А где ещё пятеро?
— А где ещё пятеро? — брюзгливо спросила Белоснежка, пересчитав гномов по головам.
— Какие? — удивлённо переспросил Док.
— Ну эти, бифур–бофур–хуефур… Должно быть двенадцать мускулистых и волосатых парней. Всякие там кили–дили–гиви... И ещё здоровенный спонсор с волшебной палкой и шустрый такой милый малыш. И пони. У вас есть пони?
— У нас нет пони, — растерянно отозвался Снизи, и чихнул. — Откуда у нас пони? Мы под землёй живем. И нас всегда было семеро. Мы — семеро гномов.
Белоснежка прикрыла нос и рот платком.
— Попрошу не чихать в моем направлении. — сообщила из–под платка Белоснежка. — И снимите эти дурацкие колпачки. Ходите как пидарасы. Так вы не те гномы, что–ли?
— Мы тебе вообще не гномы, — ответил сварливый Грампи. — Мы тебя в снегу нашли. Ты уже лапти отбрасывала. Считай что мы тебе скорая помощь. Если что–то не нравится — вали нахуй отсюда к своему Гиви. Лыжи вырубишь из ёлки.
Грампи открыл кайлом дверь, и в домик ворвалась снежная метель. Осторожный Док забрал у Грампи кайло, и дверь прикрыл.
— Давайте не будем нервничать и спокойно разберёмся, — сказал Док. — Ты как в лесу оказалась?
— Это сложная история, — ответила, поёживаясь, Белоснежка. — Понимаете, у меня мама умерла. Она была королева. А потом у меня была мачеха... Слушайте, я не могу так рассказывать, на пустой желудок, я есть хочу.
Гномы засуетились по комнате, доставая снедь и собирая стол. Бэшфул откуда–то притащил шубу, и накинул её на голые плечи Белоснежки, а Хэппи подвинул под ноги тазик с горячей водой.
— Так вот, — сказала Белоснежка, поставив ноги в тазик. — Мама моя была королевой. Это что, курица?
Белоснежка замерла над столом.
— Ну да, — неуверенно ответил Снизи, сочетая информацию. — Это окорочок. Куриный.
Белоснежка с ненавистью швырнула окорочок в камин.
— Я не ем курятину! Я ем красное мясо! Говядину, свинину, баранину! Вот те гномы, которые в кино — они бы никогда не предложили замерзающей в лесу девушке паршивые куриные окорочка! Они рвали плоть!
— Они бы тебе хуй в рот предложили, — пробурчал Грампи. — А потом порвали плоть. Я немножко знаю этих гномов с Мутных Гор. Вот тебе палка, заточи её с одного конца — зубами точи, свой нож я тебе не дам — иди в лес, заебашь там себе кабана, волоки его под ель, разведи трением огонь, и ешь мясо. У нас есть только гуманитарные окорочка.
Белоснежка заплакала. Затем перешла в рев. Рыдала она красиво и артистично, с подвыванием, иногда срываясь в ультразвук. Добрый Хеппи погладил ее, осторожно взяв за грудь под шубой.
— Ну всё, всё, — серьёзно сказал Док. — Были бы кости, мясо нарастет. Так что там дальше было с королевой?
— Умерла… — всхлипывая, ответила Белоснежка. — А потом пришла мачеха. И сказала, что она будет мне как мать.
— А она?
— А она и была как мать.
— А ты?
— А что я? А не хочу чтобы у меня была «как мать». Я хочу именно ту мать, а потом сама быть другим как мать!
— Так она же умерла!
— А я хочу мать два–ноль! — опять завыла Белоснежка. — Я хочу чтобы было как раньше, чтобы ни о чём не думать, но чтобы стало как позже — с пони и велосипедом. Как при союзе — но с капиталом. И чтобы гномов было не семь, а двенадцать, и мускулистых и этот малыш! И убирать я вам не собираюсь. И чтобы мясо, а не курица, и чтобы я была как мать, а не «как мать»…
— Ты осознаешь глубину циклического пиздеца мозга, Док? — тихо спросил Грампи. — Она хочет себе того, что невозможно, при этом желает противоположно невозможного другим. У нас что, зимой в лесу грибы растут? Нет, не может быть, я бы знал об этом... Слушай, Док. Она не сумасшедшая. Она ебанутая. Мне кажется, мы поздно достали её из снега. И, на твоем месте, я бы...
«Дзын–н–нь» — раздался в избушке гномов металлический звук. Белоснежка мягко повалилась на бок, а за ней стоял с вибрирующей сковородкой в руках Доупи.
— Ты шо наделал, Простак? — ошеломленно спросил Док. — Да, она всех заебала, но в домике же всё пишется на видео!
— Она сама сказала, — ответил Доупи. — «Хочу быть как мать, а мать моя умерла». Ну вот. Я же вообще тупой, я из бердичевских сынов Дьюрина. Шож вы за мной не уследили? Меня любой адвокат отмажет!
— Быст–р–р–р–о! — заорал Док. — Шею фиксировать. Укладку! Антишок! Четыре куба. Нет, шесть! Пульсоксиметр на палец. Абушку тащите, она в кладовке, за соленой капустой!
Гномы опять заметались по домику, натыкаясь друг на друга и волоча за собой километры бинтов.
— С–сука, надо было её там в снегу оставить, — сказал Ворчун. — Заебись альтруизм проявился. Окорочками поделились. Шо, дышит?
— Дышит, — ответил Хэппи. — И сердцебиение. Медленно. Брадикардия.
— Ты не за сиську её держи, а между — строго сказал Док. — И вот это ещё раз услышу «а давайте её выебем, пока она не видит» — так нас станет шесть гномов. Мы — дети Двалина, а не Сталина. Понял?
Хэппи покорно кивнул и переместил руку на положенное место.
— У нас есть какая–то коробка по длине сто шестьдесят пять сантиметров?
— Два метра есть, — ответил Снизи. — И ноль шестьдесят семь поперек. Глубина где–то полтора, точнее сразу не скажу. Хрустальный контейнер для клубники. Под корпоратив. «Газпром» заказывал. Но им теперь точно не надо, я так понимаю.
— Тащите, — хмуро сказал Док. — И крышку.
— Не лезет, с–с–сукка, — сказал Доупи, прыгая по телу. — Все размеры проверены, а оно не лезет!
— Кокошник с неё сними, — мрачно посоветовал Ворчун. — Она и пролезет.
Простак почесал голову под колпаком, сказал «ага»!», потом с помощью отвертки снял с головы Белоснежки сложное пирамидальное сооружение, и она тут же провалилась в хрустальный гроб. Гномы ловко укрепили крышку и начали вертеть вентиляционные отверстия в бортах.
Когда дело было закончено, Док воткнул у изголовья хрустального гроба предупреждающий знак, и тремя ударами гномьего молота вогнал шток в землю. Затем развернул стенд фасом на дорогу.