Когда мои родители в очередной раз пнули меня на мороз

Когда мои родители в очередной раз пнули меня на мороз, мне ничего не оставалось, кроме как переехать к бабке. У нее никого кроме меня не было, жила она в сраке города в панельной двухэтажке. Она раньше кажется работала врачом или медсестрой, а сейчас мыла полы в больнице. Она рассказывала много кулсторей про то, как на Урале во время войны жрали траву, как семеро ее братьев и сестер не дожили до четырех лет, как ее пиздили вожжами за хреновую работу и про то как они студентотой гоняли на крыше поезда в другой город и боялись, что им сшибет головы навесными балками. Я ставил ей "не родись красивой" на ноуте с 3g модемом по вечерам а днем ходил в шарагу. В целом, мы жили довольно мирно и даже лампово, пока не случилось ОНО.
Однажды я по привычке рубал в контер струйк, как тут отворилась дверь и в квартиру вошла бабка с уродливым ковром в руках. Он вонял ссаниной, был какой то бордово-желтый с вырвиглазными ромбами. Дизайн делал явно не Лебедев.
— Вот, мне от родственников достался... Это реликвия, еще времен Николая второго, етить его...
— Ба, да он же всратый! На кой он тебе?
Тогда я собственно и увидел первый ее припадок. Я вызвал скорую, вытер ей пенку со рта, скорая что-то вколола ей в дряблую задницу, невнятно промычала про старческое и уехала. Но для меня начались темные деньки. Бабка положила антиквариат(а на деле чудо какой-нибудь Витебской промышленности) на самую середину комнаты. Она заботливо гладила его каждый вечер и иногда я даже подслушивал что она (sic!) разговаривала с ним! Короче у старой окончательно ехала крыша, а как только я пытался заговорить о ковре ее вообще сносило наглухо. Как-то она ходила за пенсией и я спрятал ковер под кровать, она стала истерично кататься по полу, кусаться и выть на весь дом. Пришли соседи, пришлось доставать это всратое говно обратно.
Она все меньше ела, я кормил ее чтобы не вылететь на мороз. Она становилась злой, следила за мной, говорила с вещами. По ночам она выла а потом хныкала в ковёр. Стоит ли говорить что ковёр я ненавидел — ведь он по сути заменил ей меня. Я не упускал возможности мстительно пройтись по нему в ботинках, поесть на нем хлеба и пнуть его, пока бабка не видела. Если она замечала следы на ковре или его перемещения то истерично выла и билась в припадках. Ковер злобно молчал но ненависть определенно затаивал. В итоге крыша у нее совсем поехала, она не выходила их комнаты, кормил ее только я, она что-то днями бормотала, а по вечерам заматывалась в ковер колбаской и выла. Я всего этого не выдержал, у меня на тот момент уже была работа. Я съехал от нее но по доброте душевной нанял ей сиделку.
Через две недели бабка умерла. Говорят,она четыре дня пролежала завернутая в ковер и отпустила его только после смерти. Квартиру она завещала какому-то фонду, какие-то ценности родителям, а всратый ковер...мне. И теперь эта мразь лежит передо мной, завернутая в полиэтилен. Он беззащитен и знает это. Он ответит мне за все. За бабушку, за нервы и за Николая второго. Я закрываю дверь на два оборота ключа и достаю нож...