У соседки Ленки было две дочери-двойняшки

У соседки Ленки было две дочери-двойняшки, не похожие ни на неё, ни друг на друга; от кого она их родила, никто понятия не имел. Мой батя втихомолку распускал слухи, что по молодости грешил с Ленкой и хвастался, что как минимум одна из девчонок точно от него; но и на него они не проходили ни капельки, причем ни одна из них, прям ни единой чёрточкой. Полагаю, батя просто выпендривался, ибо когда он был юн, к Ленке не ныряли только совсем уж всратые омежки, и он всего лишь старался откреститься от их рядов. Потом он пару раз получил по башке от матери, когда слухи дошли до неё, с тех пор поугомонился и на отцовство претендовать перестал.

Тем не менее, его болтовня изрядно попортила мне нервишки, потому что мне отчаянно нравилась одна из двойняшек, Верка, а кровосмесительство я находил чем-то запредельным, все эти дети со свиными хвостами, гемофилия и посмертные пиздюля от Иисуса. Сам я нравился другой двойняшке, Танюшке, она была симпатичнее и бойчее, чем Верка, но если разобраться, в ад меня за неё отправили бы на ту же самую полку, что и за её сестру, и свиные хвосты у потомства вышли бы точно такие же. Мы жили на соседних этажах; Танька часто приходила в гости типа поиграть в приставку и хватала меня за коленки, но играла она откровенно херово и видно было, что ей лишь бы посидеть со мной рядышком. Верка же изредка приходила вместе с ней, отвешивала мне пиздюлей в Теккен и неистово тащила в пятую Обитель зла, но зато отодвигалась, стоило мне нечаянно её коснуться, и вообще всячески показывала, что все эти пубертатные глупости не про её честь. И чем больше меня раздражала Танюшка, тем большими чувствами я пылал к Верке. Она мне виделась нежной и ранимой; Танька же была обычной хабалкой, простодушной и нахальной. Мать растила их как сорную траву, в голове у неё не находилось места ничему, кроме хиленького бизнеса по сбагриванию палёной казахстанской водяры местным алкашам и бесконечного выбора нового ебаря из числа этих же алкашей. В детстве мне было безумно жаль обеих девчонок, они вечно ходили голодные и одевались во что попало, вплоть до старья советских времён, подогнанного сердобольными пенсионерками; в школу ходили невыспавшиеся после матушкиных попоек, а иногда ещё и с синяками известного происхождения. Тетки из социальных служб охотились за ними как полицейские ищейки, помнится один раз Танька с Веркой даже сбегали из дома, когда хрень с лишением матери родительских прав завелась всерьез. Короче, не жизнь, а чёрт его знает что. И если Танька впитала это дерьмо каждой клеткой кожи, то Верка каким-то чудом держалась выше убогой жизни, и именно этот парадокс был в ней самым очаровательным.

Например, однажды — им было лет по пятнадцать, Танька припёрлись выпрашивать у меня пароль от вай-фай.
— Отжала у одного придурка планшет в школе, — объяснила она, — для Верки. Она хочет подтянуть инглиш и почитать Блейка в оригинале. Бред конечно, но её дело.

По правде говоря, Блейк на родном языке и впрямь читается кисловато в сравнении с переводом, скажем, Маршака, но сам факт! Сам факт! Забитая дочка алкоголички, которая прётся с литературы нидлявсех, чего ещё мне было желать? Разумеется я дал пароль, и даже без претензий выслушал от Таньки нагоняй за то, что в своё время поменял его с привычного для неё 0123456789. Я сам всегда дико тащился от Блейка... И надеялся что с Веркой это у нас не родственное.

В придачу, Верка хорошо училась. Когда на их мать находил припадок родительской ответственности и она начинала проверять оценки девчат — можно было с уверенностью считать, что от побоев визжит именно Танька, Верка то числилась среди главных отличниц класса. Ну, до тех пор, пока Танька не подросла и не наладилась давать сдачи. Вообще, в их семье многое поменялось, когда Таньке стукнуло четырнадцать. Девка она была ушлая, сначала пошла мыть подъезды, потом продавать шмотки на рынок. На школу почти забила, все занималась какими-то делами. Поговаривали, что даже и проституцией. Мне было плевать, главное, что наконец-то кто-то заботился о Верке. Ей-богу, одетая сестриными стараниями с иголочки, она смотрелась намного лучше.
К тому же, Танька наконец начала гонять матушкиных ухажёров и вообще положила конец пьяным гулянкам дома.
— Задолбали, — делилась она со мной, — хрен с ними сами хоть на голове стоят, но лезть ко мне и Верке? Нам слава Богу уже не по двенадцать лет.
Кончилось всё тем, что однажды они с Веркой притащились ко мне спать. Они и раньше так делали, и родители без разговоров позволяли им ночевать со мной — правда, тогда у сестёр ещё не было здоровенных сисек и мать не знала, что батя всюду треплется, что они его дочери.
— Смирнов, лопата есть? — широко улыбнулась Танька, едва мы уложили Верку спать в моей кровати, — завтра поедем прятать трупы.
Я проворчал, что у отца в гараже есть наверняка, и поинтересовался происхождением жмуров, рассчитывая на шутку.
— Прибила на хер мать и её хахаля, дворника нашего, — призналась Танька, — да оно того стоило. Мне плевать, могу сходить и признаться, да только на кого я Верку оставлю? Не боись, прикопаем обоих в лесочке, вряд ли кто хватится.

— Прям насмерть? — осторожно спросил я.
— Наверное, — пожала плечами она, — когда бьют ломом по башке со всей дури, выжить вообще реально?
— Где ты лом-то взяла?
— У придурка этого, он им лёд колол обычно. Мать не тронула бы, честно, но вот на хрена было впрягаться за какого-то гандона?

Танька вытащила принесенную с собой бутылку паленки, я сходил на кухню за колбасой и помидорами. Пили из горла, она плакала и жаловалась на то, как задолбали её сожители матери со своими бесконечными попытками оприходовать их с Веркой. Я слушал без особых эмоций, давным-давно привык что случиться может что угодно — примерно с тех пор, как в седьмом классе мои сверстники изнасиловали и забили до смерти девку с соседнего двора, которая видите ли рассказала своим родителям, что эти пиздюки грабанули кассу какого-то заезжего провинциального цирка. А уж от Таньки можно было ожидать чего угодно.

— С чего ты вообще взяла, что я стану тебе помогать зарывать трупы, — поразился я, — то есть, я стану конечно, но откуда ты могла это знать?
— Ну, ты же любишь Верку, — отмахнулась она, — вряд ли тебе охота, чтоб она осталась одна.
— Дуреха, — сказал я, — да вас с Веркой все равно в первую очередь в оборот возьмут, чувака с соседнего подъезда вон посадили не глядя, когда у него отец умер от побоев, хотя все знают, что его всего лишь отлупили какие-то гопники.
— Не могу же я сидеть сложа руки, — ответила Танька, — хоть попытаюсь отмазаться.
— А ведь нас обоих посадят, — заметил я после паузы, — я вроде как соучастником стану.
— Боишься? — задрала брови она.
Я не боялся. Все это было слишком тупо, чтоб воспринимать всерьёз. Так и сказал Таньке, и она сразу полезла целоваться. Я не противился, только предупредил, что ни с кем не был до неё, чтоб она не рассчитывала на многое.
— Я тоже ни с кем, балбес, — прошипела Танька, стаскивая с меня одежду.
— А ты знаешь, что мы возможно брат и сестра? — прошептал я, задирая ей маечку повыше.
— Да я могу оказаться сестрой любого парня на белом свете, — фыркнула Танька, — что мне теперь, сдохнуть девственницей?
Она вскрикивала и вздыхала, по-моему, на весь дом. Родители не реагировали, должно быть, молча радовались что я оказывается не гомик. Верка пару раз пробормотала во сне, что нам с Танькой лучше заткнуться, но мне было по фиг, я разлюбил её едва начав целоваться с Танькой.

В моей жизни было три случая, когда меня просили помочь спрятать жмуров; и каждый раз это заканчивалось ничем. Хренов дворник-развратник, оказывается, среди ночи очухался и вызвал скорую, выжили в итоге и он и непутёвая Танькина мамаша. Танька схлопотала три года условно, съехала на съёмную квартиру и забрала с собой Верку. Я влюбился в неё напрочь и до сих пор подумываю жениться, разве что побаиваюсь. И потомства со свиными хвостами, и Иисуса, и самой Таньки.