!internet!

Многие не правильно предполагают, что «2007» - это год, отнюдь, это число имеет скорее нарицательное значение. Любой человек из стран бывшего СНГ, родившийся после 80х годов, не считая конечно жителей скудно населенных деревень тайги, имеет хотя бы смутное представление о таких субкультурах как панки, рокеры, готы, эмо и скинхеды. Не все население было подвластно бурному потоку неформальных объединений, однако для многих, как в частности и для меня, причастность к «неформалам» стала одним из основных столпов становления личности.

Я родился в 1990 и на момент начала моей сознательной жизни (к слову сказать я жил в городке на 100к жителей, а к родственникам в ДС выезжал крайне редко) насмотрелся на «вымирание» волосатых парней с расклешеванными джинсами и появление в школах старшеклассников в смешных на то время мешковатых вещах, мелированными волосами и криво проколотыми бровями.

Меня их вид сильно заинтересовал, а мозг, жадный до открытия новых островов на карте решил, будто все ребята, переходившие в старшие классы, поголовно одеваются и выглядят именно так. Оценив перспективу в будущем походить на сельского Эминема я был удовлетворен и со спокойной душой стал ждать своих старших классов.

Через 5-6 лет, забыв свои выводы по поводу предстоящего внешнего вида я, уже в модных кроссовках, неразмерных джинсах и кенгурухе, в которую влезали две моих одноклассницы, под впечатлением от клипа «Jain Air» решаю отращивать волосы, чтобы были как у вокалиста и самых крутых парне в школе. Шел 2004 год.

В 2005 тусовка «волосатых» причисляла к себе любого, кто был готов отстаивать свое право на внешний вид и способность высказывать свое мнение вслух. Среди особо творческих создавались музыкальные группы, на местах встреч будущие художники демонстрировали наброски картин, а доморощенные писатели и поэты писали стихи на стенах близстоящих домов. Стоит отметить, что все это действо сопровождалось массовым приемом алкоголя и наркотиков. Для некоторых впервые.

Взрощенная родителями, сбитыми с толку развалившимся союзом, постсоветская молодежь зачастую не могла смириться с нынешним порядком вещей и упорно вырывала пирсинг, жгла волосы, отрывала карманы с широких штанов, да и просто по старинке била смазливые лица прогрессивных тинэйджеров. Было бы довольно легко справиться с нападками людей примерно одинакового с твоим возраста, но, к сожалению, в школах, милиции, магазинах и разного рода учреждениях мой собрат сталкивался с непробиваемой стеной непонимания, а в следствии, и с попытками прилюдно «опозорить» носителя шевелюры перед окружающими. Не обращая внимания на пол, музыкальные вкусы и принадлежность к течениям, огребать приходилось ровно до 2006 года, когда масштабы, в которые разрослась некогда обреченная окружающей действительностью разношерстная компания, превысили все ожидания.

Работало все практически на рефлексах: мальчики носили длинные волосы, пирсинг, активно «бунтовали» и брутально смотрелись с сигаретой – девочкам это нравилось. Менее популярным мальчикам, в свою очередь, нравились девочки и силой добиться желаемого внимания, очевидно, было не достаточно. Не можешь победить – присоединяйся. С другой стороны существовало такое понятие «педовки», что на тот момент обозначало околотусовочных девочек весьма юного возраста, которые под влиянием совкового воспитания, да и природы своей, испытывали трудности со вступлением в заманчивый круг музыкантов, художников, поэтов и «бунтарей». Естественно находились молодые люди, которые были рады помочь им в поисках первого опыта раскрепощенного общения.

Всего за год, в городе не осталось ни одного старшего класса, в котором не было бы неформалов. Работодатели опускали свои принципы и принимали на работу с единственным требованием «выньте пирсинг, не пугайте людей». Учителя же, увидев в популярности некоторых учеников неформальную власть над одноклассниками, вытягивали оценки и закрывали глаза на прогулы. В ответ они получали отсутствие драк на территории школы и почти трезвую массовку на мероприятиях.

Внутри движения все было практически утопично. При встрече мы горячо обнимали своих подруг, а тех, с которыми были близки, целовали в губы. Рассказывали свои секреты и не боялись осуждения. Мы могли выпасть на несколько дней из досягаемости школы, родителей, работы уезжая на концерты к любимым группам. На улице мы были как дома, - редкие нападки гопоты тонули под натиском тех же накаченных скинхедов и пьяных панков. Всегда было где переночевать и с кем разделить постель. Мы любили. Всех кто с нами. Всех кто «наш». Нам было нечего делить, но было через край того, что мы можем друг другу дать. Деньги, алкоголь, модные шмотки и знаки отличия в виде пирсы, значков и прочего появлялись в наших карманах из воздуха, как казалось тогда (на деле все это стекалось от нааскавших в электричках панках и из карманов мажористых педовок). Мы были счастливы друг с другом и бесконечно беззаботны.

Подростковый максимализм требовал развития событий. Многочисленные гаражные группы делали попытки выступать на площадях, ездили разогревать своих кумиров и организовывали в городе собственные концерты. Тогда местное телевидение начало снимать ролики о движении, особо ушлые предприниматели организовывали профессиональные репетиционные базы, предлагая свои услуги записи и сведения песен, а милиция вплотную занялась проработкой местных неформальных объединений.

Первыми «отпали» скинхеды. Их досуг, который сводился к нанесению увечий рандомным людям не из тусовки, совсем не воодушевлял местные власти, вследствие чего большинство их совершеннолетней верхушки пополнили ряды заключенных. Затем, ряд облав на места скопления неформалов на предмет «а нехуй бухать тут, малолетки» и «да вы накуритесь наркоты своей и ржоте под окнами всю ночь, а потом жители домов нам телефоны обрывают». Собственно в отделе я и узнал, что по нашим «местам скопления молодежи» в милиции есть аж целая карта города, с отмеченными точками, через которые проходят маршруты ППС. Забрав, либо взяв на карандаш всех барыг, у властей была неполная картина, а непостоянность участников неформального объединения была для умов советской закалки сродни вирусу, который необходимо обуздать.

Решение пришло быстро – на одну из наших «точек» пришла женщина – мама одной из наших подруг, а официально – депутат в городской думе. Которая предложила собрать всех неформалов в одном из местных ДК под предлогом «вы нам – ваши подписи, город вам – площадку для ваших развлечений». Так, «люди сверху» получили перечень членов неформальной организации, а мы первый и по сей день единственный скейт-парк в области.

И тут наступил 2007 год. Популяризация тусовки стала настоящим кризисом для нас. Тогда и вошло в обиход понятие «позер» - что на тот момент обозначало личность либо на столько маргинальную, что противно было даже панкам, либо мажористого папинькиного сынка, отрастившего себе пахнущие бальзамом уложенные волосики. Уже не было того, против чего мы бунтовали. Теперь телевизор рвало черно-розовыми помоями прямо на вскрывающихся на уроках детей. Мы откачивали на концертах совсем юных позеров, в замен они воровали наши кошельки. Помню, как бил морду одному из таких новоиспеченных «эмо» влезающему на совсем юную педовку, которая была без сознания. Все это развратило движение до того, с чем ассоциировали нас учителя в 2005. Блейзер, эмо, ягуар и вскрытые вены. Нас тошнило. Сентябрь горел.

По инерции я был в движении до 2009 и видел как оно гниет, как и любое другое до него. Теперь, спустя столько лет, не осталось даже трупа, который можно было бы назвать «2007», чтобы потыкать в него палкой. Некоторые из моих друзей покончили с собой, некоторых забили насмерть, кто-то спился, кто-то с тех пор сидит в тюрьме и еще не скоро выйдет. Стены, с написанными кровью стихами снесены, а места наших встреч заросли травой. Нам появилось что делить, мы разучились быть искренними и открытыми друг с другом. Мы отдалились. Многие находят оправдание во взрослении и переоценке ценностей, но я встречаю тех, с кем тогда был близок и мы говорим на одном языке. Мы тоскуем.

Мой «2007» был в 2006. Тогда я был счастлив. Я был в семье из сотни человек. С тех пор я не встречал людей искреннее и счастливее. Следующее поколение сменило наши «расклешеванные джинсы» на «сельских эминемов». Челки на бороды. Некоторые из тех, кто был со мной рядом, сейчас дают сольные концерты и записывают не первые свои альбомы. Выставляются в галереях и печатаются тысячными изданиями. Мы не испытываем гомофобии и нетерпимости к непохожим на нас людям. Мы воспитываем своих детей так, как воспитывали друг друга во времена, когда были счастливы. Те, кто был причастен к тем событиям, которые я описал, знают, что все в их руках и нет ничего, что нельзя было бы изменить. Мы – это и есть общество, и двигаясь вперед, мы во многом можем повернуть историю в то русло, которое для нас удобнее.

Есть одна из версий, что Рай – это то место и время, в котором человек был счастлив и после смерти он будет проживать его снова и снова. Возможно, свой рай я уже нашел.