножко в одном месте подправить.— Ерунда! Степанов подправит.Она протянула мне сложенный вчетверо листок.— Спасибо, — ответил я. Сунул, не глядя, листок в папку, оделся и отправился к Степанову.У него дома мы раскрыли листок, и я прочитал вслух следующее:В ковчеге все живут вдвоем,и это каждый знает.А кенгуру живет с слоном!Такое здесь бывает!"

И опять смищно, обдристаться, дети такие дети... Но вот аффтар наконец-то повзрослел. И даже женился. И его конфликты с людьми и обществом приобрели... А что они, собственно, приобрели?

"С философом-постмодернистом Александром Погребняком мы несколько лет назад проводили среди питерских недорослей семинар «Метафизика и поэтика». Суть этого семинара хорошо передал посещавший его Барсик, девятнадцатилетний бездельник, приехавший в Питер из города Асбеста. На самом деле у Барсика были имя и фамилия: Андрей Барсов. А Барсиком его любила называть Женя Бебякина, девушка, с которой Андрей тогда встречался. С самой Женей мы вскоре разорвали отношения, поскольку, как утверждала моя жена Люся, я в разговоре с ней, то есть с Люсей, назвал Женю «обоссанным конем». Барсик, когда об этом узнал от Люси, сразу же поехал ко мне домой и, позвонив ко мне в квартиру с улицы, через домофон потребовал извинений. Я подумал и на всякий случай извинился. Тоже через домофон: Барсик, несмотря на юный возраст, физически был явно меня сильнее".

Не будем обвинять автора в трусости: драться с недорослем-бездельником Барсиком, если тот к тому же физически сильнее, удовольствия мало. К тому же по поводу, которого ты в упор не помнишь.

"Вообще-то говоря, я вряд ли мог сказать такое о женщине, даже если она действительно похожа на обоссанного коня.— И, тем не менее, ты ее так назвал, — упрямо твердила Люся в ответ на мое недоумение. — Ты сказал, что она похожа на обоссанного коня, когда бывает в трезвом виде, а когда накурится и разденется, то на обосранного.«Кошмар! — думаю. — Как же мне теперь Жене Бебякиной в глаза смотреть?»— А откуда она-то узнала? — спрашиваю.— От меня! — гордо отвечает Люся. — Чтоб она знала, как ты на самом деле к людям относишься и какой ты человек!— А какой я, по-твоему, человек?— Лживый, подлый, двуличный".

Повторюсь: и что? Это повод ужаснуться тому, сколь неудачная автору жена попалась? Поссорила его с Бебякиной ходе непонятных мужчине жестоких женских игр? Или это очередное манифестарное: "я писатель концептуальный. Да и слова в нашем мире даосов необязательны, избыточны и взаимозаменяемы"? О нет, сколько ж можно-то... Шли бы вы в исихасты, даосы недоделанные. Глядишь, в исихазме вас избавили бы от привычки глупо врать про свой концептуализм.

Между прочим, концептуализм построен на идее, что познание проявляется вместе с опытом, но не исходит из опыта. И что же познал внук своего деда в ходе переживания разочарований в колхозниках, пионерах, туалетных надписях, собственной жене? Познание-то должно проявляться — и где? На протяжении всего чтения была видна только вторичность и беспомощность, беспомощность и вторичность. Ну и необучаемость, как же без нее, родимой.

Впору ужаснуться тому, сколь неудачные подражания Ардову и Довлатову пытается впиндюрить читателю современный премиальный процесс: то Мани Степановы с их одами силлогомании, то Лерочки Пустовые с кременькими диванчиками, то даосы-недоучки с туалетной концептуальностью. Писатели XXI века пишут так, словно никто никогда не пытался воссоздать из событий своей жизни облик чего-то большего, нежели мелкие бытовые идиотизмы — облик если не эпохи, то хотя бы краткого отрезка времени.

Зачем этим "новолитрам" учиться-то? Пусть деды думают, у них головы большие. А мы воспользуемся социальным лифтом. Размахивая "литературным манифестом" — тем, который еще Гете описал: "Он говорит:«Ничем я не обязанНи современникам, ни старым мастерам,Я ни с какими школами не связан —Учиться у кого-то — стыд и срам!»Все это можно изложить и так:«Никто не виноват, что я дурак…»"

P.S. Интересно, в этом спонтанном всплеске изумления при виде деградации современной литературы (да и интеллектуальной элиты заодно) кто-нибудь узрит приметы зависти: а) к происхождению; б) к успешности; в) к члену сорокалетнего младоавтора? Хотя... о чем я спрашиваю? По мнению людей, способных только завидовать, ужаснуться чему-либо бескорыстно НЕЛЬЗЯ.