Что такое политика и как ей не заниматься
«Я не лезу в политику!» — брезгливо и не без оснований говорят многие наши сограждане. «Мы занимаемся реальными делами, а не политикой!» — говорят разнообразные общественные движения, благотворительные организации... а порой даже и политические партии! С другой стороны, можно слышать в качестве ругательства слово «аполитичный». Есть и мудрость: если ты не занимаешься политикой, то политика займётся тобой.
Давайте разберёмся, что такое политика и почему одни не хотят ей заниматься, а другие считают глупым не заниматься политикой.
А поможет нам в этом, прежде всего, французский философ Ги Дебор. В труде «Общество спектакля» он описал современное общество как буквально общество-театр. Правда, если Шекспир говорил, что вся наша жизнь — театр, и все мы в нём — актёры, то Дебор подмечает важный нюанс: вся жизнь современного общества спектакль, но большинству в нём отведена роль пассивного зрителя. Сотни миллионов граждан, на чьём труде держится общество, кому — по букве многих конституций — принадлежит власть в своих странах, фактически, не только лишены реальных возможностей повлиять на жизнь в «собственной» стране, но и не задумываются о такой возможности. Их дело — смотреть, иногда хлопать. Процедура выборов в таком отношении не сильно отличается от какого-нибудь «Евровидения», где зрители голосуют за то, какой артист им больше всего понравился. Не случайно поэтому в качестве публичных фигур партий, борющихся за власти — и даже кандидатов в главы государств — в первую очередь ставят харизматичных и привлекающих внимание личностей. Лозунги-то у всех почти одинаковые: за всё хорошее, против всего плохого. Тонкости политических программ даже уже никого не интересуют, поскольку понятно, что реализовывать эти программы по большому счёту никто не собирается. Политическая программа — это не план действий, а часть сценического образа. В ситуации, когда реальный выбор между партиями и политическими лидерами отсутствует — все они выступают примерно за одно и то же, пусть и с разными нюансами — избиратель буквально голосует сердцем, а не умом. Выбирает того, кто больше всех понравился, как герой телесериала или, точнее, реалити-шоу, которое граждане-зрители смотрят в новостных выпусках.
Здесь бы мы и закончили разговор, будь мы буржуазными деятелями. Возможно, сказали бы пару слов о том, что умные люди изучают политтехнологии — политический аналог театрального мастерства, умения создавать цепляющие аудиторию сюжеты, вызывающих сочувствие персонажей, устраивать интриги, заставляющие идти в кино на продолжение фильма или к избирательным урнам на продолжение спектакля.
Но мы не буржуазные деятели, как не был буржуазным деятелем Ги Дебор.
Понять смысл Спектакля нетрудно, но мы приведём комментарий от одного из корифеев буржуазной политической сцены, Йозефа Шумпетера. Ярый антикоммунист и сторонник власти богатого меньшинства, Шумпетер не скрывал, что демократию, как таковую, он считает большой ошибкой. Народ не должен решать ничего, поскольку народ туп и противоречив, и вообще лучшее по Шумпетеру общество — такое общество, в котором власть принадлежит тому самому небольшому кругу сверхбогатых семей. Сверхбогатые семьи, разумеется, категорически поддерживают такое видение и всячески продвигают его с помощью СМИ, государства и других рычагов влияния на общество. Свою концепцию Шумпетер назвал «минималистская демократия» — модель общества, при котором власть принадлежил небольшому (минимальному) числу людей, конкурирующих друг с другом за поддержку сограждан на выборах.
Такая модель общества Спектакля едва ли отвечает интересам простого обывателя: если важные вопросы решают без тебя, то едва ли их будут решать в твою пользу. Тем не менее, правящие круги обычно стараются оглядываться на интересы обывателя, дабы зрители не стали сперва кидаться в артистов помидорами, а затем, чего доброго, не выскочили на сцену сами.
Поэтому, как отмечал Карл Маркс в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта», даже насквозь коррумпированный режим, давящий все возможные политические свободы, всё равно стоит не только на полицейских дубинках, но ещё и на — в случае с Луи Бонапартом — на парциальном крестьянстве. То есть — на мелких собственниках, у которых есть свой небольшой клочок земли и которым хочется только, чтобы этот их клочок не трогали, чтобы их хата и дальше оставалась с краю. Потому мелкий собственник оказывается тем, из кого формируется и на кого опирается Партия порядка — та часть общества, которая выступает против любых попыток что-либо поменять, против «раскачивания лодки», которая желает двух вещей: стабильности и чтобы их не отягощали необходимостью разбираться в том, что происходит вовне своей хаты. Перефразируя профессора Преображенского, пусть в Большом театре — поют, в правительстве — занимаются политикой, а я буду резать кроликов у себя в операционной.
Парциальное крестьянство ушло в небытие, и большинство современных обывателей — наёмные работники, не живущие со своего огорода. Но подход в общем остался прежним.
Причём положение парциального крестьянина современному городскому обывателю видится мечтой: свой домик (а не съёмная квартира), своя земля, свой маленький частный бизнес по выращиванию репы, а государство стережёт твой сытый покой и безмятежность. Чего, разумеется, не было даже во времена Маркса, но пока опустим эту подробность.
Крестьянство не вписалось в рынок и ушло с исторической сцены не только потому, что частный огород не может конкурировать с агрохолдингом. Не только потому, что именно три агрохолдинга, а не триста миллионов частных огородов пишут законы и формируют власть.
Каждый крестьянин, живущий своим огородом, это минус одна пара рук на ближайшей фабрике, минус один покупатель в овощном магазине. Капитализм всюду и всегда начинался с уничтожения мелкого (и самодостаточного!) собственника, с создания такого устройства общества, при котором самодостаточные граждане — это либо богатая верхушка, либо редкое исключение.
Маркс и Энгельс не без горькой иронии замечали, что капитализм и правда приносит людям свободу, да не одну, а целых две: свободу продавать себя богачам всеми возможными способами и свободу от того, чтобы прожить без этой продажи себя. Отобрать землю, загнать в долги, сделать зависимыми от денег, получить которые можно только нанимаясь к владельцу капитала — на этом стоит капиталистическое общество.
Но означает ли это, что политика — только лишь театр, призванный усыплять волю большинства народа и перепоручать решение судьбы общества небольшому кругу «элит»?
Чтобы прояснить этот момент, вспомним о том, что такое государство и почему оно существует. Теорий на этот счёт великое множество, но «официальной» остаётся так называемая теория общественного договора. Само это понятие — общественный договор — по-прежнему звучит от первых лиц государств. Теория общественного договора появилась ещё во время революции Кромвеля в Англии, то есть, скоро стукнет четыреста лет. Но за неё упрямо держатся, поскольку договор — это что-то приятное, льстящее самолюбию обывателя, вызывающее чувство единства и сплочённости. Дескать, мы, сами того не заметив, взяли и договорились жить так, как живём. А президент, правительство, парламент, полиция, суды — это всё блюстители Договора, заключённого лично с тобой, гражданин. Правда, Договор этот напоминает всё больше «договоры», с которыми каждый день сталкивается трудящийся что на работе, что в коммунальном хозяйстве и много где ещё. Отказаться от него ты не можешь (разве что проголосовать ногами, если есть возможность уехать и обустроиться), и договор «заключен» на условиях другой стороны, пересматривать и обсуждать которые ты не можешь. Конечно, и на работах, и в ЖКХ бывают примеры обратного, но они возникают почему-то через борьбу, как правило — коллективную.
Такие странности «общественного договора» может объяснить другой подход, изложенный, в частности, в «Государстве и революции» В.И. Ленина. Правила жизни общества — законы, политические институты, устройство государства — насаждаются «сверху» господствующим классом ровно потому, что в обществе есть как минимум два класса, которые не только не договаривались ни о чём, но и не могут договориться, поскольку у них противоположны экономические интересы.
Рабовладелец хочет от раба бесплатного труда и полного послушания, а раб не хочет быть рабом — вот вам и основа античной государственности. Крестьянин хочет жить тем, что вырастил на своей земле, и трудиться только для себя и своей семьи, но земля принадлежит помещику, а несогласные с этим почувствуют на себе всю тяжесть феодальной власти. Наёмный рабочий хочет трудиться не больше, чем нужно, чтобы обеспечить себя, своих близких, и воплотить в жизнь свои желания, но владелец средств производства тоже хочет жить хорошо, а к тому же хочет, чтобы рабочий был от него зависим и не мог «качать права» - в этой борьбе возникло то, что буржуазные политики лукаво величают «общественным договором».
Борьба означает, что положение дел не статично: если наёмные работники укрепляют свои позиции, то направление деятельности государства, его политика, вынуждено склоняется в их сторону, в ущерб владельцам капиталов. С чем владельцы мириться, разумеется, не желают.
Поэтому, как отмечал Маркс в том же «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта», правящий класс не просто вводит правила игры, но и вводит такие порядки, при которых борьба подчинённого класса должна вестись также по некоторым правилам — то, что сегодня называется красивым словом «политические институты». А цель существования этих институтов в том, чтобы даже тогда, когда правящий класс как будто бы идёт на уступки, по большому счёту всегда продвигались его интересы. Как говорится, в казино главное правило одно — заведение всегда должно оставаться в выигрыше.
Причём, как замечают Энгельс и Ленин, борьба эта не просто подвижна; противоречия, из которых возникает эта борьба, постоянно нарастают. Капитал, в виду своей тенденции бесконечного роста и тенденции нормы прибыли к понижению, уже не может насытиться тем, чем насыщался всего десять, двадцать, пятьдесят лет назад. Поэтому и «общественный договор» регулярно пересматривают те, кто его навязывает. Прикрываясь нуждами нации или, например, нуждами экологии, простого трудящегося заставляют затягивать пояс и стыдиться лишнего потребления, пока хозяева жизни путешествуют на личных самолётах и устраивают вечеринки, на которых прожигается годовой бюджет целого посёлка.
Обыватель хотел бы, да порой уже не может не замечать, что его милая сердцу «хата с краю» всё более попадает на обеденный стол господ. Что виноват он, обыватель, лишь в том, что хочется им кушать. И от этой «вины» не спасает никакая законопослушность и тихая жизнь по примеру премудрого пескаря.
Здесь снова обывателю предлагают политические институты: дождись выборов, как Юрьева дня, и проголосуй за другое лицо в начальственном кресле (но не удивляйся, что от перемен мест слагаемых сумма почему-то не меняется); напиши жалобу, подай заявку на митинг. Последнее, впрочем, тоже уже стало нельзя, поскольку противоречия накапливаются и такую форму борьбы родное начальство себе позволить не может. Как и выражения своих мнений по некоторым вопросам в соцсетях. Кстати, рекордсменом по тюремным заключениям за посты и репосты сегодня является, кто бы вы думали, старушка Англия, земля обетованная записных борцов за свободы.
И вот тут-то выясняется, что деятельность тех, кто «не занимается политикой», а просто борется за своё, почему-то происходит по правилам политической борьбы и реакцию встречает такую же, как политическая борьба, причём политическая борьба, ведущаяся, с точки зрения судей, «не по правилам». К примеру, люди собираются во дворе записать коллективное обращение президенту о том, что-де у них слишком большая квартплата, а отопления как не было, так и нет — получите приговоры за незаконный митинг. Написали люди коллективную жалобу на вырубку леса — в двери стучатся полицейские узнать, кто стал инициатором жалобы. На заводах строго-настрого запрещают давать интервью об условиях труда и зарплатах, а богоспасаемый Илон Маск и вовсе создал на своих фабриках внутреннюю полицию, которая выискивала недовольных рабочих, порывающихся организоваться для борьбы, и тех заблаговременно увольняли.
Подытоживая сказанное: политика — это борьба интересов разных групп внутри общества, причём в конечном счёте эта борьба, так или иначе, идёт в фарватере борьбы классов. Так называемая «публичная политика», описанная выше, составляет не суть, а только искусственную оболочку настоящей политики, призванную загнать политическую борьбу в выгодные для одной из стороны условия.
Поэтому, с одной стороны, если ваша деятельность так или иначе наступает на интересы правящего класса, будьте готовы к тому, что к этой деятельности будут относиться, как к политической борьбе, даже если вы занимаетесь чем-то «мирным» вроде помощи нуждающимся или посадки деревьев. Про помощь нуждающимся могут сделать резонный вывод, что каждая данная на лечение больных детей копейка уже никогда не украсит барский стол, а каждый квадратный метр, на которым посадили деревья, труднее будет продать на рынке. Если такое противоречие интересов случится, никакие признания в любви родному начальству и заверения, что вы не занимаетесь политикой, уже не помогут.
С другой стороны, как построение самолёта эффективно ровно в той мере, в какой учитывает известные законы физики, так и деятельность по отстаиванию своих интересов эффективна ровно постольку, поскольку ведущие её понимают и применяют законы политической борьбы. Речь здесь не идёт о применении только лишь политических институтов. Речь о понимании того, в каких пределах эти институты могут работать, а в каких перестают работать и приходится искать иные методы, достаточно действенные, но не подпадающие (пока что) под категории наказуемых деяний.
Как писал Ленин, люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов.