Ода Пустовым. Исполняет хор жучек
Говорила я: самый верный способ пропихнуть книжонку на номинацию — это... спрятать ее подальше. Скрыть от читателя. Оставить в Сети ма-а-ахонький огрызочек и по нему, совершенно неинформативному, предложить опознать в авторе гения (а кого ж еще?). Для закрепления эффекта оболванивания подключить хвалитиков, "аблакатов" нашей премиальной литературы, плода отрицательной селекции. И непременно сделать так, чтобы опус увидели только свои, чем-то обязанные, чем-то привязанные (а лучше намертво связанные) — и в результате получить отменную положительную критику, потому что никакой критики попросту и не было, была реклама, а то и сговор. Очень простой и одновременно эффективный подход.
Вспоминаются заполошные похвалы Ольги Баллы-Гертман "завораживающей прозе" эдакого тайного "проекта" Евгения Попова — Артемия Леонтьева с его неимоверной, практически эталонной бездарностью. Раз уж меня записывают в персональные хейтеры ВСЕ графоманы, чью бездарность я замечаю, приведу мнение совершенно постороннего человека.
И ответ покровителя автора сего — юноши по прозвищу "Тёма-Рукояточник" (почему "Рукояточник", поймете, пройдя по ссылке и прочитав отзыв — опять-таки не мой):
Гениальность "кадета Биглера" вначале никто не опровергал, поелику и его кудрявой чуши не читал никто — до тех пор, пока компания поповских подпевал не принялась издавать это, гм, добро. Тут уж многие высказались с сарказмом и недоумением. "И семя, смешанное с кровью, точится из груди его", — смеялись над "завораживающей" (чем? безграмотностью?) прозой коллеги-писатели. Да поздно было. Балла уже нас наебалла. Ну и финансирования себе Рукояточник откусил-таки. Наверняка с благодетелями поделился, иначе нужен им этот... профессиональный писатель.
"Не было никогда — и вот опять". Снова Ольга Балла-Гертман бьет себя в подвядшую грудь мозолистой от клавиатуры рукою, обещая нам открытие новых имен, а вместе с ними, шьёрт побьяри, может, и жанров: "...это в первую очередь личный дневник (некоторые фрагменты текста написаны с такой безоглядной подробностью, беззащитной откровенностью – до безрассудности, до исповедальности, что наверняка, подумаешь, взяты из совсем личных записей), воспоминания, эссе, посты в фейсбуке, в виде которых этот текст во многом писался, – дневник публичный, ориентированный на сиюминутное выговаривание, сиюминутное же прочтение другими, на реакцию читателей и диалог с ними..." — а книжки-то и нету! Только пресловутый мизерный фрагмент. Ознакомительный. Ну и книжка давно разослана по своим, по фейсбучным — с толстым намеком: отзыв давай! сам понимаешь какой отзыв!
Но за гуж взялись всеми конечностями всякие там подруги-попуганки, жучки-кутята, объявившие себя "д'артаньянами при мушкетерках", подруги-редакторки — и всё заверте...
В своем тесном кругу молодых, смелых и честных товарищи писатели тихонечко себе это самое: Валерия Пустовая щебечет в интервью, рекламируя свою напечатанную по блату (а как иначе-то сказать?) "исповедальную прозу" про помершую маменьку (это никем не изведанное испытание — смерть маменьки) и рождение (вот диво!) ребеночка: "Да, это мой незапланированный заход на территорию прозы, и я очень благодарна издателю Юлии Селивановой, которая взяла на себя смелость выпустить книгой этот документальный дебют, а также первым публикаторам – журналу «Дружбе народов» и лично писателю и заместителю главного редактора Александру Снегиреву". Да как же ему тебя не взять, милая? Должна же быть в человеке благодарность после твоего совета всем нам, сукам, "вжевывать резину в почву" (это жрать землю с гондонами, что ли?), дабы понимать друга пустового сердечного, таракана запечного?
А Пустовая всё щебечет, щебечет... "Поскольку книга мною в самом деле не задумывалась, и это, хоть и против литературы, кажется мне в ней самым ценным, я решила переживать об этом не больше, чем о том, что муж не дал мне триста рублей..." Стоп-стоп. Нет, я не буду спрашивать, почему взрослая детная женщина спрашивает столь мизерную сумму У МУЖА. И он еще смеет ей отказывать. Не буду, я сказала! Спрошу лучше, почему это барахло "против литературы" нам пытаются скормить уже не первый год?
Все та же Балла-Наебалла, мастер топить смысл в словоразливе, уговаривает читателя съесть мокрый, непропеченный ком непонятно чего: "Фейсбук как коммуникативная среда выводит наружу смыслообразующую роль случайностей, позволяет им осуществляться, раскрываться, становиться источниками литературы как развёрнутого понимания. Он – подобно дневнику – внутренне растормаживает человека, выводит наружу глубинные пласты, но делает это иначе, чем личные записи для одного себя: поскольку эти импровизации всё-таки выставлены чужим и часто незнакомым глазам, они вынуждены быть дисциплинированными". А что вообще оно такое, вот это вот "дисциплинированное, но расторможенное", да еще написанное "против литературы"?
В хор уговаривающих вступает Жучкова (ну куда ж без нее) с ее изобретенными от великого невежества эпитетами: "Эта книга – поток, энергийный порыв. Она преодолевает узкие рамки жанра.doc, который в литературе почему-то приобрел черты ограниченности и эгоцентризма, хотя само по себе направление .doc вовсе не одномерно. Техника вербатим, на которой строятся спектакли театра.doc, предполагает звучание разных голосов и отражение речи «человека с улицы» в сознании актера и режиссера".
Ну-с, поздравляем. Если вы не полный идиот и сумели вылезти из-под завала пустопорожних терминов, то сможете понять: снова у нас в современной литературке (перманентно находящейся в состоянии ребрендинга идиотизмов) что-то "энергийно" прорвало, причем по-тихому, дабы "враги" не узнали. Эдакий теракт и саботаж на вражеской территории со стороны "doc'овцев", которые "против литературы". Чтоб у вас у всех в башке императивные внутренние голоса зазвучали.
Даже подельник Пустовой Бавильский не утерпел, на двадцать страниц возражений расписался, отчего не стоит считать это всё — книгой. "А я махнула рукой и отнесла в "Эксмо" подружке Юле Качалкиной без исправлений, всё как было. При чем здесь литература, для меня важнее другое", — бредила автор(ка) на лицекнижии. Действительно, при чем здесь литература? Наличие подруги в такой организации и выбалтывание "женской травмы" куда важнее.
Итак, "знаток и эксперт" Жучкова убеждает нас, что "литературу.doc перекосило в сторону отсутствия любых точек зрения, кроме авторской. Самый яркий пример – книга А. Старобинец «Посмотри на него», которую Пустовая так часто упоминает в начале повествования. Упоминает – и преодолевает. Ибо Лера (конечно, имеется в виду лирическая героиня) тревожно и трепетно относится к возможности обогатить свой внутренний мир – и свое повествование – другими ракурсами; в ней есть отважная решимость менять взгляд на мир". Перечтите последнюю фразу — не правда ли, это шизофазия, прикрывающая пустоту и примитивность? Примерно так и пишет жучкина любимица — книга очень обильна словами, но мыслью скудна до зевоты. Как, впрочем, и всякий детальный, водянистый, многомесячный лытдыбр.
Признаться, я и не ждала ничего, когда на блюдечке с голубой каемочкой мне принесли текст этого, прости Господи, прорыва: по ознакомительному фрагменту и статьям Пустовой давно стало ясно — nomen est omen. Однако меня по-прежнему мучает вопрос: почему это существо, юзающее литературу как инструмент своей бесславной деятельности, не может хотя бы выучить русский язык? Пиши оно на русском гладенько, без идиотизмов — уже был бы шанс не вызвать такого единогласного возмущения и отвращения.
С чего вдруг возмущение и отвращение, спросите вы? А с того, что эта беспомощная писанина, груда постов, которую аффтару было в лом даже править, а Качалкиной-Раскачалкиной и подавно — так вот, этот силос номинировали на "Большую книгу" и "Ясную Поляну". На самые престижные и денежные премии нашей, как становится очевидно, Богом проклятой литературы. Подумайте сами: некая критичка тридцати с гаком лет пишет свой первый роман. Нет, она его НЕ пишет, она просто сваливает кучей постики с лицекнижия. Несет эту кучу подружке из "Эксмо" — и номинируется на пресловутые самые жирные куски, пардон, самые престижные премии, втихаря получая "положительную критику" от друзей по соцсети, где она годами ныла, как сложна ее жизнь, маменька помирает, ухи просит, муж триста рублев зажал, а ведь я его на свою жилплощадь привела и жить с ним стала вовсю, не посмотрела, что рядом на "кременьком диванчике" маменька помирает...
Нет, я понимаю, что и в подобном дерь... кризисе мироощущения можно родить нечто поистине гениальное. Вот только русский язык для этого знать нужно, мать вашу. А не подрывной энергийной деятельностью против литературы заниматься.
Приведу в качестве затравки (разбор будет, будет, милые "мушкетерки" и их покровители, готовьтесь) пару цитат. Буквально с первых строк этого произведения.
"Сегодня, когда моей бабушке в Киргизии исполнилось девяносто лет, а ее дочь шестидесяти шести лет похоронили на подмосковном кладбище рядом с ее же сыном, нашедшим вечный покой девять лет назад, я думаю о времени". — А я об арифметике.
Ну ладно, сравнение бабушки, которая и в сто двадцать годков на наших могилах простудится, с дочерью, которая умерла молодой (в свои пятьдесят пять я хорошо понимаю, что через одиннадцать лет мне будет не так много, чтобы с радостью оставить этот надоевший мир) — вполне понятно и правомочно. А сын как в эту фразу со своей математикой влез? И чей "ее же сын" — дочери или бабушки — понимаешь, лишь перечитав криво слепленную фразу. Сама структура фразы такова, чтобы читатель ее не воспринял без перечитывания.
Скажете, придираюсь? Следующая фраза добавляет в соус, которым полито повествование, как кажется автору, чего-то "духовитого" (не иначе, асафетиды): "О том, что в романах-то я люблю такой поворот: время истекает, и пересыхает роман, и пуст исток событий. Это момент, когда в книге кончается ресурс действия. Герои еще трепыхаются, еще надеются вывернуться и подогреть интригу, перетоптаться и выскочить в новую главу жизни, но автор торопит кульминацию и развязку". И это второе предложение "романа" окончательно, как приговор.
Мать ваша покойница, я еще понимаю, когда гуманитарий оказывается идиотом в отношении естественных наук. Если река где-то пересыхает, с ее истоком ничего не делается, хотя он может обмелеть. Но если он исчез — нет больше никакой реки. И с романом то же: если исток событий дал дуба, какой, к черту, роман? Это как приключившееся с вашим премиальным арапчонком Булатом Хановым: в финале его нехитрого реалистского опуса внезапно (!) обнаружилось, что простой москвич-учитель, страдающий в рядовой казанской школе ни за понюшку табаку, на деле супер-пупер-агент-шпион-разведчик. Присланный в школу разведывать, сколько тут наваривают на школьных завтраках и замене парт. И все, от опуса буквально ничего не осталось — книгу с пришпандоренным сдурна финалом сдуло с карты литературных земель, даже лужи не осталось.
Уж извините, КРИТИК Пустовая, а поздно писателю, которого вы поминаете во второй фразе своего произведения, кульминацию торопить. Ведь согласно вашему же сообщению повествование уже заканчивается (развязка и есть момент, когда все заканчивается). Какие-то вы странные романы любите, у которых на середине повествования обнаруживается, что завязка сдохла, русло пересохло, но герои отчего-то трепыхаются, а автор еще только торопит кульминацию. Нас тоже ждет нечто подобное?
А как же. И к тому же на языке, за который пороть надо. Розгами. И приговаривать: "Не пиши, не пиши! Не будь писателем!"