Телеграммы микадо
Эх, чому я не сокил, чому не лытаю? В смысле, почему я не стала журналистом? Популярна была бы, как сволочь. Стоило вспомнить свое десятилетнее сотрудничество с журналами-газетами, да написать пару публицистических статей, которые моментально набрали по три с лишним тысячи просмотров, захотелось обратно в журналистику. Желательно в такую, за которую тебе немедленно прилетят санкции — сейчас это верный признак того, что в информационном пространстве ты что-то делаешь правильно.
"Камертон" и редактор мой Светлана Георгиевна Замлелова уже под санкциями. Интересно, как скоро будет замечено, что я тоже нелояльна, поскольку изумлена (и не в лучшую сторону) ролью и поведением нашей интеллигенции? Конечно, я и раньше писала о ней неодобрительно, но мой опыт показывает: стоит смениться обстоятельствам — и то, что ты делал ВСЕГДА, почему-то начинают приписывать именно смене обстоятельств. Так что предупреждаю: я продолжаю делать то, что делала. А изменившееся количество внимания — оно именно из-за обстоятельств. Они меняются, а я верна себе.
Ну и новая статья с названием, которое, полагаю, никому разъяснять не требуется.
«Великий и несчастный русский народ».Слова японского микадо после вручения телеграммы, в которой русская интеллигенция поздравила Японию с победой над Россией в битве при Цусиме
Как я уже говорила в своей прошлой статье, мы живем в кошмарно, простите, необыкновенно интересное время. Каковое требует от людей новых, неожиданных решений, ответов на вызовы, подходов к ситуации… А что мы получаем? Настолько предсказуемое и уже не единожды продемонстрированное поведение, что прямо оторопь берет. Параллели проводятся ровные, четкие, видные всем, кроме тех, через чьи умы и судьбы эти параллели пролегают.
Наши соотечественники, ныне проживающие за океаном или ненамного ближе, за семью морями, из специалистов неустановленного профиля перешедшие в литераторы, критики, историки, политологи, социопсихологи и культурологи, снова учат нас жить — кнутом без пряника: угрозами, шантажом, манипуляцией. Впрочем, они всегда это делали. Те, кто по непонятным причинам остался на нелюбимой исторической родине, снова поздравляют микадо с победой над Россией. Не дожидаясь, пока произойдет то, с чем они, собственно, его и поздравляют. Ну и заодно вычеркивают Россию из культурного пространства. Со всеми онёрами.
Я не говорю о тех, кто просто-напросто поддался эмоциям (а проще говоря, истерике), влиянию момента или давлению среды и поставил подпись под общественным воззванием. Их личное дело, что подписывать и к кому примыкать. К тому же я не верю в здравомыслие человека в подобных обстоятельствах, и, как верно заметил политолог Александр Дугин, это всего лишь «иллюзия, что протесты и сетевые петиции что-то могу изменить (не могут ничего)». Однако, не упоминая имен (чтобы не возникало подозрения в доносительстве), приведу типичные примеры «телеграмм микадо». Примеры торжества, что Россия исчезнет из мировой культуры (хотя бы оттуда!).
Интеллигенция призывает всех, кому за русский народ стыдно, еще разок хорошенько пройтись по нашему самосознанию и расстаться уже с этой проклятой русской самостью.
Неудивительно, что после такого начинается наше, россиян, противостояние не только всему миру, но и собственной интеллигенции. Эта референтная социальная группа сразу начинает делать сверхвыводы и поразительные по радикальности заявления…
А некоторые бывшие наши сограждане после всех полагающихся обещаний («Землю жрать будете!») дают ссылки на письмо в «Литературной газете», написанное в поддержку спецоперации на Украине, и предлагают шельмовать тех своих коллег (!), кто под ним подписался. Вам не кажется, что это сильно напоминает методы «Совдепии», от коих наши более не сограждане за океан и уехали?
Довольно странно говорить очевидные вещи, рассказывать взрослым людям элементарное: что противостояние литераторов великой русской культуре, призывы скинуть Достоевского-Чайковского с парохода современности, ошельмовать оппонента, отныне именуемого врагом — это плохо, неправильно, не по-человечески. Что не стоит поздравлять микадо — подобное даже самому микадо кажется гадким и недостойным. Что любые — повторяю, любые! — воззрения не дают право человеку скатываться в такую неприличность, если не сказать непристойность. Особенно человеку, гордящемуся тем, что он интеллигент. И потому считающему, что он выше невежественного и безнравственного… пипла.
Надо признать, еще более странная система взаимоотношений сложилась у нас, многогрешных, с российской интеллигенцией. Прямо как с барином-просветителем из фильма «Формула любви»: «…барин прежний у нас всех мужиков заставлял латынь учить. Желаю, говорит, думать, будто я в Древнем Риме… Большой просветитель был!» — и вот, стоило войти в конфликт с желаемым местом пребывания барина, как он всю русскую культуру на ноль помножил и для верности на бесконечность поделил.
Впрочем, барин хотя бы не старался делать вид, будто перевоспитывает свой крепостной «пипл». А интеллигенция делает. То есть делает-делает, а потом раз! — и у нее находятся дела поважнее. Всем давно известно: при любых социальных и прочих катаклизмах от народа моментально отваливается пресловутая «совесть нации». Интересно, почему? Не потому ли, что она идет решать свои вопросы (как правило, имущественные и деловые)? Раньше, при нелюбимом многими СССР (и порой заслуженно нелюбимом) интеллигентную публику хотя бы в шкурных интересах упрекнуть было нельзя. А сейчас — пожалте бриться, у всех имущество, счета, связи, гастроли, работа, совместные с Западом проекты… И чем больше имущественных и деловых рисков у человека, тем меньше для него значит слово «Родина». Так, может, оно просто давно ничего не значит?
Или у них другая родина, в которой архиважное значение имеет внешнее одобрение, связи с другими странами, родина, в которой ты никто, если тебя не хвалят в том, более важном для тебя мире. Недаром они так суетятся, бедные: «Весь мир с отвращением отшатнется от России, на русском языке стыдно будет говорить и писать книги!», «Достоевский-Чайковский, Большой театр и всё прочее не будет интересовать более никого и, боюсь, никогда. Мир вычеркнул нас и все наши „духовные искания“ из своей жизни». Действительно, авторам же перестанут платить оттуда за их книги. За книги, в которых уже не первое десятилетие рассказывается, как плоха жизнь автора здесь.
Один из тех писателей, кто из-за океана обещает, что мы будем землю жрать и зовет шельмовать коллег, сам некогда рассказывал, что книжного рынка у России нет и книги русских авторов можно найти в разделе этнической литературы «между Пакистаном и Сомали». Как человек, много работавший с издателями, предположу: книги из Пакистана и Сомали, дошедшие до западных магазинов, относятся к той категории произведений, которые ни пакистанскому, ни сомалийскому народу не интересны и не близки, а близки они к туристским аттракционам, к развесистой клюкве, созданной специально для развлечения белого масы. Современная российская проза по большей части именно такова — пока писатель живет, он надеется очаровать не свою российскую публику, а далекий Запад. Для него и старается.
Вот почему охлаждение Запада есть культурная катастрофа для определенной категории населения, отчего-то считающей себя солью земли русской. Может, у них какая-то своя «русская земля», к которой мы, крестьяне барина-просветителя, не имеем отношения? Недаром читатель без интереса относится к литературе, которую превозносят критики; так, может быть, потеря интереса к современной российской литературе — один из признаков окончательного размежевания пишущей и читающей социальных групп? И способствует этому размежеванию не публика, а литераторы, которым даже вспоминать неприятно, что живут-то они не в Древнем Риме, в России. Баре-просветители. Совесть безразличной им нации.