Убить нельзя воспитывать
Еще одна моя статья на «Альтерлите» — на сей раз о положительных и отрицательных подкреплениях в критических статьях наших назначенных критиков, дрессирующих назначенных авторов. Это самый настоящий цирк. Только не смешной уже, слишком долго длится представление.
Не первый год смотрю я с восхищением на турбуленции литпроцесса, словно в топку заглядывая в подборки рецензий на сайтах разных премий. Интересно же, как это работает! За годы наблюдений у меня сложилась весьма определенная теория, КАК.
Возможно, правы те, кто говорит о нас, читателях, как о «людях снизу», не понимающих ГЛАВНОГО: кто с кем дружит, кто кому служит и кто перед кем выслуживается — о, исключительно во имя великой цели! Хотя, конечно, эта цель никоим образом к литературе не относится — это читатель и со своего места отлично видит. Однако разобраться в ржавой, скрипящей, буксующей литсистеме нам, кому, собственно, и предназначен продукт ее деятельности (если не сказать жизнедеятельности) — разобраться нам определенно не помешает.
При взгляде извне становятся видны детали механизма. Изнутри-то всё распадается на мелкие подробности, за винтиками не видно машины, а снаружи, особенно если попытаться эту машину запустить, можно увидеть куда больше.
В частности, как к литераторам планомерно применяются «положительные и отрицательные подкрепления», как в дрессуре. Подкрепления положительные, после которых у зверушки должен образоваться четкий рефлекс: действие — удовлетворение; подкрепления отрицательные, избавляющие от неприятного стимула, близкого к наказанию (от недобрых высказываний со стороны критики в адрес авторских трудов). Что также способствует закреплению рефлекса.
Оба вида подкреплений умело применяют представители различных идеологических течений и политических партий. Четко указывая на те моменты, которые особенно удовлетворяют требованиям и соцзаказу, благодаря чему автор может получить свой… стимул.
Так, Мария Арбатова в рецензии на «Уран» О. Погодиной-Кузминой указует на «луч света в темном царстве»: «Авторша изумительно работает с интонацией, языком и фольклором, чего стоит только одна прачка Квашня, внезапно открывающая в себе пророческую мощь. Да и сама тема прачечной, где пашут две неустроенные женщины, кажется пятном света на фоне вагонов грязной урановой руды, неопрятного комбината и мерзейшей зоны».
Кому-то что-то неясно насчет локаций и половой принадлежности лиц, коим следует привнести «что-то освежающее и ободряющее» в прямую кишку тоталитарного режима? Ну а беспросветного мужского бытия как раз хватает на насилие, мерзость неустроенного быта и добычу полезных ископаемых.
«И потому не удивительно, что забитая разведенка Таисия постоянно оказывается в своём тяжком канкане между кипящими котлами жертвой сексуального насилия». Тяжкий канкан не может не закончиться сексуальным насилием, особенно если вокруг режимный объект, зона с уголовными элементами, лес с лесными братьями и жесточайший дефицит женского общества.
Но М. Арбатова способна не только на проповедь женской светоносности в условиях тотального-тоталитарного дефицита, но еще и на другие проповеди, небрежно замаскированные под критические отзывы. Так в отзыве на роман З. Прилепина «Некоторые не попадут в ад» укол достается «привластным кремлевским»: «Автор-герой риторически спрашивает куратора, отягощенного привластными понтами, ты детский гробик видел? И вся интрига состоит из того, что ополченцы видят реальные детские гробики от украинских прилетов, а кремлевские видят деперсонализованную статистику этих гробиков. И ведут свою игру, рассчитывая двигать ополченцев по шахматной доске, как манекенов».
Это же надо уметь — найти в самых верноподданических произведениях элементы либерализма и диссидентства! Вот что значит работа на четко поставленную задачу. Однако хотелось бы еще раз посоветовать критикам, рекомендующим нам, читателям, которых критики упорно считают существами малограмотными, учить русской язык. Двигать кого (что)? Манекены. Нет кого (чего)? Манекенов.
В процесс дрессуры писателей включаются критики, наследственно склонные к наказанию (просьба не путать с отрицательным подкреплением). И не как раздатчики пряников, но как мастера по избавлению автора от кнута. Им достаточно НЕ обругать автора, и тот уже счастлив. Аглая Топорова о романе А. Козловой «Рюрик»: «…можно говорить и об ангажированности книжного рынка, постоянно заставляющего новую Зулейху хлопать глазами на пару с ох…шим от очередной великой прозы читателем; и о желании самих авторов побыстрее слепить из говна пулю, особенно с прицелом на сериальчик; и о множестве внелитературных факторов — вроде того, что в литераторы у нас теперь, как раньше в учителя, в основном идут те, кто не пригодился ни в какой другой отрасли человеческой деятельности…»
Здесь читатель, несмотря на круто взятые вожжи, начинает догадываться, что все пороки, перечисленные Топоровой, прямо сейчас обернутся к автору другой стороной. Так и происходит: «Скорее всего, дело в том, что хороших книг и хороших писателей в принципе не может быть много. Но Анна Козлова несомненно принадлежит к ним». Затем текст как-то сплющивается, одна рецензия продолжается ссылкой на другую рецензию А. Топоровой, выложенную где-то еще… Ну а в рецензии на сайте «Национального бестселлера» остается фактически две фразы: «Козлова заходит гораздо дальше и продолжает уверенно двигаться в этом направлении (в сторону идеологии феминизма — И. Ц.). До Национального бестселлера (может, и не одного) она уже дошла, надеюсь, дойдет и до Нобелевской премии».
Действительно, кто только нынче до Нобелевской премии не дойдет — от нее, как говорится, не зарекайся. Все там будут, кого и открывать не стоит. За непреходящие инициативы в борьбе полов, рас и наций.
Но вернемся к отрицательным подкреплениям. Хоть и ругает Аглая Топорова Ш. Идиатуллина за незнание русского языка, явленное в романе «Бывшая Ленина» (каковой роман критик в рецензии упорно именует «Улица Брежнева»): «Что такое «набуровить» и можно ли это сделать со щами, я просто не знаю, а вот «щи с горкой» — это уже что-то новое и в самой кулинарии, и в сервировке блюда… Впрочем, это только предположение, вполне возможно, что автор убежден, что создает настоящую современную литературу»… Неужто пороть будет? — изумляется читатель.
Увы. Не спешите предполагать, будто критик, нацеленный на отрицательное, а за ним положительное подкрепление, вот так возьмет и перейдет к наказанию. Не то у него амплуа, не те задачи: «И, кстати, будет не далек от истины: при всех своих недостатках «Улица Брежнева» — одна из лучших книг лонг-листа Нацбеста-2020».
Даже если критик окольно дает понять: опус безнадежен, впоследствии он же непременно гладит автора по шерстке. Эта тактика всплывает во множестве рецензий.
Александр Снегирев описывает бурлеск-гротеск о второй мировой «Сияние «Жеможаха» С. Синицкой: «По ходу чтения происходит интересное превращение читателя. Фыркающий с непривычки читатель, потихоньку начинает понимать, что пускай перед ним не очередное программное сочинение на тему мрачных времён, но нечто имеющее право на существование».
Действительно, бурлескные фантазии о миллионах смертей — это что-то новенькое, интересненькое. И нечего фыркать! Надо просто вчитаться. Как Снегирев. А если ты начинающий писатель, то заодно и получить положительное подкрепление идеи, что писать о настоящей истории своей страны старомодно, скучно и «программно». А заполошно врать, то бишь «искрометно фантазировать» значит вызвать интерес товарищей, «сидящих на толстых жураналах». Очень полезных товарищей. Современный писатель не дурак, он вполне поддается дрессировке!
Но вернемся к блокадным удавам С. Синицкой в трактовке А. Снегирева: «Затем читатель начинает ощущать, что это нечто не просто имеет право на существование, но и обладает весьма душераздирающими чертами, под конец читатель перестаёт быть прежним, озирается и понимает, что перед ним не просто книжка, а текст обладающий эффектом своеобразной призмы, сквозь которую исторические факты, точка зрения рассказчика, правда и вымысел, преломляются и соединятся в единый луч мифа».
Критик Снегирев, замечу еще раз, грамоте совсем не обучен — зато советы, во что читателю превращаться и как побыстрее забыть родную историю, давать горазд. Душераздирающие черты в едином луче мифа перепахали литератора Снегирева, поэтому он никогда не будет прежним. Хотелось бы верить, что данный товарищ изменится, может, даже и к лучшему, но… Старую собаку не выучишь новым фокусам, хоть как подкрепляй.
Точно такие же (только попроще, без диковатых метафор) обещания читателю дают и низкопробные масслит-отзывики. Не знаю, кто у кого перенимает, боллитра у масслита или наоборот, однако все эти «такой книги еще не было» и «эта книга взорвет вам мозг» давным-давно не относятся ни к откликам, ни к рецензиям. Разве что к рекламным фразам, не значащим ровным счетом ничего.
Бывает в паралитературном процессе и чрезмерное подкрепление, когда автора закармливают и захваливают. Вероятнее всего, от желания получить в свое время такой же неумеренный стимул — или попросту от неопытности. Опытный дрессировщик знает: натрескавшись, ленивая скотина вообще никаких команд выполнять не будет. Ляжет в угол и уснет счастливая.
Анна Жучкова, рецензируя произведение Е. Некрасовой «Сестромам» практически сразу переходит к пряникам. И каким медовым! «В этих эскизах, до рассказа «Сестромам», особого смысла нет. Они кажутся бормотанием, нагромождением, повторением — ходил-бродил, жгло-пожёвывало. Ну а как, с языком не сроднившись, не соединившись, говорить-вещать? Никак. Зато после «Сестромама» книга не отпустит. С каждым следующим рассказом все свободнее дыхание, глубже проблематика, шире охват».
Но даже из этой медоточивости можно извлечь некоторую информацию. И она неутешительна: часть книги занимает не то дислексия, не то глоссолалия. Особенно если учитывать интеллектуальный уровень критиков, не владеющих не то что поэтикой, метафоризмом и проч., но и грамотой как таковой. Со вкусом, логикой и образованием у критиков плохо, поэтому потенциальному читателю следует внимательней вникать в цитаты, приводимые в качестве авторских находок, прорывов и инсайтов.
«Некрасова с короткими фразами. Парцелляциями. «Дедушка иногда приходил в машину просто посидеть и послушать радио, попредставлять, как он водит. Магнитолу он обычно вытаскивал и уносил, но вчера забыл. Белую кожу с маковыми родинками на потолке тоже поцарапали и полусодрали. От «копейки» несло — в салон не раз помочились».
Простите, а где тут парцелляции-то? — интересуется читатель, человек малограмотный, как полагает (надеется?) современный критик. Данная фигура речи состоит в том, что предложение интонационно делится на отрезки, графически выделенные как самостоятельные предложения. Вы видите здесь нечто подобное? Или всё, что не достигает длины в пять строчек, является примером парцелляции?
Чтобы уговорить нас, что именно этот прием применяет автор, критик сам начинает его применять: «Вот Некрасова и колдует. Заговаривает. Ищет нужные слова. Ее язык — язык быличек и заговоров: постоянные эпитеты, как в фольклоре, анималистические сравнения, олицетворение, смещённые акценты, парцелляция. В ее поэтическом мире всё дышит, все живет, все со всем связано».
Какая ценная информация: если вы научились применять хоть какие-нибудь литературные приемы в вашей сомнительной пробе пера, вы уже можете считаться писателем. Главное найти того, кто озвучит этот факт. Остается добавить, что такой книги еще не было, она взорвет нам мозг парцелляциями, эпитетами, сравнениями, олицетворениями и акцентами. Несмотря на бессмысленные нагромождения, которые, будучи названы наукообразно, немедля приобретают ценность в умах, как выражается А. Жучкова, «низов».
Лакуны между плохой новостью (эта книга не вызывает интереса) и хорошей (эта книга вас не отпустит), как правило, заполняются школьным изложением (как доказательство того, что критик прочел-таки шедевр, осилил), а то и девичьими восторгами в исполнении матрон («мой мозг развернул свои стрекозиные крылышки»). Также охотно используется неаккуратная кучка терминов, из которых никакой информации извлечь невозможно («а потому что для небыдла писано!»). Критика, похоже, нашла свой алгоритм вдали от аналитического разбора и даже от эссеистики.
Одним словом, в качестве критики школьное изложение опуса, соединенное с подкреплением для дрессируемых писателей, не годится. Можно просто-напросто насыпать автору горку лайков-антилайков — и шабаш. А статьи, ежели они для форсу делаются, измерять вордовской статистикой. Или даже линеечкой. Статистика и линеечка несут в себе примерно столько же информации о литературных достоинствах и недостатках книги.