Невменяемое драконьё
Помню, попалась мне как-то (восемь лет назад) книга, вернее, серия про некие «Миры Доставки». А потом серия того же автора «Невменяемый колдун» — он там был и скиталец, и дипломат, и всё невменяемый да невменяемый. Признаться, я бы заинтересовалась сюжетом насчет того, каких ужастей мог натворить психопат с паранормальными (и притом контролируемыми) способностями. Это как «Анормальная психология» — занятное чтиво на ночь. Ну очень занятное. Но мне предстало обычное корявое фэнтези, неразличимое в общей куче безрадостного кала.
Роман Шмараков привел занимательный анонс сего опуса: «Наконец-то сердце принцессы Патрисии принадлежит Тантоитану Парадорскому! <...> Теперь следует разобраться в вечном вопросе: кто виноват? Кто убил императора? Кто строит козни против его наследников? И зачем неведомым могущественным врагам понадобилось странное растение стахокапус?» (с)
Тут, конечно, надо представить себе роман Герцена «Зачем неведомым врагам растение стахокапус».
И началось полное огня обсуждение. Больше всего в нем мне понравилось выражение «компрадоры Парадора». Впоследствии я написала об этих удивительных произведениях невменяемого автора про невменяемого героя очередную сказку про Трехголового. Только так и запомнила давно исчезнувшую в нетях «нетленку». И зачем люди пишут подобное?
Трехголовый, естественно, спал себе и спал. Ну просто он был… лежебока. Поэтому привыкайте, что каждая сказка про него начинается с описания того, как главный герой спал так, спал эдак и знать не знал, что день грядущий им готовит. Всем троим — Старшему, Младшему и Среднему.
Между тем сон драконов очень чуток. Они скорее дремлют, вполглаза наблюдая за летящей мимо действительностью. Результат похож на замедленную киносъемку, где каждый кадр — открытие драконьего глаза, сканирующего пространство: все еще весна или уже лето? Лето, Трехголовый, лето. Весну ты, как всегда, проворонил — или в твоем случае надо говорить «продраконил»? Дракон приоткрыл глаз — один из шести, зафиксировал обстановку, собрался сомкнуть веки… И тут за веко решительно и бесцеремонно придержали:
Сказать, что с Трехголовым никто и никогда так не обращался, значит ничего не сказать. То есть с ним обращались по-разному и зачастую нагло: рыцари, герои такие, вечно прикрывали наглостью подгибающиеся от страха коленки и трясущиеся латные рукавицы. Но руками в органы зрения? Дракону? Только природная деликатность и толика любопытства (что уж греха таить, драконы любопытны, как кошки) не позволили Трехголовому пустить очищающую струю огня, аннулируя раздражитель. Вместо этого дракон аккуратно приподнял второе веко — и увидел, что это хорошо. Хорошо, что он не сжег нахальный «будильник» без выяснения подробностей.
Перед ним стояла принцесса. Таких ему еще никогда в жертву не приносили, хотя обещали неоднократно: чистенькая, нахальненькая, в розовеньком платьице и с диадемой на белокурой головенке. Кудри, завитые мелким бесом и заколотые в два длиннющих хвоста, навевали воспоминания о ком-то, несущем что-то во имя кого-то. Короче, Трехголовый был покорён. Но одновременно он был в ужасе. Есть детей (а принцессе было ровно столько, чтобы ее можно было называть принцесской) дракон категорически не собирался, значит, придется тащить это сокровище обратно к папочке с мамочкой — и проколоться перед всем местным населением, доказав то, в чем Трехголового давно подозревали. Доказав, что он, ужас, летящий на крыльях страшных сказок — на деле… добрый.
— Ты кто такая? — спросил Трехголовый, воззрившись на незваную гостью.
— Дочь компрадора Парадора, — сосредоточенно сказала гостья, измеряя взглядом леденец размером с ее голову.
Слава информационной энтропии, не принцесса, понял дракон. Следовательно, есть это не надо, оно здесь с другой целью. Хотя, на первый взгляд, ребенок умытый, упитанный и очень, очень похожий на агнца, присланного на заклание. Агнец, не обращая внимания на дракона, обдумывающего, есть или не есть, в свою очередь решал судьбу леденца. Приговор был немилосерден: дитятко открыло рот таких размеров, что было в этом нечто нечеловеческое, почти змеиное. Трехголовый немедля проникся к малышке сочувствием — как к дальней родственнице.
— Ты же лопнешь, деточка, — жалобно произнес Средний, а Младший, отодвинув вечного родителя, культуртрегера, сторонника ЗОДЖ (Здорового Образа Драконьей Жизни) и просто зануду, рявкнул:
— А ну прекратила жрать! Говори, чего надо, дочь парадоро-компрадора!
Дочь этого, которого, деловито вытерла об платьице липкие ручонки и заголосила с интонацией и тембром пароходной сирены:
— Батюшко! Благодетель! Не оставь народ мой в минуту жизни трудную! Спаси и оборони! Всем Парадором к стопам твоим припадаем, защити! А уж мы тебе не поскупимся, всего чего скажешь, того и предоставим: и колечек, и овечек, и девочек, и мальчиков…
— Стоп-стоп-стоп, — строго прервал малолетнюю сирену Старший. — Вот последний пункт — в деталях и по делу. Не суетитесь, юная леди, говорите об оплате и объемах работ.
Получив незаслуженный титул, дочь компрадора приосанилась и выдала:
— Усмирите ваших ублю… деточек! Они терроризируют весь Парадор!
— Ка-а-аки-и-их д-д-деточек? — обалдел Трехголовый. За всю многовековую жизнь он ни разу не позволил себе произвести на свет «деточек» — жалел планету. Или конкуренции боялся, черт их, добрых драконов, знает, с чего они такие добрые.
— Так я и думала. — Дочь компрадора Парадора покраснела, как недоеденный леденец, швырнула почти нетронутое лакомство на землю и со всей дури топнула по нему ногой: — Они всё наврали!
— Еще раз убедительно прошу объясниться, — прогнусавила средняя голова, теряя нить.
— А то укушу! — встряла младшая и продемонстрировала оскал.
Оскал впечатлил, и белокурое исчадье компрадора затараторило:
— Понаехали, говорят, из самой Махровии. Знаете, есть такая земля, за морями, за горами…
— Дальше. — Трехголовый пресек попытку впасть в эпичное повествование.
— Понаехали и стали концерты давать. Везде. И в замке, и на рыночной площади, и на лобном месте, и даже в храме Меломана Спасителя. Ну, после первого концерта мы обалдели, так и разошлись обалдевшие. После второго им просто хвоста накрутили. После третьего они всем сказали, что они ваши сыновья и что если им будут хвосты крутить, они вам пожалуются. И тогда все перестали ходить на рыночную площадь, потому что невозможно же, ну невозможно! — Рассказчица скорбно высморкалась при посредстве пальцев и изящно вытерла нос передником в оборочках.
— Мне все ясно, — кивнула младшая голова, давно сообразившая, какая напасть посетила злосчастный Парадор. — Я эту группу знаю. Они раньше назывались «Невменяемое драконьё».
— Ты что их — СЛУШАЛ??? — с отвращением спросил Старший.
Младший зарделся, словно восток зарею новой:
— Один раз, для общего развития…
И Средний немедленно наябедничал:
— Ему тогда по результатам развития в третий глаз вступило, и он дредов с кольцами наху… — Средняя голова скосила глаз на гостью, которая и не прислушивалась совсем, ну вот ни чуточки, — …нахре… наплел. — Средний кашлянул и продолжил профессорским тоном: — Инфицирующее действие этих невменяемых трудно переоценить.
— Да и компрадоры Парадора вот-вот разорятся, рынок-то рухнул, — скривил рот набок Старший.
— На рынке одни только песни и слыхать, — вздохнуло дитя-переговорщик. — Вот меня и послали тебя умолять. Ну чо, я умоляю.
— А почему тебя-то? — изумилась младшая голова.
— Говорят, — доверительно понизила голос дочь хитрюги-компрадора, — ты детей не ешь.
— Тьфубля, — автоматически ляпнул Трехголовый хором и даже не смутился: все равно эта юная не-леди с грудничкового возраста знает все слова, необходимые для успешной торговли, нечего с нею церемониться. — Ладно, полетели, малявка. Оценим масштаб бедствия.
Бедствие было ох каким масштабным. Издаля было слыхать. Трехголовый, будто припоминаемый людьми по поводу и без повода Смауг, кружил над городом, над которым до небес стояло устрашающее тынц-тынц. Но куда более устрашающим оказался вплетенный в тынц-тынц текст:
«Если ваше тело подвергает кто-то сглазу, сразу
Стало дурно больно и не можешь сбросить эту заразу,
Кто-то глазом недобрым прошил, сна, покоя, здоровья лишил!
Значит, очень часто вы бывали рядом с мерзким гадом,
И по вашей коже с ненавистью били взглядом, взглядом,
Огненным взглядом таким! Лютым кошмарным и злым!
То тогда решайте и не медлить надо, тихо, задом
Уходить подальше, что бы не столкнуться больше с адом!
Не крестясь без креста уходить! Лишь в карманах две дули крутить!»
(Стихи аффтара невменяемых опусов, взяты с его сайта, ссылки не даю, дабы не инфицировать ноосферу — прим. авт.)
— Эт-т-та што-о-о-о?! — прохрипел, выкатив глаза, Старший.
— Песенное заклинание, — прокричала ему в ухо компрадорская дочь. — На снятие порчи! У них еще есть на любовь заклинание! Там такие слова… — Дитятко поднатужилось и заорало на столь ужасающий мотив, что дракон возмечтал о мгновенной и неизлечимой глухоте: — «У солдата в штанах есть заветное место. Это место солдату важнее всего…»
— Пиз… Достаточно! — взвыл Трехголовый хором. — Кто им текстухи пишет?
— Говорят, князь Махровии и его придворный трубадур, — пожало плечами дитятко.
— Ка-ак интересно! — ядовитым голосом протянула средняя голова. — Махровия-то того-с… республика! И как зовут этого лжекнязя с его трубой дур?
— Сладкоглас! Нет, Миломорд! Да нет, Фердинандываныч! — заспорила сама с собой дочь компрадора Парадора. — В общем, они все его по-разному называют.
— Свидетели путаются в показаниях, — ухмыльнулся Старший, разглядывая «свидетелей».
Вообще-то он ожидал узреть трех прыщавых (или с нездоровой чешуей) задротов в черной коже, на непременных платформах, увешанных готическими фенечками — он их и узрел. С той только разницей, что задроты были отнюдь не малолетние. Вполне взрослые были задроты, если не сказать больше. И виделись они с Трехголовым, действительно, не в первый раз.
Дракон тяжело приземлился на площадь прямо перед лобным местом, на котором, пользуясь крепостью сооружения, вовсю топали и орали «заклинатели»:
— «Если всё же корчит рожи вам кривые, в спину глядя,
Харкните налево и одновременно пузо гладя,
Повернитесь к козлине лицом! Обзовите его подлецом!
Если он не струсит, а ощетинится как собака,
Значит, будет злая между вами драка, с кровью драка!
Пусть с зубами он съест хрипоту! Докажите свою правоту!
Пусть он впредь будет тихо сидеть, с содроганием вслед вам смотреть!
Так что лучше драться, чем с ним разбираться, с этим гадом!
Что бы он боялся подвергать вас сглазу своим взглядом!
Перепоны так в жизни пройдём, своё счастье, фортуну найдём!
И любому кто нам помешает, зубы в глотку мы с криком вобьём! Я-а! Я-а! Я-а!!!»
При виде Трехголового, глядящего на «Невменяемых» с неизъяснимой ласковостью во взоре, певцы несколько рассинхронизировались и перестали попадать в ноты, хотя казалось, что дальше от нот петь нельзя. Оказалось, можно. Когда последнее «а-а-а…» замерло в долгожданной тишине, дракон небрежно похлопал и подошел ближе, нависая над импровизированной эстрадой:
— Ну что, малышня, опять шалим?
— Э-э-э… ы-ы-ы… — попытался выдавить из себя солист — длинношеий любитель нарядов и фенечек, голубой, словно небо над Махровией, пописывающий душещипательные стишата на досуге, в свободное от диверсий время.
— Князь заморский-загорский, если не ошибаюсь? Сладкоморд Иваныч, если память мне не изменяет? Что же вы нынче инкогнито? Или неофициальным визитом почтили?
Трехголовый поиграл в воздухе когтями, и предводитель диверсионного отряда нервно сглотнул.
— Слышь, ты, засланец, — дракон приблизил среднюю голову к лжекнязю Лжемахровому, — сдриснул отсюда, быстро. А то я вспомню про наши родственные связи и устрою вашей компашке неделю истинно материнской порки. Публично. Не беспокойся, лап хватит.
Бойцы деморализационного фронта, осознав, что спалились и вдобавок чем-то — чем-то! — разозлили старого дракона, по-военному четко собрали свои провода-усилки, взвалили на спины динамики и, выражаясь грубым языком Трехголового, сдриснули. Наблюдая за их отступлением, дракон помог компрадорской дочери спуститься на землю и наконец отверз уста:
— Мне кажется, Парадору серьезно не хватает библиотеки.
— Чего? — икнула от ужаса спутница Трехголового, до сей поры не боявшаяся никого и ничего.
— Библиотеку бы вам, повторяю, — размеренно произнесла средняя голова, втолковывая такую простую и важную истину. — Вы же неучи полные, компрадоры… и вообще парадорцы. Иначе вспомнили бы, как пятьдесят лет назад такую же летуче-певучую тройку в Парадор заслали компрадоры соседнего города. И сорвали вам ярмарку — да не просто сорвали, а на десять лет разом, никто сюда ехать не хотел. Слово «конкуренция» вам вообще знакомо, парадорцы вы эдакие?
— Так они не музыканты? И не твои сыновья? — уточнила осмелевшая парадорская гражданка.
— Одно из них вообще девочка, — усмехнулся Младший. — Которое в корсаже с шестью сись… выпуклостями.
— Конечно, не музыканты, а наемная группа шумовых диверсантов, — пустился в объяснения Средний. — Рок-группа-то называлась «Невменяемое драконьё», но, как говорится, все познается в сравнении. А диверсанты зовутся «Невменяемые дипломаты». Хотя какие они дипломаты — так, шваль для грязной работы. Их еще называют «хомяки», «махрушки»…
— «Бздуны»! — радостно встрял Младший и радостно показал средней голове язык.
— Ну-с, что там было в договоре последним пунктом: колечки-овечки, мальчики-девочки в количестве, указанном исполнителем? — поинтересовался Старший, умело переводя разговор на действительно важные материи. И в ответ на возмущенный взгляд компрадорской дочки: как можно, после спасения города сразу тянуть лапы к городскому бюджету? — нагло ухмыльнулся: — Я все-таки дракон! Детка.