Жизнь сама по себе ужасно психоделична
— Жизнь сама по себе ужасно психоделична, а наркотики – это просто способ сконцентрироваться на чём-то конкретном. На самом деле, конечно, можно и без них, — говорил он, выравнивая измельченный каннабис по серединке самокруточной бумаги, — а вот это я так... Дурак просто, — и начинал смеяться.
Его звали Женя. На нашем истфаке этот молодой человек, внешне напоминающий очень высокого Шостаковича, был последним, о ком думали, что он «увлекается» разного рода веществами, хотя среди нас такие студенты безусловно присутствовали. Он отменно сдавал все экзамены, иногда помогал ребятам с эссе и в целом имел репутацию «классического отличника» — вне учебной жизни найти его было решительно невозможно. Невозможно для всех, исключая меня, потому что по воле судьбы, на втором семестре, мы с ним делили комнату в довольно поганом общежитии, что нам предоставил наш престижный столичный ВУЗ.
«Классический отличник» в реальности отличался от того, каким его многие представляли. Я понял это, когда мы только познакомились при въезде в наши «аппартаменты» - у нас состоялся непродолжительный, но очень информативный диалог, пока мы разбирали чемоданы:
— Тебе Кант нравится? Ну там практический разум, вот это вот всё? — ненавязчиво спросил он.
— Вроде есть у него интересные вещи, — я начал предвкушать скучный разговор о книжках, которыми занимается большинство первокурсников, чтобы покрасоваться друг перед другом и одновременно ещё раз убедиться в той радости, что они уже не школьники.
— Это хорошо, — обрадовался Евгений. — а ничего, если я иногда курить буду?
— Да у нас весь универ курит, что за вопрос?
— Ты не понял. Ну, курить, — произнёс он это таким образом, что слово «курить» в тексте могло быть напечатано только курсивом.
Сперва я немного испугался: будучи выращенным в очень консервативной семье с родителями – школьными учителями, я с детства был приучен максимально дистанцироваться от любых наркотиков – даже пиво я попробовал только на совершеннолетие. По этой причине потенциальная жизнь, и тут можно включить голос мамы, «с каким-то наркоманом», меня «по инерции» не устраивала. Но в то же время меня поражал абсолютный диссонанс, ведь сам Женя был крайне далёк от моих представлений о среднем «торчке» – это можно было понять хотя бы по тому, насколько хорошо он учился. Я начал испытывать к нему большой интерес, что-то вроде интереса индейцев к каким-то бледнолицым, когда они только встретились, и поэтому решил сохранить внутренние переживания при себе:
— В целом, мне всё равно, только аккуратней там.
Студенческая жизнь шла размеренно, можно бы даже было сказать, что несколько тише, чем я представлял. Пристрастия Жени не имели негативного отражения на повседневной жизни: лишь изредка он раздражал меня, когда ненавязчивый, еле заметный белесый дымок, являющий собой какую-то преступную свежесть в условиях общажной комнаты, достигал стола, за которым я учился, и мешал концентрироваться на чём-то другом. Мне нравился этот запах, но он меня не манил. С самим Женей мы оставались по сути просто хорошими знакомыми, – когда я пытался начать с ним хоть сколько-нибудь осмысленный диалог, он всегда уходил в сторону, всем своим видом декларируя, что не любит «о чём-то муторном говорить», хотя сам я думаю, что ему было просто неинтересно. Однако в один момент он внезапно проявил ко мне симпатию и сочувствие – когда я совсем этого не ожидал.
Отлично помню этот день: середина мая, мне 20 лет, и я иду в общежитие из гостей, где только что насмерть поссорился со своим лучшим другом из-за одного очень важного дела. Нет смысла описывать всю ситуацию, но вкратце, – молодой, наивный я в первый раз в жизни испытал чувство Предательства. С большой, драматичной буквы «П», по-настоящему достойной одного из самых популярных ругательств в нашем великом языке.
Причём «П» идеально описывает всё своей конструкцией. Весь груз жизни – верхнюю вертикальную черту, который сваливался сверху, я сдерживал и преодолевал в паре с этим моим другом, и вместе мы составляли две горизонтальные палочки по бокам – опоры. И вот, договорившись в очередной раз быть опорами в одном очень важном деле, я испытал потрясение: мой лучший друг, светлейшее воспоминание детства и отрочества, специально ушел в сторону и сделал так, чтобы всё свалилось на меня одного. Пропустив все обстоятельства ссоры и прочие бытовые мелочи, перейдём сразу к метаниям души — ведь вся литература об этом. А в душе всё обстояло пошлейшим образом – сам факт того, что это в принципе возможно, окончательно уничтожал меня, доводя юное сердце практически до нечаевского нигилизма.
И вот, попав в подъезд, я, как ни в чём не бывало, вытер слёзы и поднялся по лестнице до нужного этажа моего жёлтенького общежития. Увидев количество дыма в сенях, неопытный турист бы подумал, что он попал на Туманный Альбион, однако я сразу понял – Женя тоже дома. В мой расстроенный, уставший от давления среды, разум, мгновенно пришла идея: надо попросить его поделиться дарами Бога Семаргла и наконец попробовать, что это такое – кто знает, вдруг поможет справиться с плохими мыслями? Следуя внутреннему зову, я прошёл в нашу комнату и окликнул Женю, который обычно сидит в наушниках. Он аккуратно их снял и мы где-то минуты две говорили ни о чём. Затем я решительно двинулся к сути:
— Женя, дай скрутку свою. Буду... — я не знал, как верно выразиться, — хочу пошабить!
— Господи, что за лексика? Мы же академики, а не сироты из документалок про 90-е, — он выглядел возмущённым, — а что случилось?
Я поведал ему свою историю. Зачастую, когда ты чем-то удручён, хочется открыться первому встречному или просто малознакомому человеку, и затем, уже отходя от недавних переживаний, начинаешь об этом сожалеть, однако мой рассказ Жене оказался верным решением. Чем больше я рассказывал ему о своём насчастье, тем яснее становилось его лицо – его обычное выражение, к которому я привык за несколько месяцев, начало приобретать нивиданные доселе очертания: он как будто впервые посмотрел на меня, видимо наконец-то поняв, что его собеседник находится в совершенно горестном состоянии.
— Блин, ну это конечно жесть, — позитивно заключил Женя, — у меня в «сарае» кое-где припрятано, щас возьму тебе чутка.
«Сараем» мы называли кухню нашего блока. По названию можно понять, почему я ни капли не удивился, что он хранит чудо-траву именно там. Более того, я так же подозревал, что где-то среди завалин разного рода бытовой утвари, наш сосед из другой комнаты – Рустам, хранит оружие.
Женя вернулся не с пустыми руками. Как человек, занятый чем-то исключительно важным, он сел за своё рабочее место, высыпал зелёный продукт из рук на кусочек рисовой бумаги и положил на её конец фильтр, сделанный из старой визитки правящей партии. Перед тем, как он свернул карточку в аккуратный цилиндрик, мои глаза зацепились за слоган: «Назад к корням!».
Совершив ещё парочку нехитрых операций, Женя дал мне в руки косяк:
— На, покури. Процесс такой же, как с сигаретами.
— Я и их курю довольно редко.
— Ну значит всё уже знаешь, — сказал он и как-то ехидно улыбнулся.
Мне показалось, что Женя предвкушал зрелище, которое предстанет перед ним, когда такой человек как я на его глазах попробует наркотик. Однако отступать было некуда и, вспомнив древнюю мудрость «Делай, что должно, будь что будет», я приступил к делу. После пары затяжек трава показалась мне намного мягче табака — я сказал об этом Жене и он объяснил, что это норма. Затем мы продолжили разговор, в ходе которого Женя плавно, как будто бы так, между делом, вернулся к моей проблеме:
— Так, как ты ещё раз это назвал? — вместе с этим он достал трубку и закурил отдельно. «Себе что-то получше наверное насыпет», — грешным делом подумал я, потому не сам не испытывал никакого эффекта.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, твой... конфуз. Как бы ты его охарактеризовал? Я про всю ситуацию в целом.
— Как я и ранее сказал – предательство. Это было предательство.
— Мне кажется, что «предательство» - очень пафосное слово, — сказав это, Женя очень искренне улыбнулся, я бы даже сказал, что он произнёс это всё улыбкой. Причём улыбка эта была такой, что её смешок мгновенно передался и мне, хотя тема, очевидно, к этому не располагала.
— Я тебя не понимаю, — я улыбался, не обманывал и действительно не понимал, - мне кажется это нормально, что по сути единственное, что я требую от друзей – это намеренно... Подчеркну – намеренно не причинять мне боль! Иначе зачем вообще с кем-то сближаться?
— Я убеждён, что и до этого, из ряда вон выходящего случая, были знаки. Замечал ли ты что-то неприятное для себя в его поведении ранее? Замечал же? — с удивительной для меня уверенностью говорил он сквозь дым.
Против собственной воли я был сброшен в мусорный ящик моих воспоминаний, откуда мне на ум приходили далеко не самые приятные вещи: интриги, непонятные смешки, какие-то глупые выражения зависти и многое, многое другое, что шатало моё и так не сверхпостоянное душевное спокойствие. Перебирая всё это, лишь к одному выводу мог придти я – действительно, даже до самого момента предательства я уже испытывал разного рода «подавленные» обиды, которые причинялись мне моим лучшим другом; одна за одной выходки его всплывали, когда я закрывал глаза. Мне начинало становиться не по себе – потому что осознание всего перечисленного лишь утверждало моё самоощущение жертвы, вызывая ещё больше негативных чувств к моей прежней дружбе, я начинал ненавидеть его - мысли бешенным ворохом вращались в голове, такое количество образов даже пугало меня. Я подумал, что наконец-то начало брать, начинал всё более фокусироваться на своей личности, но цепь моих мечт прервал Женя:
———
Выйдя наружу стало легче. Оранжевые кирпичики зданий не спеша приобретали фиолетовый оттенок. Следующий кадр – летние дворики многоэтажек и мы с Женей идём в сторону парка, который располагается напротив общаги. Этот закат решил начаться по-киношному – во время разговора двух главных героев:
— Я..., - «я» в смысле я. Главное не потерять личность. Рассуждать было сложно, поэтому мне приходилось много раз думать, перед тем как что-то произнести, — я думаю... что ты прав. Действительно уже и до самого «пика» были сигналы того, что дружба у нас так себе... Какие странные ощущения от этой травы. Я не понимаю даже, нравится мне или нет. Как-то тяжело все эти мысли даются.
— Не дрейфуй, всё нормально, дружок, — Женя чуть не врезался в угол здания на повороте, но с помощью какого-то неведомого трюка с балансом конечностей и остальных частей тела смог избежать катастрофы, — я тебе говорю..., — в этот момент его лицо приобрело несколько философские черты, но я не испугался, — предательство — это просто оскорбление, которое ты решил заметить. Всегда так было... Вот и в парк пришли.
Мою душу наполняли неоднозначные чувства. Подобная перспектива не была чем-то новым для меня, но до этого вечера я всегда успешно избегал рассуждений в таком русле, ведь принять этот взгляд означало возникновение претензий к своей «намеренной глупости», ответить на которые не представлялось возможным. Я шёл, смотрел на какие-то безумно красивые цветы, названия которых я, как настоящий житель города, не знал, и заканчивал рассуждение крайне тривиальной мыслью:
— Всё равно я зол на него и буду презирать всю оставшуюся жизнь. Пускай он даже там как-то прощения просил... После стольких лет он проявил настолько скотское пренебрежение! Мудак! — я почувствовал эхо праведного гнева, которое очень контрастировало на фоне ответа Жени, последовавшего далее.
— Прости его. Прости его хотя бы в себе.
— С чего вдруг?
— Ну вот представь, это не коснулось лично тебя. Как бы ты хотел, чтобы все остальные люди во все времена поступали в ситуациях, подобных твоей?
— Да какая разница?
— Ну ты бы хотел, чтобы все люди всегда без исключения в такие моменты держали зло на обидчиков, желали им смерти или вроде того? Ну просто зачем? Зачем продолжать зло?
Я задумался, правда обида всё равно вырывалась вперёд при любых перестановках мысли. Однако, ещё раз, я задумался: с определённой периодичностью на игральный стол внутреннего спора попадала карта, которая гласила, что если бы все в мире прощали друг друга в подобных случаях, то эта вселенная была бы лучшим местом. Сломанный фонарь рядом со скамейкой, мимо которой мы прошли, как бы подмигивал мне, всем видом давая понять, что я рассуждаю правильно.
— Нужно в первую очередь понимать, что это в целом его проблема. Он решил кинуть тебя, потому что тем самым хотел решить что-то в себе. Он несчастен. А теперь он либо раскаивается, либо ему херово, раз он попытался извиниться. Да даже если это не так..., — он продолжал что-то говорить, однако нужды в этом не было.
Я рассердился на Женю из-за каких-то лекций о морали. Моя обида начинала усиливаться всё сильнее, пока это не дошло до того уровня, когда она как бы застыла в своём величии и мне стало невозможно контролировать её. Это продолжалось несколько мгновений, однако затем я осознал все эти чувства наоборот: то, что мне казалось разочарованием в дружбе, в человечестве, оказалось лучшим состоянием моей души, я как будто вспоминал то, что выучил бесконечно давно, — наивное горе моё устало притворяться, сняло детскую масочку и обернулось новым, никогда не посещавшим меня ранее счастьем. Чувство прощения ко всем, кто, как мне казалось, обидел меня, желал когда-либо зла, наполняло мою личность и прекрасно сочеталось с оранжево-зелёной палитрой парка, в которую аккуратно вкрадывались розовые отливы. Жилой дом, одиноко возвышавшийся над деревьями, напоминал огромный диско-шар, балконы которого стреляли в нас тёплыми лучами, и всё это скрывало за собой радость, радость, радость! Я влюблялся в действие наркотика, безумная лёгкость наполняла каждую мою мысль и примешивало добрую иронию к рассуждениям о всех проблемах. Опьянение позволяло помыслить себе то, о чём трезвая голова стесняется размышлять. Прощение! До чего же просто! Почему мы такие дураки?!
Я совершенно потерял суть разговора и ушёл в свои мысли, как мы вдруг снова очутились перед общагой. Две комбинации ключ-дверь. Здравствуй, дом:
— Женя, это ахуенно, — обычно я так не выражался, — давай ещё. Это благодать.
Женя посмотрел на меня усталыми красными глазами и сказать проследовать за ним на кухню, взять ещё, если хочу. При этом дольки усмешки виднелись на его лице, но я не предал этому значения и бегом вперед него отправился в «сарай». Попав туда, я увидел вскрытую упаковку с петрушкой на столе:
— Вот лежит, — спокойно прокомментировал Женя, — я подумал, тебе сразу не надо. Главное ведь сначала «по-чистому» с собой поговорить..., — сам он явно не был «чистым», — ладно, пошли — нормальный джоинт тебе сделаю.
Разумеется я был ошеломлён: реакция моя была смешением досады, удивления и радости. Женя очень долго смеялся над моей внушаемостью, пока я приходил в себя ото всего случившегося за мной за вечер. После этого мы наконец-то нормально покурили, и, нужно сказать, я сразу заметил разницу в эффектах.
— Давай еще один скрутим?— сделав это предложение, я вдруг задумался, — а может и не надо... Там же вроде передоз возможен или вроде того.
Окончание заката махало нам из окошка танцующими облаками, которые мне очень нравились. Женя положил косяк в маленькую тарелочку-пепельницу и очень серьёзно посмотрел на меня:
От благодати, — он замолчал, и белые полоски, вылетающие из блюдца, начали виться перед его лицом, — передоза не бывает.