!internet!
В жизни у Леры Ким всё было хорошо.
Недавно ей исполнилось 19 лет. Она училась в том институте, в который мечтала поступить ещё с седьмого класса. В своей группе она ещё в самом начале первого курса прочно заняла позицию лидера, моментально получив роль старосты. Преподаватели обращались на лекциях преимущественно к ней. Однокурсницы смотрели на неё снизу верх. На кафедре она была своей среди пожилых доцентов и академиков. Всё складывалось просто прекрасно.
Иногда, конечно, случались и плохие дни. А у кого их не бывает? Лера вдруг отчётливо осознавала, что окружающие люди видят не её, а те маленькие студенческие удобства и привилегии, которые они могут с её помощью получить.
Мама в ответ на рассказы о Лериных успехах вроде бы радовалась. Но радость эта была сродни тому, как реагируют на корявый рисунок годовалого ребёнка. Преувеличенной и снисходительной.
Папа, который развёлся с мамой ещё когда Лера заканчивала начальную школу тоже радовался, но как-то вяло и отстранённо. Будто он либо не очень хорошо понимал о чём ему рассказывают, либо ему это было совершенно неинтересно, и он из рук вон плохо пытался это скрыть.
«Перестань», - говорила себе Лера, - «Ты же знаешь, что это не так».
Или же Лере просто так казалось.
А ещё были деньги… Точнее сказать, всё обстояло ровно наоборот – денег не было. Всё время.
Лера получала повышенную стипендию благодаря тому, что зубрила конспекты и корпела над книгами. Ещё у неё было три подработки, которые прибавляли в её бюджет тоненькие финансовые ручейки, но взамен высасывали остатки сил.
Но при этом Лере жизненно необходимо было дорого и красиво одеваться и посещать все важные студенческие мероприятия. На фотографиях в её профиле инстаграма красовалась уверенная в себе загорелая и ухоженная красотка, живущая яркой и насыщенной жизнью.
Изнанку этого образа – замученную и не выспавшуюся серую мышку, во втором часу ночи без сил падающую лицом вниз на продавленную кровать после очередной подработки, не видел никто.
Но в целом, у Леры всё было хорошо.
Правда во время летней сессии мама тактично спросила у неё про планы на лето и пояснила, что было бы очень хорошо, если бы Лера провела каникулы в общежитии. Поскольку у неё на горизонте появился наконец-то очень интересный Эдуард. И на данном этапе отношений им нужно много личного пространства.
И Лера всё лето прожила в пустом здании общежития практически одна. Однокурсницы и однокурсники из других городов разъехались по домам. Местные занимались своими делами. Общаться было не с кем. Были, конечно, ещё ничем не занятые неудачники-прогульщики вроде Никиты Тарбина и бездельники-тусовщики типа Саши Барабанова. Но с этими кандидатами на отчисление Лера не стала бы общаться даже под страхом смертной казни.
За неделю до окончания летних каникул на Васильевский остров, где было расположено общежитие, накатила запоздалая аномальная жара. Лера просыпалась едва дыша, с сильной мигренью на влажной от пота простыне.
По какой-то загадочной причине коммунальная служба перестала вывозить мусор и контейнер на помойке общежития переполняли кое-как завязанные, а то и не завязанные вовсе пакеты. На жаре процесс гниения пошел в ускоренном темпе. И без того малопригодный для дыхания воздух стал невыносимым.
В среду вечером Лера честно попыталась заснуть. Мусорная вонь терзала ноздри. Сердце стучало. Мысли в голове никак не хотели сворачиваться клубочком и успокаиваться. Вместо этого они мелькали как телеграфные столбы в распахнутом проёме вагонной двери – шумно и в каком-то скором безостановочном ритме.
Маме она на самом деле не нужна. Только мешает.
Друзей нет. Она для всех просто выскочка.
Этот забег никогда не кончится. Пока она не упадёт без сил на асфальтовую дорожку.
Общежитие не дом. Дома у неё вообще нет.
Эти жара и вонь – насмешка над ней. Они все её специально сюда забросили и хохочут, наверное… Думают, что она не поймёт…
Последняя мысль была такой тоскливой, злобной и бессмысленной, что Лера испугалась и села на кровати. Слишком душно. От этой жары в голове всё путается.
Она подошла к раковине, смочила холодной водой лоб и виски. Потом села на край кровати и принялась глубоко и размеренно дышать. Сознание немного прояснилось, но тоскливое болезненное ощущение никуда не ушло.
Лера подошла к открытому окну и легла животом на подоконник так, что голова и плечи оказались на улице. Стало прохладнее. Она полежала так немного, прикрыв глаза. Потом выпрямилась, залезла на подоконник и села так, что голые ноги оказались снаружи. Стало прохладно и легко.
Далеко внизу сновали прохожие. На черное ночное небо никто не смотрел.
«Интересно», - пронеслась у неё в голове неуклюжая мысль, «Заметят они, если я сейчас шваркнусь вниз?».
Кончики пальцев упирались в деревянную раму. В спину веяло мусорной духотой. Впереди было безграничное прохладное пространство.
«Ведь ещё немного и я просто тихо упорхну отсюда…», - эта мысль была одновременно, и Лерина и нет. Её будто нашептал чужой голос над ухом.
Она осторожно отцепила кончики пальцев от рамы и замерла от восторга, когда в кровь поступил адреналин. Теперь на земле её удерживала самая малость и это чувство близкой опасности делало всё вокруг чётким, свежим и предельно понятным. Лера некоторое время наслаждалась этим ощущением.
«Это было прекрасно, но пора возвращаться», подумала она и принялась осторожно возвращаться в комнату. Для этого она крепко сжала створки рамы, перекинула правую ногу на подоконник, слегка подтянулась на руках…
Её подвело старое дерево. Жара и палящие солнечные лучи не пошли ему на пользу. Кусочек рамы, сжатый её левой рукой, издал тихий треск и превратился в обломок. Весь вес Лериного тела внезапно сместился на правую ладонь, к чему она была не готова.
Первую долю секунды она разглядывала лежащий на тумбочке у кровати кулон и удивлялась: почему он так стремительно удаляется от неё, в то время как должен наоборот – приближаться?
Потом всё стало происходить очень быстро. Лера успела только осознать, что падение – это вовсе не полёт ввысь, в заоблачный рай, как ей рисовалось несколько минут назад, а очень быстрое падение вниз, навстречу с твердой землёй.
«А самое печальное в этом падении», - горько поняла Лера, «Что теперь уже ничего не изменить ничегонеизменить ничегонеизменитьничегонеизме…"