Ограничение интернета в эпоху деглобализации

В современном мире парадоксально сочетаются два противоположных тренда. С одной стороны, технологический прогресс создал беспрецедентные возможности для глобального обмена информацией. С другой — мы наблюдаем всё более жёсткие попытки государств ограничить свободу действий в интернете под различными соусами — от «национальной безопасности» до «защиты от деструктивного контента».

В условиях обостряющихся противоречий глобального капитализма отдельные государства всё активнее вмешиваются в цифровое пространство. Они стремятся полностью контролировать потоки информации. Ограничение интернета, цензура и регулирование онлайн-платформ становятся инструментами защиты национальных экономических и политических интересов. Однако эти действия отражают более глубокую тенденцию — растущую деглобализацию и усиление межгосударственной конкуренции за контроль над ключевыми рынками, включая рынок медиауслуг.

Ярким примером последовательных шагов по ограничению интернета является политика «цифрового суверенитета» Российской Федерации: блокировка иностранных ресурсов, создание альтернативных государственно-контролируемых сервисов и усиление контроля за трафиком. Нашумевший закон о штрафах за «поиск экстремистских материалов» с использованием VPN [1] и запрет звонков через Telegram и WhatsApp становятся логическим продолжением этой концепции. Экономическая подоплёка этих мер очевидна: в условиях санкционного давления и технологической изоляции российская буржуазия стремится создать замкнутый цифровой рынок, где доминируют лояльные государству ресурсы. За абстрактным понятием «капитал» здесь стоят конкретные лица и структуры: создание замкнутого цифрового контура выгодно, например, «Ростелекому», председателем совета директоров которого является Дмитрий Медведев и его дочернему оператору «Tele2», а также аффилированному с Алишером Усмановым «Мегафону». Таким образом, политика «цифрового суверенитета» служит не только целям политического контроля, но и прямым экономическим интересам конкретных групп крупного капитала, тесно сросшегося с государственным аппаратом.

Нельзя не заметить, что схожие процессы, пусть и в завуалированной форме, происходят и в странах Запада, которые считаются среди либеральной публики главным оплотом свободы слова и демократических ценностей. Давайте рассмотрим законодательные ограничения интернета на примере нескольких европейских стран: Франции, Великобритании и Германии.

Ключевыми нормативно-правовыми документами Евросоюза в области регулирования интернета являются Закон о цифровых услугах (Digital services Act, DSA) и Закон о цифровых рынках (Digital markets Act, DMA), принятые в 2022 году.

Но делается это, опять же, в интересах капитала: ограничительное законодательство становится инструментом передела рынков в попытках европейской буржуазии отвоевать часть отрасли медиауслуг у американских капиталистов. Среди европейских корпораций, которым выгодно ограничительное законодательство, например, французская облачная платформа OVHcloud, шведский стриминговый сервис Spotify (конкурент Apple Music и Youtube Music), французский дистрибьютор телевизионного контента Banijay Group. Государственная поддержка национального капитала не ограничивается принятием законов: Евросоюз вводит квоты на европейский контент на стриминговых платформах, а также оказывает финансовую поддержку местному производству контента. Это напрямую финансирует и продвигает продукцию европейских корпораций.

Символично, что двумя годами ранее, Национальная Ассамблея Франции приняла закон об ограничении контента, разжигающего ненависть, известный как Закон Авиа (loi Avia) по фамилии предложившего сенатора. Абстрактная дефиниция «ненависти», изложенная в акте, позволяет признать незаконными не только акты кибербуллинга и оскорбления, но и критику в сторону политиков и органов власти. К тому же, ответственность за модерацию контента предполагалось передать самим платформам и частным посредникам, чтобы снизить затраты государства на контроль. [4] Закон подвергся критике со стороны оппозиционных политиков и общественных организаций — от профсоюзов до ассоциаций юристов. Вскоре оппозиционные сенаторы подали апелляцию в Конституционный совет, который обнаружил в тексте закона несоответствие Конституции. В итоге из всего текста закона были обнародованы и вступили в силу лишь незначительные положения. Однако, сейчас во Франции действуют не только общеевропейские DSA и DMA, но и Закон против кибербуллинга, многие положения которого копируют loi Avia. [5] Несмотря на временные неудачи, как в случае с французским законом Авиа, делегирование цензурных функций частным платформам и созданию регуляторных барьеров для иностранных IT-гигантов в интересах национального капитала стало лишь вопросом времени.

25 июля 2025 года похожий закон вступил в силу и в вышедшей из ЕС Великобритании. Закон о безопасности в интернете (Online Safety Act) под предлогом «защиты детей от деструктивного контента» ставит крест на анонимности: для доступа к материалам 18+ вводится идентификация по паспорту, мессенджеры должны сканировать все сообщения на предмет кибербуллинга и призывов к терроризму, а платформы обязаны удалять «спорный» контент.[6] В перечень таких материалов попали и следующие пункты: «критика властей и международных институтов», «публикации о протестах и войнах», и даже статьи в Википедии с «опасным содержанием». Следовательно, новым законом вводится система тотального контроля за платформами и пользователями, которая ставит под угрозу как сквозное шифрование, так и в целом конфиденциальность в сети. Вместе с тем, требования к сканированию сообщений и удалению «спорного» контента переводят цифровые платформы из поля рыночной конкуренции в поле тотального административного подчинения. Это позволяет монополистическому капиталу, тесно связанному с государственным аппаратом, устанавливать контроль над цифровой сферой, превращая её в новый источник ренты.

В Германии наблюдается схожая ситуация: еще в 2017 году Бундестагом был принят Закон о сетевом правоприменении (NetzDG), также известный как Закон о Facebook. Акт обязует платформы удалять незаконный контент в течение 24 часов, без решения суда, полагаясь на внутреннюю модерацию. В 2021 году был расширен список нарушений: были добавлены «дезинформация» и «угрозы демократическому порядку». NetzDG также перекладывает ответственность за цензуру с государства на корпорации [7], что является не столько приватизацией репрессивные функции, сколько созданием для международных IT-гигантов дополнительных издержек и юридических рисков. Это искусственно повышает стоимость их присутствия на немецком рынке, работая на руку местным медиа-конгломератам, таким как Axel Springer SE, которые исторически проигрывали цифровую конкуренцию за рекламные бюджеты. Так, декларируя борьбу за безопасность, система создаёт механизмы надзора, где бизнес и государство, на бумаге разделённые, фактически сливаются воедино.

Вместе с тем, следует понимать, что законодательное регулирование — лишь один из способов, используемых национальной буржуазией, чтобы обуздать рынок медиауслуг. Но все же это значимый инструмент в руках корпораций и правительств, стремящихся заменить внешнее господство мировых монополистов внутренней олигополией. Деглобализация в сфере информационных технологий и медиа — яркий пример попыток перераспределения рычагов влияния на население в пользу национального капитала. Рабочий класс при этом остаётся объектом манипуляции: ему подсовывают «патриотические» медиаресурсы, чтобы затушевать антагонизм между трудом и капиталом.

Таким образом, за риторикой о «цифровом суверенитете» и «защите пользователей» скрывается фундаментальное противоречие между общественным характером современного производства (к которому, безусловно, относятся и цифровые технологии) и частнокапиталистической формой его присвоения. Интернет как глобальная коммуникационная система по своей сути требует международного регулирования и координации, однако в условиях капитализма он становится ареной конкурентной борьбы между государствами и транснациональными корпорациями.

Источники: