!internet!

Помните первое в своей жизни матерное слово? Я помню отлично. Мне тогда лет десять было, может больше. Точный возраст выпал из памяти, запомнилось другое. Август, жара, толпа потных злых пацанов гоняют мяч по пыльному полю. Им лет по тринадцать-четырнадцать, один я - шкет. Естественно, все кричат, недовольные, частенько звучат крепкие слова. И вот очередной гол в наши ворота. Я подхватываю волну горечи поражения, а из уст вырывается тихое и нелепое "блять!". И такие чувства заклокотали, страшно сказать. Возбуждение, страх, ощущение нового. Словом, тогда я впервые почувствовал букет, образующий вкус запретного плода. И мне понравилось.
После я матерился много и со вкусом, дегустируя до этого неизвестные слова. Всякий раз волновался после произнесения - вдруг родители услышат? Собственно говоря, этот страх и был той изюминкой, что заставляла раз за разом изощраться в ругательствах.
Но из этого я вырос быстро, маты перестали доставлять. Подростковый период подарил новых друзей, а с ними увязались сигареты и алкоголь. После пива я обнаружил, что опьянение отлично дополняет страх быть раскрытым, сочетание показалось очень вкусным. И понеслось.
С седьмого по девятый класс я так и жил - днем корпел над уроками, а вечером подъезды становились обителем нашей компании. Все было безобидно - мы потягивали пиво, тихо беседовали и уходили по первому требованию. Но однажды кто-то предложил расхерачив шкаф возле лифта и снести дверь на лестничную клетку. Идею одобрили, и спустя минуту весь этаж был разнесен. С ревом и хохотом мы понеслись вниз. Промежуток времени, когда ступеньки мелькали под ногами а стены разносили эхо, стал для меня открытием. До этого я не испытывал подобного, во много раз увеличенная смесь веселья и жгучего страха была в новинку. Мы высыпались на улицу и принялись обсуждать произошедшее.
Однако, после не нашлось желающих повторить, кроме меня. Я не мог забыть внутреннюю бурю, вызванную только что совершенным хулиганством. Говорят, алкоголизм начинается с момента, когда ты пьешь в одиночестве. У меня было нечто подобное. Несколько раз на неделе я в одиночку бил стекла, ломал двери, срывал почтовые ящики и делал много других вещей.
Почему я не занимался экстримом вроде пейнтбола или сноуборда? Хороший вопрос. У отца деньги водились, так что я мог это позволить. Но был нюанс - легальность. Эти развлечения хоть и были опасны для здоровья или жизни, но все же оставались в рамках закона. И это перекрывало все остальное. Для меня не представляло интереса то, что осталось без наложения запрета. Запрет и чувство перехода через него - вот что было важно.
До одиннадцатого класса я рисовал на стенах и опрокидывал мусорки. Но и это надоело. Тогда я начал грабить. Каждые выходные надевал спортивный костюм и отправлялся в чужие районы. Выждав до 12 ночи, караулил прохожих и отнимал деньги, грозя ножом. Некоторые сопротивлялись, но к 17 годам я вырос под два метра, да и занятия боксом помогли. Пары ударов хватало, чтобы отбить желания драться.
Родители не ругали за ночные прогулки. Я учился на отлично, в обозримом будущем маячила золотая медаль, так что "пусть мальчик погуляет". Тем более, что я рассказывал про посиделки в кругу друзей и репетиции - я увлекался гитарой и лабал в группе. Родители охотно верили, а потому прощали мне отсутствие до поздна. Странно, но в милицию я так и не попал. Склоняюсь к мысле, что тогда наказание помогло бы одуматься и завязать. Но этого не случилось.
Однажды родители уехали в гости с ночевкой, так что я остался предоставлен сам себе. В 11 вечера я захватил кухонный нож и вышел в город. Я долго стоял в незнакомом дворе и уже собрался уходить, но из-за угла вынырнул невысокий толстый мужичок, нагруженный пакетами. Я преградил ему путь и скучающим голосом начал привычную фразу. Он посмотрел мне в глаза и ответил:
- Парень, иди, а? Я же потом все равно заявление напишу, думаешь тебя не найдут? Тебе ведь не нужны проблемы, и мне не нужны. Дай пройти.
И тут я почувствовал ярость с примесью возбуждение. Я достал нож и принялся охаживать его по животу. Кухонник входил в тугое пузо как в масло, я ударил раз десять или около того. Пиво, битые окна, разнесенные подъезды - все это померкло перед тем, что я испытал. Я с удивлением наблюдал, как его куртка набухает кровью, а ее хозяин падает на землю. Не помня себя, я сунул труп в мусорный бак и побежал домой. Мне повезло, возле подъезда было пусто, хотя я вряд ли бы кого заметил. Залетев в квартиру, я включил свет и глянул в зеркало. Отражение смотрело испуганным и бледным парнем, с ног до головы измазанным кровью. Только тут я в полной мере понял, что произошло. Я упал и начал громко рыдать. Рев наверняка услышали соседи, почему же они не вызвали милицию? Почему меня не задержали еще тогда? Я пролежал всю ночь, лишь под утро встал и начал спешно убираться - до приезда родителей оставалось пара часов. Я долго отскребал пол, а одежду даже не стал стирать, спрятал в мусорный мешок и выкинул.
Следующие две недели стали адом. Я не мог спать, в мыслях приходили следователи, а судья выносил мне приговор. Но этого не произошло. Видимо, убийство среди ночи свалили алкоголиков и забыли. Постепенно я начал отходить. Перестал терзать себя на уроках, жизнь вновь потекла по привычному руслу.
Но спустя месяц я опять обеспокоился. Это была ломка наркомана, умирающего без дозы. Я не мог ничего с собой поделать, покупал на рынке спортивный костюм и шел. За год я убил шестерых, всякий раз расплачиваясь за удовлетворение ужасным отходняком. Однажды жертвой стал мальчик лет десяти, и я удивлялся, что родители не побоялись отправить его в магазин так поздно. Еще казалось странным, что люди скорее будут бороться за телефон и кошелек, чем за жизнь. Убивая, я ни разу не встретил сопротивление.
Не так давно мама попросила меня быть осторожнее на улице. Сказала, что по в городе завелся маньяк. После этого я ушел в комнату и свалился на кровать, роняя слезы и смеясь одновременно.
Жалко все-таки родителей. Они сейчас хлопочат на кухне, у меня ведь день рождения сегодня. Я плачу от того, что они гордятся мной и думают, что вырастили достойного человека. А мне даже не хватает духу заявиться в участок и написать чистосердечное, у меня и вещдоки остались. Я не выкидывал использованные ножи, складывал в стол. Надеялся, что однажды приду со школы, а мать их достала и смотрит на меня недоуменно. Тогда бы я не побоялся и рассказал как есть. Искупил бы хоть часть вины, пусть даже на пожизненное садят. Страшно только, что ничего уже не вернуть и не исправить. Осознание этого хуже всего.
Но мама не нашла ножи, она никогда не копается в моих вещах. Не нашла и купленный у какого-то чеченца макаров. Его я сейчас держу возле виска, свободной рукой выводя буквы. Вот родителя удивятся, когда из комнаты выстрел грянет! Но мне не страшно. Я уже унес шесть жизней, так что вынесенный мной последний приговор вполне справедлив.