Вася в киосик пошел

Вася в киосик пошел. Некоторые говорят "киоск" или, там, "завод". Вася так не говорит, потому что вокруг все грубое и серое, а слова смягчать должны и раскрашивать. Если словами не смягчать, чем тогда? Ну, это Вася так думаете, не я. Я нормальный, понятно? А Вася... Нет, он тоже не полный псих просто... Сюсюкает. И тон такой. Как крем-брюле. Будто если он связки напряжет, они уедут в Геленджик на три недели. Но это полбеды. Вася выглядит зверски. Под метр девяносто, лысый, плечи широченные, небритость. Боксерня еще. КМС. А взгляд чисто Пролетарский — холодный, прищуренный, цепкий. Это мимикрия, это не изнутри. По району с робкоглазостью на лице опасно ходить. Это с детства прилипает. Привыкаешь смотреть на мир с яростью готового к драке человека.

Это не отмыть. Если долго тут прожил, не отмыть. Толян, вон, в Голландию переехал, так от него там люди шарахались. Теперь круглый год в темных очках ходит. Жену чуть от ума не отставил. Она на кухню вошла неожиданно, а он с перепугу зыркнул. Жена его не узнала. Едва на пол не осела. Взгляд все лицо меняет, если вдуматься. А у Васи... Ну, вы поняли. И сюсюкает. Я ему сто раз говорил, изъясняйся нормально, бога ради. И мама говорила. И папа. И все друзья-приятели. Не хочет. Или не может. Привык. А Вася без женщины живет. Тридцать восемь лет, а всё без женщины. Тоска. Нет, в рукопашную, конечно, можно походить, но без спарринг-партнера много не натренируешь. Короче, поехал Вася на дискотеку. Зашел в киосик, купил сигарет и поехал.

Клуб "Таблица умножения". Есть такое несуществующее место в Перми. Пятьсот рублей вход. Чтобы, видимо, хипстеров отсечь. Солидол. В смысле, солидно. Средний класс, которого нет, там тусуется. И Вася. Жену ищет. В очках. Дискотека городская, глаза лишний раз лучше не светить. Танцует. Токс-токс-токс. Или там дын-дын-дын. Или вот еще: ац-ац-ац. Музыка. Смотрит, девушка у барной стойки пританцовывает. Лет тридцати. С бедрами. Кудрявая. А Вася кудряшки прямо обожает. В гараже как-то с мужиками рассуждали, блондинка, брюнетка или рыжая? А Вася говорит — с кудряшками. Чего, спрашиваем. Цветик, отвечает, не имеет значеньица, главное, говорит, кудряшки. Не знаю. Главное, чтобы человек был хороший и 90/60/90, я так считаю.

А девушка танцует, руками вертит, трясет растительностью. Пленительно. Вася подкрался. Сел, как шпион, за стойку по соседству. Пива взял. Пьет. Ощупывает красотку периферией. Исключительно хороша. И бедра широкие — родит без проблем. Лучше б, конечно, мальчика, но можно и девочку. Мальчики шебутные. То чалятся, то колются. Девочки тоже могут, но реже. Девочку как не назови, все миленько. Марина миленько, Катя миленько, Василиса миленько. Правда, Василиса Васильевна — это перебор. А вот Антонина Васильевна в самый раз. Тоня. Фильм такой есть, "Тоня против всех". Про фигуристку пьющую. Нет, Тоней лучше не называть. Катя вполне сгодится. А вот с мальчиком морока. Назовешь, например, Даниил, а вырастет хуеплет. Какой он Даниил, если он хуеплет. Станиславом назовешь, тут же в Стасика переобуют. Был человек — стал таракан. Олег разве что. Или Егор. Хрен сократишь. Только не Глеб. Это не имя. Это звук. Камень "лягушкой" по воде прыгает — глеб, глеб, глеб. Нельзя так с людьми.

Пока Вася все это думал, девушка рядом с ним за стойку села и заказала коктейль. А места мало. Короче, задела она Васю рукой. А Васю задевать нельзя. Особенно, если ты с кудряшками. Он не то, что женится, он черте что способен учудить от такой внезапной близости. В нашем случае он прыгнул с парашютом. То есть заговорил. Склонился к аккуратному ушку и сказал:
— Добренький вечерок! Меня Васенька зовут. Давайте познакомимся?
Девушка воззрилась. Она была сероглаза, чертами правильна, лбом высока, а губами ала.
— Привет. Я — Оля. А ты почему так странно говоришь?
— Как?
— Ну, "вечерок", "Васенька"...
— Я добренький. Само так говорится.
— Ааа...
И отвернулась. Вася похолодел. Оробел и внутри и снаружи. Похолодеть-то похолодел, а ладони вспотели. Наверное, он в ту минуту вспомнил, как я говорил ему так не говорить. Дурак.

Дурак-то дурак, а на вторую попытку отважился.
— Оля... Тебе не нравится, как я говорю?
— Да мне пофиг. Говори, как хочешь. Просто я люблю брутальных мужиков. Ты с виду брутальный, а внутри, ну... Не мой тип, в общем.
Вася повесил нос и затеял оправдываться.
— Я на самом деле...
— Что ты на самом деле? Ты в очках в клуб пришел. Знаешь, о чем это говорит?
— О чем?
— О том, что ты боишься людей. Отгораживаешься от них, как можешь. Даже очками посреди зимы в темном клубе. Всё. Я пошла танцевать.
Оля ушла, а Вася взял водки. Он распробовал Олин запах и теперь думал, а не поехать ли ему домой, не лечь ли в горячую ванну, не закрыть ли глаза, не представить ли... Ну, вы поняли. Едва допустив эти мысли, Вася разозлился. "На хуюшечки иди! Ох, и херовенько мне, Божечки! "

Выпив триста водки, Вася развернулся и уставился на Олю. Тут его окликнул бармен:
— Семь на восемь?
— Восемь на семь.
— Я серьезно.
— Пятьдесят шесть.
— Ладно. Пока наливаю.
В этом клубе такая фишка, проверять крепко выпивших посетителей на знание таблицы умножения. Если клиент не мог ответить, ему больше не наливали или вовсе выгоняли из заведения. Ответив бармену, Вася снова уставился на Олю. Иногда она пропадала за другими телами, то есть людьми, а иногда он видел ее целиком. Вдруг к Оле подкатил парень. Даже не подкатил, а обнял и вцепился в бедра. Оля в восторг не пришла, оттолкнула, сказала пару ласковых. К парню подошли еще двое. Втроем они затанцевали вокруг Оли. Оля попыталась уйти, но ее схватили за руку. Потянули. Ну, почти потянули. Потянули бы, если б Вася не оставил очки на стойке и не влетел на танцпол. Можно сказать, он этого мероприятия всю жизнь ждал. Со времен чтения романа "Айвенго". Мероприятие удалось на славу. Родная стихия потому что. Руками махать — это тебе не с девушкой языком говорить.

Токс. Дын. Ац. То есть "борода", печень, грудак. Жестко. Коротко. Люто. И Олю за руку. И к стойке. Пивком спрыснуть, очки надеть.
— Стой!
— Чего?
— Ты кто?!
— Дедушка Пихтошечка.
— Псих. Не надевай очки. Хочу в глаза тебе посмотреть.
— Ну, посмотри...
Вася не стал таится. Глянул, как глядел на районе.
— Блин. Мороз по коже.
— У "Сплина" песня такая есть.
— Я знаю.
— Хочешь послушать? Я колонки дорогие купил, "свеновские".
— Да?
— Да.
— А ты не будешь больше говорить "Дедушка Пихтошечка"?
— Не буду. Ну, постараюсь. Ты меня поправляй, ладно?
— Ага, чтоб ты на меня злился, да?
— Я не тебя не буду злиться. Не смогу просто. У тебя кудряшки.
— Что?
— Я люблю кудряшки.
— Правда?
— Правда.
— Хочешь зарыться в них носом?
— Чего?
— Зарыться носом. Я повернусь к тебе спиной, а ты зароешься носом. Если тебе мой запах не понравится, тогда вообще все бесполезно.
— Мне он уже понравился.
— Ты ко мне принюхивался?
— Принюхивался.
— Псих. Как, говоришь, тебя зовут?
— Василий. Но можно Олег.
— Это как?
— Не знаю. Олег как-то брутальнее.
— Василий, поехали отсюда. Мне кажется, трое мудаков с танцпола собирают друзей.
— А я всегда говорил, не дружи с мудаками. Ладушки. Поехали.

Дальше рассказывать не буду. Не маленькие, сами все понимаете. Отмечу лишь один досадный факт. Ни друзья Васи, ни мама Васи, ни папа Васи, ни даже я, красноречивейший из людей, не смогли заставить его говорить нормально. А кудрявая Оля смогла. Неделю буквально поодергивала и смогла. И знаете, что... Мне кажется, не слова смягчают и раскрашивают жизнь. Мне кажется, смягчают и раскрашивают жизнь глухонемые моменты. Когда никакие слова на хер никому не нужны. Я эту мысль Оле озвучил. А она, знаете, что сказала? Какой ты, говорит, филосОф!