Всё началось, когда ушёл отец
Всё началось, когда ушёл отец. Одной солнечной субботой посреди обеда просто встал из-за стола и сказал, что не вернётся. Ни за сигаретами не выходил, ни вещи не собирал… Взял и упорхнул, как бабочка. Лысая двухметровая бабочка в помятой тельняшке.
Я не мог есть. Мать ревела. Мы долго сидели, не шевелясь, и я не знал, что говорить. Потом молча вылил суп в унитаз, и пошёл спать. Мне было шесть, а я даже не включил мультики перед сном.
Отец, с которым мы играли в мяч, мастерили луки и смотрели «Звёздные войны», меня оставил. Я был ему не нужен – эта мысль осела внутри, провалившись сквозь сердце в желудок вместе с остатками злополучного обеда. Острым сверлом бурила мои внутренности непонятная вина и обида. Папы нет. Папа ушёл. Как Дарт Вейдер.
Я проспал почти сутки. На следующий день мой живот скрутила такая резь, что я орал криком, катаясь по полу. Мама набила мне желудок таблетками, но боль не проходила. Зарёванная, встрёпанная, мать вызвала врача, меня осмотрели – ничего.
– Мальчик голоден. Попробуйте дать хоть полчашки бульону, – печально вздохнул дядя в белом.
Мама сварила бульон. Я съел полкастрюли. Всё прошло.
Так и началось. Сначала я ел, чтобы угомонить боль. Потом по привычке. Разросшийся аппетит и растянутый желудок сделали из меня вечно голодного огра, раздувающегося в диаметре год от года.
Ростом я пошёл в батю, так что сто килограммов для меня были бы нормой… но не в четырнадцать же лет. К концу школы сто пятьдесят. После универа круглая цифра в двести кило равнодушно вползла в мою жизнь. Ходить-то я ещё могу. Но медленно и недолго.
Вспоминал детство. Из хорошего там были только фильмы и книжки, ждавшие меня дома. А больше…
– …Жирный-жирный, как поезд пассажирный!
– …Девчонки, сиськи можете не отращивать – всё равно у Антона больше!
– …Эй, пузырь, а ну на ворота!
– …Сможешь догнать, жирный? А если с хот-догом побегу?
С малых лет я ощущал, как оседает на мне липкая масса насмешек, отделяя от мира. Что толку с того, что я знал всё о «Звёздных войнах»? Пока одноклассники, жужжа, махались палками, я прикидывал, кто из них использует форму Соресу, а кто – Атару. Но вслух не говорил. Кто станет слушать? Слова «джедай» и «жирдяй» пишутся по-разному.
Одиночество и унижение давили на меня привеском к лишним килограммам. Ходить мешал не только вес тела, но и вес осевшего на душе мрака – липкого и густого, точно жир. Та самозабвенная лёгкость, с которой ушёл отец, обернулась для меня тяжестью – и отнюдь не только метафорической.
Один за партой. Один по дороге домой. Один дома, со времён, как от матери остался бледный призрак, метающийся между работой и сном. Мне нужно было утолять голод. Я стал готовить сам – и получалось неплохо. Мой зад снова раздался вширь на пару размеров. Замкнутый круг.
Съехал на втором курсе универа в квартиру бабушки, земля ей пухом. Подрабатывал в техподдержке – с детства ковырялся в компе, поднатаскался. Стал системным администратором в офисе довольно крупной компании. Казалось – жри на всю зарплату, катайся по полу как шарик и умри через пару лет от сердечной недостаточности.
Но мне повезло. У меня появился друг.
На рабочем перерыве я зашёл в курилку – там стоял тощий парень на вид моего возраста, с длинными волосами и в кожаной жилетке на рубашку в клетку. Он лыбился и пинал ногой мусорку.
«Фрик какой-то», – мелькнуло в голове.
– Здоров, – кивнул он. – Глянь, чего народ на работе творит.
В мусорке лежала бутылка из-под водки «Абсолют». Я хмыкнул, закуривая. Вспомнил старый стишок:
– Я взял лайтсабер, вышел на пробежку,
Покинув дом и очага уют.
Джедаи – за здоровый образ жизни…
– …Ведь только ситхи всё возводят в «Абсолют»! – закончили мы в один голос и расхохотались.
– Жека, – протянул он руку.
– Антон.
– Воу, большой парень, остановись, сломаешь! – восхищённо воскликнул Жека. – Ты тут кем?
– Сисадмин на третьем. А ты?
– Коллега! Иди обниму! Только я на втором.
Я удерживал на сигарете столбик пепла, пытаясь не опрокинуться от шока. Незнакомец обнимал меня. Потного, толстого мужика – просто за стишок про ситхов и общую специальность.
– Капец, тебя не обхватить, друг! У тебя небось и гравитация своя?
Почему-то прозвучало совсем не обидно. Я даже рассмеялся, хотя шуток этих не любил и слышал по двести раз каждую.
Мы перекинулись ещё парой слов, докурили. Жека предложил:
– Слушай, большой, айда по пиву после работы?
Мы ходили в бары, гуляли, иногда зависали у меня с приставкой и пиццей, точно в американском кино. Обсуждали перипетии Далёкой Галактики, пили, шутили. Я готовил вкусности: борщ, паэлью, хачапури, рамен… Мы ели. Жека меня постоянно подкалывал, но я не мог обижаться.
– …Девушку тебе надо найти.
– Как?
– Ну, я предложу какой-нибудь кисе покататься на БТРе. А потом привезу её к тебе.
– Пойду в сортир.
– Хорошо, Антох, только мимо телика не иди, а то я серию пропущу.
…Потом мы стали соседями. Тоже в американском стиле. Он расстался с девушкой, попросил перекантоваться недельку, пока не найдёт квартиру. Тут всё пошло наперекосяк.
Я приготовил настоящий венгерский гуляш. Жека слопал две миски и сказал:
– Тебе бы поваром, какой ты нахрен сисадмин… Теперь понятно, почему ты такой большой… Этак и я раздобрею. Надо вечером пробежаться, ты со мной?
Шутку я оценил. Мои два центнера не давали мне пройти от комнаты до туалета, не запыхавшись. Какой к чёрту бег – я забыл, что это такое, с начальной школы. Когда Жека надел спортивки и ускакал в ближайший парк, я сел доедать четвёртую порцию.
А вставая, пошатнулся. В глазах потемнело, миска разлетелась по кухне. Кряхтя и пыхтя, я опустился на четвереньки, собирая осколки. Кое-как смёл в кучку. Не все. Некоторые царапали волочившееся по полу пузо. Пот застилал глаза, я задыхался.
От бессилия я заплакал. Пытался приподняться, но слабая дряблая спина не выдерживала тяжести живота. Следующие полчаса я лежал на полу, изрезанный осколками, и рыдал. Пока Жека не помог мне подняться. Хорошо, что взял ключи.
– Надо… худеть… я так… больше…
– Надо. Вредно столько тяжести таскать, – угрюмо кивал Жека.
– Я копил… на операцию… удалить полжелудка… и аппетит…
– Это неверный выход, друг. Джедаи за здоровый образ жизни. Дело не в желудке.
– Ты прав… в голове.
Я рассказал ему об отце, о боли, страхе и разочаровании, тяготящих меня сильнее, чем лишний центнер тяжести. Жека не перебивал. Он обрабатывал мои царапины и перевязывал особо глубокие порезы.
Жека выкинул мои тарелки, купил маленькие («психологический трюк»). Вытащил меня на прогулку. Я переваливался с ноги на ногу, с завистью глядя, как друг нарезает по парку круг за кругом.
– Это чего за тревожная масса? – поморщился я.
– Тревожная масса – это сто кило, которые ты нажрал от психотравмы, – парировал он. – А это творожная. Давай, это вкусно.
Я скучал по чипсам, пицце и пиву. Первую неделю ломка была психологической. Я перебивал её долгой прогулкой, уставал и ложился спать. Друг поддерживал меня и следил, чтобы я не срывался. С его помощью было легче.
– Э-э, куда гонишь, брат? – кричал Жека, заходя в мою комнату. – А, это не спидометр, это весы…
К концу второй недели я проснулся от боли в животе. Ощущение было – как от пытки с ведром и крысой. Меня грызло изнутри.
Он держал меня за плечо, шептал, что он рядом, что всё в порядке.
– Боли нет, её не существует, ты настоящий джедай, не думай о желудке, – бормотал он, как мантру. – Думай о сердце, о своём большом сердце, думай о мозге, думай о штуке между ног, которую когда-нибудь увидишь без зеркала. Я знаю, ты это сможешь.
Я выл, кричал и кусал подушку. Злобная, жгучая, точно глоток кислоты, боль проедала кишки. Ей нельзя было верить, она фальшивка, дрянь, обман – как углеводы в газировке.
К утру отпустило. Я встал и побрёл варить овсянку.
– Антон, ты в курсе, что песню «Крылья» Бутусов посвятил не полковнику Сандерсу? – подбодрил меня Жека дежурной шуткой. Я слабо улыбнулся.
…Вскоре я стал есть вдвое, а потом и втрое меньше. Спустя полгода половина центнера покинула меня, но ходьба и лёгкие упражнения уже не давали эффекта. Стрелка весов остановилась.
Я воззвал к Силе и вышел в парк. “Покинув дом и очага уют". Меня хватило на двести метров. Впервые за много лет – это было незабываемо. Сплющенные весом плоскостопые лапы болели от бега. Слабая грудь взрывалась от нехватки воздуха, колыхалось дряблое сало на боках. Я бежал.
За эту минуту я вспотел сильнее, чем от километровой прогулки. Возвращался домой совершенно разбитый. Взглянул на лестницу, нажимая кнопку лифта. Ещё не время.
– По телеку говорят, землетрясение было, – сообщил Жека.
– Где? Когда?
– Да у нас во дворе. Только что.
Две недели я пробегал свои двести-триста метров и полз домой еле живой. Потом стрелка сдвинулась. Окрылённый успехом, я проскакал аж пятьсот, а потом ещё и поднялся на этаж пешком. Правда, тут мои силы кончились, и остальные восемь я ехал на лифте.
По-прежнему много и вкусно готовил, но еда портилась. Выкидывая полказана испортившегося плова, вспомнил слова Жеки. Плюнул на все и через день сменил работу. Ресторан, куда меня взяли поваром, скоро поднялся в рейтинге, повалили клиенты.
Я был счастлив среди запахов и вкусов, стука ножей и звяканья кастрюль. Счастлив в суете и жаре бегать целую смену от плиты к плите. Я вдыхал ароматы и глядел на блаженные лица жующих людей. Еда перестала быть необходимостью – она стала искусством. А жир на боках стремительно таял, достигая заветной сотни.
…Мне удавалось пробегать уже два километра. Я знал, что скоро привыкнут ноги, окрепнут лёгкие и я смогу на равных с Жекой пробегать его семёрку. Стрелка весов показывала девяносто пять.
– Эй, дрищ! – бросил однажды Жека.
– Ого, что-то новенькое, – я улыбался во все тридцать два.
– Ходил я тут на «Мстителей». Скажи честно, тот злой синий мужик щёлкнул пальцами и половина тебя исчезла, да?
Я обнял его, сдерживая слёзы. В тот день, счастливой солнечной субботой, мы заказали пиццы и напились, как в старые времена.
Зеркало говорило, что я и правда перестарался. На меня смотрел тощий мужик с обвисшими лоскутами кожи на животе и руках. Вот и пригодятся деньги, которые мне Жека не дал пустить на желудок. Подрежем кожу, пустим на сапоги.
…После работы, сняв халат и колпак, остановился в курилке. Невысокая девушка с ярко-зелёными глазами и пышными формами, попросила закурить.
– У вас… пуговица оторвалась, – несмело заметил я.
Она глянула вниз, запахнула разошедшуюся на груди блузку.
– Чёрт, опять отъелась… Молодой человек, я толстая?
– Нет, конечно. У вас просто… бюст.
– Неправда, я толстая!
– Вы не знаете, что такое «толстый». Приходите завтра – дам вам померить жилетку размера девять-икс-эль.
– С-сколько?
– Да-да. Год назад у меня на ней порвалась пуговица.
– Н-не может быть, – ошарашенно выдохнула она, оглядывая два метра стройного меня.
– Антон.
– Юля.
Что-то само дёрнуло меня за язык – шанса лучше уже не будет:
– Не желаете вечером выпить чашечку пива или бокальчик кофе?
Кажется, я сказал что-то не то, но она смотрела на меня сияющими глазами, и на круглых щечках ямочка так играла, и прядь волос на пальце…
Так прошёл мой первый вечер с девушкой. Потом второй. Мы гуляли вдоль набережных и пили приторный кофе, ходили в кино и кафе, катались на аттракционах и фоткались у фонтанов. Однажды я остался у неё дома. Её не испугала висящая кожа, а ту штуку и правда было видно без зеркала.
А мне… Так хорошо мне не было, даже когда я жрал вкусняшки на пару с Жекой с джойстиком в руке. Внутри не осталось никакой боли. Ни в желудке, ни в душе.
– Жек, спасибо тебе за всё, но… ты, кажется, собирался недельку перекантоваться?
— Да, неделька растянулась… на год?
— Полтора.
Он крякнул, усмехаясь. Спросил:
– И как она?
– Кто?
– Ну, та, кто въедет вместо меня. Неспроста же?
– Ну… В общем, да. Неспроста. Она волшебная.
– Молодец, рыцарь. Лети к ней. На крыльях любви или… – он потеребил висящий лоскут под моим бицепсом, – …на парусах обвисшей кожи. Съеду через неделю.
Всю неделю я ночевал у Юли. Учился, как делать девушке хорошо и вообще – владеть своим телом. Не мог отлипнуть от неё, потому что раньше… Ох, как бы это было тяжело.
Но Жека собрал вещи. Мы обнялись со слезами на глазах, и он отчалил. Тогда я привёл домой Юлю, не зная, что у неё для меня сюрприз. Маленькая пластиковая палочка с двумя полосками.
Она смотрела гордо и чуть с опаской. Я замер.
Отец ушел не потому, что меня не любил. Он хотел пожить «для себя». А я всю жизнь жил для себя. Он не знал, насколько тяжело одиночество в довесок к центнеру тревожной массы. Он не понимал чего-то важного в этой жизни.
Я никогда не бегал – и мне понравилось. Никогда не жил для других – но хочу. Не болит желудок, не чешется совесть и не тянет душу несносной тяжестью тоска, густая, словно смола, и дряблая, как застоявшийся жир. Юля радостно взвизгнула, когда я кинулся к ней обниматься. Как кстати совпало, что и у меня для неё был сюрприз.
Встал на колено, вынимая из кармана коробочку. Протянул кольцо. И застыл.
В прихожей за спиной Юли стоял Жека.
Он же отдал ключи. И что он тут делает?
Жека поднял большие пальцы, скалясь во всю пасть и кивая. Я сбивчиво залепетал.
– Как раз думал… Это к глазам и… выходи за меня.
– Ч-что к глазам? – нежно улыбнулась она.
– Просто… это изумруд. Он как зелёный кайбер-кристалл и… – я от волнения нёс чушь. – Мечи зелёного цвета носят д-дипломаты... самые мирные джедаи в Ордене. И ты… эм… Ты принесла мир в мою Галактику.
Кажется, вышло неплохо. Юля расплакалась и крикнула:
– Да! Выйду! Я люблю тебя!
– И я. Тебя, то есть.
Она засмеялась звонко и легко. Жека в прихожей танцевал макарену.
– Ты готов? — шепнула Юля.
– Готов, – твёрдо сказал я, не оглядываясь на суфлирующего Жеку. – Своего ребёнка я уберегу от тяжести. Его жизнь будет легче.
Она нажала пальцем на кончик моего носа.
– И не кури больше в комнате.
– Не буду. И ты брось.
– Уже. Может, чаю?
– Сиди, я принесу.
По дороге на кухню я всё понял. Зажёг плиту, поставил чайник, насыпал заварки и повернулся к Жеке. Он сиял как световой меч.
– Понимаешь, большой парень? Ты победил его!
– Кого?
– Батю-ситха. Ты остался тут, на светлой стороне. Подарил ей новую надежду. Сын мой, ты настоящий джедай. Впрочем… Какой ты теперь сын.
– В смысле?
– Ты сам себе теперь отец. Мужик, бросивший тебя двадцать лет назад, больше тебе не нужен. И я тоже. Ты только бегать не забрасывай.
– Антон! – окликнула Юля из комнаты. Послышались шаги. – С кем ты там разговариваешь?
– Да пребудет с тобой Сила, – шепнул сзади на ухо Жека.
Юля прошла мимо меня в кухню. Увидела вскипевший чайник, залила заварку, что я насыпал пару минут назад. Она порхала по маленькой кухне как птичка-колибри – я представил, как через полгода она будет смешной и кругленькой, но, конечно, не такой проворной. Улыбнулся.
– Что? – рассмеялась она. – Так с кем ты говорил?
– А-а… – я махнул рукой и притянул её к себе. – Сам с собой, родная. Сам с собой.
Я обнимал её, гладил по волосам и смотрел на стол, где минуту назад сидел мой несуществующий лучший друг. Столешница была пуста. Жека слился с Силой.