Жаждущий крови бог сетей
Опубликована моя статья в «Камертоне» (скриншот упомянутого в статье поста журналистки О Андреевой там же) - и у меня неожиданно возникла мысль: может, в журнал стоило бы присылать не только текст, но и картинку? А то у них рогатый фэнтези-стандарт на иллюстрации, но у меня-то ассоциации круче. Ацтеки! Ну и майя заодно, и тольтеки. Это вам не выдуманный рогатый пупсик, это вполне реальный кровавый будильничек божества, когда в одной цивилизации совмещалось и творческое начало, и неистовая жажда крови. Как писал Бродский:
«Ежели вам глаза суждено скормить воронам,лучше если убийца — убийца, а не астроном».
А в общем и целом смешны и страхи, и угрозы критиков, вещающих о кровожадном боге сетей. Никому их жидкая кровь не нужна. Писать надо лучше — и читать не мягким местом. Правильно пишет Всеволод Орлов: «нельзя подменить издательский процесс маркетингом издательского процесса и остаться издателем. Книги стали массмаркетом, таким же, как рынки автомобилей или телефонов. Нет, даже хуже — таким же, как производство околомолочных продуктов. Только там йогурт со вкусом клубники и творожок со вкусом черники, а тут книга со смыслом успеха и книга со смыслом саморазвития. Это не книги — это буквосодержащий продукт. Потребляйте его сами».
Однажды довелось мне прочесть пост журналистки Ольги Андреевой о том, как надобно писать. Причем не так писать, чтобы писать, а так писать, чтобы торговать и не прогорать. Хорошая мотивация! И не только для людей, желающих создать нечто свое — на деле она как магнитом притягивает людей, жаждущих успеха, но простодушных.
Речь шла о журналистике, но под этим подо всем явственно проглядывалось назидание и для тех, кто пишет не статьи, а нечто более, как бы это сказать, долгоживущее.
«Следуя нашей простодушной неокапиталистической логике, массы считают, что закон рынка убивает высокое искусство слова... Экономика современных отечественных медиа такова, что если набрать очень хороших авторов и печатать нечто гениальное, вы прогорите. Это неизбежно». Ага. Вот и закладочка в неразвитый мозг: не надо хорошего, оно не продается. Пусть дальше последует разъяснение, закладочка-то уже лежит.
В посте много трюизмов про непродаваемость качественного контента, хороших лиц и белых пальто, «если продаем любовь к родине... рынку по Фик (так у автора — И. Ц.), в каком вы пальто». Про ценность бренда-слогана для рынка: «Он начинает нас воспринимать, когда мы предлагаем ему нечто, что действительно можно продать — яркую обложку, картинку, забавный парадоксальный слоган или бренд»; про культуру маркетинга... А потом, естественно, вторая закладочка: «с этими рыночными магическими притопами и прихлопами можно продать любой контент».
Читатель закономерно придет к выводу, что белые пальто и качественный контент в деле журналистском-литераторском несущественны, следовательно, когда идешь к успеху, не нужно на них концентрироваться. В посте это, собственно, и подтверждается, правда, с некоторыми реверансами в адрес «качества контента», которого, тем не менее, как бы и не существует: «...у нас в профессии параметры качества не прописываются в техзадании. Статья не гайка». И вообще, уверяет автор поста, три разных редактора про один текст скажут, что он говно. А текст не говно, просто не подходит данному конкретному редактору, поэтому... А что, собственно, поэтому?
(Странно, сказала я себе. Когда я была журналистом (десять лет тому назад), редактор говорил не «говно», а «у нас другая концепция». Даже если текст таки был оно. Изменились то ли нравы, то ли концепция, то ли победило стремление привлечь к себе читателей употреблением крепких слов. Последнее я хотя бы могу понять.)
Итак, что же существует и работает как фактор влияния? Целевая аудитория. «Есть тексты, которые, допустим, будут читать только мужчины за сорок с волосами, собранными в хвост, которые сидят в конце бара и слушают ранний металл. Мужчины с челкой набок это читать не будут». При этом, конечно, вкусы ужасно разные, прямо-таки ни в чем не схожие: «Кому-то нравится лебединое озеро, а кому свиной хрящик» (пунктуация авторская).
С одной стороны, не хочется, чтобы нас обвиняли в отсутствии образования и восприимчивости к метафорам, как это делает Андреева и не только она. А с другой, я как человек, опубликовавший в своей жизни сотни три статей еще в эпоху существования бумажных изданий, могу заметить: умножение сущностей в пресловутой целевой аудитории ничего не дает. Вы можете писать тексты для рокеров/ролевиков/домохозяек — но при этом ничегошеньки им не впарить. Не надо думать, что домохозяйки одинаковы. Или ролевики. Или рокеры. И что читают только о себе. О себе-то они как раз и не читают, потому что знают о себе куда лучше автора-«цивила», заигрывающего с данной социальной группой.
Критик-журналист сетует на плохих маркетологов, которых страсть как много, а хороших мало. Подписуюсь — первых много. Им кажется, если они понапихают в текст актуальных трендов (то есть геополитически-парафилически-феминистских образов и сюжетных линий; ну и по старой памяти вампиров, БДСМщиков, масонов-рептилоидов), то и продать эту будет не в пример легче, нежели вещь простую, внятную, с образным рядом, идеей и историей, написанную с общечеловеческим, извините за выражение, мессенджем. Без учета фасона челочки читателя.
Вроде бы Андреева это понимает. Она тоже за «сверхмесседж». В других своих статьях, адресованных уже не простодушным, жаждущим успеха читателям, а желающим выглядеть высокодуховными интеллектуалами, критик-журналист рыдает над потерей сверхценностей: «Подверженный тотальному анализу мир настоящего оказался начисто лишен изначальной гармонии. Культура, из которой оказалась изъята жертвенность и сверхличностный смысл, заперта в строго альтернативных оппозициях».
Надеюсь, вы осознали, как рушится прекрасное далеко под железной поступью аналитического сапога и бинарного мышления? Как утилитарность уничтожает жертвенность? Так чего ж тогда Андреевы воспитывают себе помешанных на выгоде преемников с расщеплением Эго и двойными стандартами? И в качестве целевой аудитории этих преемников — толпу, оценивающую не книгу, предназначенную для чтения, а безликий контент, расставленный перед ними согласно рейтингу? Одно дело, когда к книге как к товару относятся те, кто ими, книгами, торгует. И совсем другое, когда так же к литературе относится тот, кто эти книги читает…
Андреева продолжает страдать: «Над этим миром уже не встает ни христианское всепрощение, ни доброта, ни любовь. Разъятый на голые истины мир больше не способен ни к синтезу, ни к гармонии. Изысканная и безупречная логика героев постоянно утыкается в тупики абстракций». Далее, правда, перечисляются моменты книги и вроде бы никакая не абстрации, а самая что ни на есть конкретика: «Женимся? Нет. А зачем? Я тебе не девушка», и т.п. Но критик сказал «абстракция», значит, «абстракция»!
Словом, рассуждения специально для духовно богатых всегда таковы: повернешь на один бок — тут тебе «Лебединое озеро», повернешь на другой — ан нет, это, оказывается, свиной хрящик. Тут вам в одном флаконе и сверхличностный смысл, и требования всё того же издательского маркетолога, способного впихнуть сексуальных вампиров и в «Повесть временных лет». Иначе ее уж точно будет не продать…
В другой статье журналистка и критик сетует по поводу свои коллег, таких же, замечу, журналистов и критиков, которые, в общем-то, делают как раз то, что она описывала как способ продать бренд: «В российской словесности последних лет появилась группа младокритиков, которые, не отличаясь глубиной мысли, литературным вкусом и образованностью, зарабатывают себе имя на хайпе. Их жанр — яростные нападки на известных писателей и восхищение откровенным литературным трешем. Действуя по принципу старухи Шапокляк «хорошими делами прославиться нельзя», они претендуют на место в отечественной словесности как борцы с «кровавым режимом» культуры и красоты».
И почему мне вспоминается «Смердяков с гитарой»: «…может ли русский мужик против образованного человека чувство иметь? По необразованности своей он никакого чувства не может иметь»?
Много слов о культуре и красоте стекают, словно реки, в знакомое болотце под названием «Защитим своих». Олицетворением культуры и красоты, разумеется, становится Леонид Юзефович, зело обиженный на негативные отзывы на свой роман «Филэллин». В романе обнаружилось немало фактических ошибок — вот Андреева и переводит стрелки на классиков. Ведь это они, они первые начали наплевательски относиться к истории в историческом романе и пожертвовали фактами в угоду сверхидее: «Они-то наивно полагали, что если убрать из исторического романа «поучение для нас сегодняшних», останется учебник истории, где действительно «эпоха интересна сама по себе».
Формально вроде бы так и есть... Но все-таки, где факты (которые можно было бы и повнимательнее проверить) в историческом романе «Филэллин», о котором автор скромно в предисловии намекнул, что это, мол, не реконструкция? (Андреева с горечью вопрошает: «но кто читает предисловия?» — выходит, без предварительных объяснений, что это за роман да как его читать, читатель не только авторских постмодернистских вольностей, он и жанра-то не поймет? Хороший, видать, роман!) Исторический роман «Филэллин» или альтернативно-исторический? И почему о его недостатках нельзя говорить критикам Морозову и Кузьменкову, которые от такого преступления против самой красоты и культуры внезапно превращаются в необразованных младокритиков?
Я, признаться, больше интересуюсь динамикой жанров, нежели подводными коллизиями в «критическом пруду», давно уже илистом и стоячем. И, судя по общеполовому, пардон, общеполевому исследованию трендов современной литературы, историческому роману светит даже не исчезновение, а кое-что похуже. Светит ему участь порнографического фанфика в псевдоисторическом антураже. Матчасть, факты, атмосфера места действия неизменно побоку, коли автор с вожделением описывает трансгендерные маргинальные слои населения и квир-страсти в силовых структурах на фоне радикальной феминизации правящих верхов. И нет, речь не о романе Юзефовича. Речь о перспективах инволюции жанра.
Правда, такого добра уже сегодня и на фикбуке, и на Самиздате, и на Прозе.ру тонны, и всё бесплатно. Но и безбрендово. Нет у авторов фанфиков про Александра Македонского и Федора Басманова ни имени, ни ЦА… Хотя нет, вру. Все эти «Цветочки», «Радуги», «Федечки» и «Пупсики» имеют имя и аудиторию. Подписчиков и лайков у них подчас поболе, чем у лаурированных писателей. Правда, они не коммерсанты, не знаменитости и котируются лишь на сайте, где водятся такие же, как они.
Но ведь и мы, читатели, в глазах издателей и маркетологов (а через них, разумеется, и в глазах писателей), если верить Андреевой, точно так же раскиданы по множеству сайтов-песочниц, то есть целевых аудиторий, с косой ли мы челкой, с хвостом ли на затылке, однако каждой читающей твари свой совочек и ведерко подай! Для продающих «культурный продукт» никакой принципиальной разницы между группами читателей «боллитры» и фикридерами-сетеридерами, ищущими на сайте фичок себе по вкусу: чтобы и главными героями были те, кому фикридер симпатизирует в «каноне», а не какие автору под руку подвернулись; и обстановочка была та самая, которая потребителю нравится, кому царские палаты, кому военные шатры, кому холодный поруб; и отношения были не какие попало, а желаемые читателем, от флаффа (он же «сопли в сахаре») до гуро («кровькишки…», ну вы поняли).
И не сказать чтобы этот «человек снизу», потребитель сетературы себя категорически от боллитры отлучил, читает только свое и сроду не откроет это ваше новое-лауреатское. Он и новинки почитывает. Однако ищет в них знакомых фишечек. Знакомых в его песочнице. Маркетологи помаленьку берут фишечки на заметку — правда, с существенным опозданием. Вот когда сетераторы уже переварят и экскретируют некий прием, тему, фантик, бренд, столь ценный для маркетинга, брендовики торжественно выносят данный продукт на серебряном подносе к тем, кто сетературы не читает. И предлагают как нечто новое и эксклюзивное.
Ну и слэш-юри и прочее литпорно такожде, не историзмом же единым… Только теперь оно считается гомоэротикой и номинируется на «Нацбест».
Это хорошие маркетологи или плохие, спрошу я вас? Если с точки зрения продаж — хорошие. А с точки зрения качества контента? В отношении данного вопроса у Ольги Андреевой вполне четкая точка зрения: если нам в плюс — хорошо; если нам по шее — плохо.
Конкретика и утилитаризм прорывают мешковину философских ретардаций и марево этических рацей, словно шило: «Добрая писаревская манера подходить к храму отечественной словесности с ножом и топором особенно расцвела в эпоху интернета. Идеологический простор свободы слова, женившись на технических возможностях соцсетей, породил уродливое, но забавное дитя — молодую альтернативную критику. От свободы слова ей досталась уверенность в своем праве говорить что угодно. А сетевые практики наделили ее представлением о единственно возможном боге, представленном в лице анонимной сетевой аудитории».
А-а-а, так получается, критике не следует говорить что ЕЙ угодно! Ей следует говорить только то, что угодно, скажем, кому-то вроде Андреевой. И анонимной сетевой публике не следует считаться той самой аудиторией, на которую работают журналисты и рассчитан контент. Хотя именно эту систему О. Андреева вовсю советует в своем посте (ну, пост же не статья — это, видимо, инсайдерская информация, нечаянно выложенная в открытом доступе).
Андреева жжет глаголом «младокритиков» (среди которых немало и не младо-, и даже не так чтобы критиков): «...коллективный бог соцсетей жаждет вовсе не литературы и не ее истории, а крови. Ее-то новая критика предоставляет читателю в больших количествах».
Да нет, что вы, давайте я открою вам глаза, уважаемая! Читатель в сетях, которого вы, подобно Смердякову, считаете невежественным плебеем, очень хочет литературы! Он порой утомляет своими требованиями выдать ему «мастрид» — как будто мало ему морей с Meduza’ми и лоцмана Галины Юзефович с ее шаландами, полными кефали.
Если судить по двойственным советам Ольги Андреевой, первое, что надо, это не читать критиков вовсе. «Вот никаких и не читайте». Вдруг там кто-то пишет для тебя, о ужасный бог сетей? Или кто-то пишет от себя, выражая СВОЕ мнение, а не корпоративное? Без, как предупреждает Андреева, «старорежимных соображений вроде «под этим текстом будет стоять мое имя — что обо мне подумают коллеги?». Так как коллег в классическом цеховом понимании у этих критиков фактически нет, то и от понятий профессиональной репутации они тоже свободны».
Заметили, как намек на «коллег в цеховом понимании» отчетливо перекликается с репликой, вырвавшейся у критика Мильчина на ток-шоу Татьяны Толстой: «Вы ничего не добьетесь, кроме разрыва дружб и потери в деньгах»? Ведь именно это имеется в виду, а вовсе не какая-то «профессиональная репутация» критика. О последней и говорить смешно, читая хоровое восхваление очередного никогда не бывалого, никем ранее не писаного шедевра, неотличимого от прочих…
Но, может быть, именно корпоративное, профессиональное, с оглядкой на коллег «критическое восхваление» своих, не пришлых, и привело в итоге к тому, о чем писал журнал «Книжная индустрия»: «По итогам 2020 года падение по количеству названий составило 13,3%, а по тиражам — 19,2% к 2019 году. Для новых изданий общий тираж снизился в наибольшей степени — почти на четверть»? Не могло так случиться, что широкой аудитории попросту надоели «рыночные магические притопы и прихлопы» и он захотел услышать кого-то, кто будет говорить от его имени, а не от имени друзей и знакомых автора, боящихся разрыва дружб и потерь в деньгах?