Подсчет котов для покрытия расходов
В своей статье в "Камертоне" (немедленно получившей множество двоек от каких-то очень компетентных оценщиков всего навсегда вообще, не иначе как я им на любимую мозоль наступила) я попыталась описать ту игру в поддавки, которую современная литература ведет с кинематографом и ТВ. Мечта фрекен Бок попасть в телевизор с рассказом об очаровательном привидении руководит современным автором с безумной силою. Он хочет быть сценаристом (включая тех, кто УЖЕ сценарист) и хочет, чтобы по его опусу сняли сериал. Это, собственно, всё, чего он хочет.
Какое отношение данная светлая литераторская мечта имеет к литературе, спрашивать у меня не стоит, сама в недоумении. Но тем не менее это стремление "в телевизор" бросается в глаза любому, кто прочтет хоть несколько новинок современной прозы. Все они отличаются качествами плохо написанного сценария с пометками для сценографа. Это не атмосфера места действия, прямо скажем, это нечто другое: команды режиссера, крестики для обозначения расположения действующих лиц и ремарки среди реплик. Зачем нам кино и сериалы ВМЕСТО литературы, скажите, пожалуйста?
Невозможно не сравнивать современную российскую литературу с современным же российским кино — и неудивительно: изрядное количество авторов не только начинало в качестве сценаристов, но и продолжает в том же духе, вместо книг производя на свет сырые, недоделанные сценарии для грядущих экранизаций. Экранизация романа есть голубая мечта современного прозаика. Даром что книга исчезает, растворяется в нетях в тот же миг, когда по ней снимают фильм или сериал: сюжет ее оказывается перевран; одни образы изменены до неузнаваемости, другие вымараны; а идея до такой степени мутирует, что узнать авторский замысел более не представляется возможным.
Объяснение тому простое: кино, ТВ, сериалы — это деньги. Бог весть, оберут автора книги при экранизации или он таки получит свою долю с фанатского стаффа, магнитиков-футболок-игрушек — но деньги вся эта визуализация с попутным перевиранием книги приносит, это несомненно. Поневоле задашься вопросом: есть ли другая материальная мотивация для написания книг в наши дни, кроме отчислений за стафф? Гонорары, которые издатель давно уже не считает нужным платить, а если платит, то номинально, двести-триста баксов на булавки и собачьи консервы? Премиальные фонды, которые не только не гарантируют выплат автору, создавшему все, «как было велено», но и вдобавок могут превратиться из миллионных в копеечные, если инвесторы вдруг покинут проект?
Издатель в наши дни уже не рассчитывает на прибыль от книг. Он, как и кинопродюсер, получает гранты из бюджета, торгуя в книжных магазинах главным образом канцеляркой и календариками, а при случае устраивая подпольные банки в сетях. Так что на мотивацию отечественного книгоиздата прибылями от торговли хорошей литературой надеяться смешно. Издатель, повторюсь, предоставил и литераторов, и литературу их нелегкой судьбе.
В наши дни деньги на занятие своей профессией должен промыслить сам литератор. Неудивительно, что в этом творческом фрилансе всё меньше творчества и всё больше фриланса. Ведь прожиточный минимум, который тебе никто не собирается обеспечивать за работу по основной специальности — отличная мотивация, чтобы заняться чем-нибудь еще, более выгодным, нежели совершенно невыгодное.
Однако что можно сказать о возможностях и законах самой мотивации? В частности, о законе Йеркса — Додсона: согласно ему наилучшие результаты достигаются при мотивации средней интенсивности. Существует граница, за которой увеличение приза приводит к ухудшению результатов. Этому закону более ста лет, еще в 1908 году Роберт Йеркс и Джон Додсон установили: чтобы научить животных проходить лабиринт, лучше подходит не высший, а средний уровень мотивации. Повышение уровня увеличивает стресс исполнителя, и эффективность работы снижается.
Может быть, нечто подобное произошло с литературным процессом по мере роста конкуренции, из-за невозможности для автора напечататься и получить хоть какие-то деньги за работу? А сейчас, когда публикация сама по себе стала вознаграждением — каких еще наград может хотеть современный писатель? Ведь всё остальное превратилось в несбыточное и недостижимое.
Когда система вознаграждений переходит на принцип «всё или ничего», наступает именно такой момент — участники конкурсов и соревнований начинают выгорать еще до начала мероприятия. Причем не только писатели, но и те, кто их делает. Например, критик в своей гонке за вознаграждением точно так же теряет всякое представление о profession de foi, он его попросту утрачивает, этот особый взгляд на вещи, который нужно излагать и которого стоит придерживаться. Так и строится система — на отчаянии одних и равнодушии других.
Критик больше не выполняет свои прямые обязанности по оценке и анализу текста, вместо этого уходя в «приращение смыслов» (которых, надо понимать, недоложил автор). Ну а писатель что, рыжий? Вот и он не считает нужным делать свое писательское дело. Он ищет — но не художественные формы или пресловутые новые темы. Да и чего их искать, на сайтах издательств списки висят, что у них считается за востребованный формат… «Живи и радуйся — и делай что тебе говорят!» В «боллитре», правда, такой откровенности при заказе формата нет, но там свои способы оповещения причастных и участвующих в премиальной гонке. А закон Йеркса — Додсона под знаком «всего или ничего» ухудшает и без того отнюдь не блестящие результаты гонок.
Ответ на животрепещущий вопрос, что будет с литературой, большой или малой, нам показывает всё то же кино. Кинокритики и продюсеры периодически спрашивают молодежь, смотрела ли она «Иронию судьбы» или «Кавказскую пленницу». Молодежь отвечает: родители смотрят, смеются, цитируют реплики из фильмов, а мы — нет, не смотрим, не наш формат. Приведу пример из личного опыта: девица 19 лет на вопрос, видела ли она «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона» Игоря Масленникова, радостно ответила, что не смотрела, а Шерлок Холмс для нее — это, конечно же, Бенедикт Камбербэтч из западного сериала. Конан Дойл ей был совершенно не знаком, так, какое-то имя, бывшее на слуху у старшего поколения. Обидно, конечно, за державу и за золотой век отечественного кинематографа. А больше всего за Холмса обидно.
Однако попытки приблизиться к «формату молодых» и ознакомить молодежь с культурным наследием посредством ремейков привели к валу чудовищно плохих, кое-как снятых перепевов и сиквелов лучших советских фильмов. Многие вполне предсказуемо провалились в прокате. Тем не менее даже такой киномусор приносит деньги — неумеренным использованием продакт-плейсмента. Каждые несколько минут в кадре мелькают логотипы фирм-инвесторов данного фильма. А если публика для получения прибыли не нужна, что тогда? То, о чем я писала неоднократно: интересом публики можно пренебречь. В свете использования рекламы для извлечения прибыли действительный уровень «продукта» теряет всякое значение.
Не только в кино, но и в книгах популярных авторов, например, Дарьи Донцовой, за оговоренные суммы в повествование вводятся различные торговые марки: герои употребляют продукты и лекарства, носят одежду и обувь, ездят на автомобилях и поездах, отнюдь не безымянных… А за щедрую плату могут и вовсе назвать кота Кларитином. С заказчицей этого кота, то есть хода мне довелось общаться лично. Ну что вам сказать? Четыре-пять таких котов равны среднему гонорару за книгу начинающего автора. Хотя кому нужны коты начинающего автора, как их ни назови…
Если судить по процессам в отечественном кино, читателя ожидает перерождение не только масслита, но и «боллитры» в череду не столько ремейков (речь все-таки не о кино с его возможностями новой визуализации), сколько плагиатов, созданных ради гешефта с продакт-плейсментом. И пластиковые бутылки в средневековом лесу будут стоять уже не просто так, концептуальности ради, а этикеткой в кадр. Ведь больше ни один роман не будет написан без расчета на последующую экранизацию, а также на продажу стаффа, приносящую свой процент творцу. При этом самим творцам предстоит пережить забвение, даже если их книги дойдут до экранизации: все будут помнить имя режиссера, а не автора романа. Зато деньги за рекламу-то вот они.
Всё или ничего! Как и предполагает наука психология, мнимое подкрепление почти недостижимого пряника практически неизбежным кнутом приводит к ухудшению результатов и падению уровня «худпродукта». А зачастую и к смене целей так называемого творческого поиска. По большей части его оправдывают освоением мифической «новой целевой аудитории». (На Луне они ее, что ли, искать собираются? Какие категории населения еще остаются неизвестными маркетологам?) Или созданием «нового формата» для старой аудитории. Но всё выливается в заискивание перед равнодушной потенциальной ЦА и разочарование аудитории уже имеющейся.
Обращаясь к кинематографу, хотя бы можно понять, ради чего люди идут ва-банк, уничтожая немногое хорошее, профессиональное, что еще осталось от кинематографа прошлого века: аудитория есть — средств нет. Умерли или сильно постарели актеры, режиссеры, операторы, сценаристы и композиторы старой школы; молодые артисты не умеют работать над образом, а вместо этого просто ждут в кадре, когда придет время произносить свою реплику; у героев нет ни прошлого, ни будущего, ни даже настоящего, фильм не предполагает ни экспозиции, ни даже кульминации; аномия не позволяет ни сценаристу, ни режиссеру, ни актеру (про продюсера и говорить не приходится) поверить, будто человек может совершать нечеловечески трудный выбор из идейных, а не материальных соображений… Словом, средства оскудели, несмотря на прирост финансовых вливаний.
Ну а литератору что мешает работать с использованием старых добрых ресурсов? Буквы забылись? Компьютерная клавиатура с ее легкостью правки мешает думать над каждым напечатанным словом? Груз прочитанного в школьные годы мешает халтурить, прикрываясь творческими поисками? Риторические вопросы. Потому что все, включая «людей из зала», «людей снизу», не имеющих допуска в кулуары премиального процесса, прекрасно понимают: всё то же самое и мешает. Неумение работать над образом; отсутствие атмосферы места действия в произведении; отравившая писателя, а с ним и публику аномия. А на дорожку — неистовое желание попасть в формат, наиболее выгодный в данный момент. И замутить собственное дельце с инвестициями, приносящими выгоду и удовольствие.