Если память не изменяет

Если память не изменяет, было мне тогда лет семь, и был я во втором классе. Обычно летом дети со своими родителями уезжали куда-то на море, или на дачу, но в то время мне пришлось проводить каникулы в душном городе. По воле случая, мне попалась в руки листовка с приглашением в воскресную школу. Это был своего рода летний лагерь в городе, и организовали его в какой-то школе, недалеко от моего дома. Мама каждый день работала допоздна, а потому разрешила мне посещать эту школу, тем более что это было совершенно бесплатно.

Когда я впервые пришел в школу, то увидел во дворе огромную шумную толпу детей, а рядом с ними - толпу родителей, чуть поменьше. Я встал в сторонке, дожидаясь открытия школы. К нам вышли двое - мужчина средних лет в шортах и гавайской рубашке, и женщина, как я позже узнал, его жена, в длинном голубом платье, с вплетенным в волосы венком из ромашек. Увидев бы эту парочку сейчас, я бы начал напевать песню Скотта Маккензи про Сан-Франциско, но тогда они показались мне довольно милыми и добродушными. Как и во всех воскресных школах, упор здесь делали на религию, однако организаторы школы были католиками, а потому большинство родителей, услыхав об этом, поспешно увели свое чадо домой. В итоге осталось человек двадцать, ну и я в их числе. Каждому из нас подарили по маленькой библии и разделили на группы по пять человек, предоставив каждой группе по одному вожатому. Вожатыми этими оказались иностранцы. Американцы, если быть точным, и один чернокожий юноша, что вечно ходил укутанный в плед. На самом деле это было пончо, и этот парень не снимал его никогда, даже если на улице было тридцать градусов. Никто из вожатых не знал русского языка, так что их слова переводил мужчина в гавайской рубашке. Мужчину этого звали Грегори, и был он так же выходцем Соединенных Штатов, тем не менее свободно владел как русским, так и украинским. Жена его, та, что с венком на голове, была украинкой, и звали ее Наташей. Она постоянно улыбалась, излучала какую-то жизнерадостную энергию, заражала всех вокруг хорошим настроением. Сейчас я просто склоняюсь к мысли, что она была под травой или еще что-то такое. Однако была она человеком хорошим и добродушным, это факт.

Когда с делением на группы было закончено, нас начали знакомить с вожатыми. Каждый из них выходил на сцену и рассказывал о себе, а Грегори все это дело переводил на русский. Вожатым моей группы как раз оказался тот странный чернокожий юноша в пледе. Его звали Али, и рассказывал он о том, что Бог подарил ему какие-то там знания, и теперь Али обязан поделиться этими знаниями с нами. Вообще, истории вожатых меня мало интересовали, и я откровенно заскучал, но вот на сцену вышла бледнокожая девушка лет семнадцати, с черными длинными волосами, что, хоть и были растрепанными, показались мне неимоверно красивыми. Ее звали Сарой, и приехала она из Сиэтла. Несмотря на свой ранний возраст, я отметил про себя ее необычайную красоту. Будь я постарше, непременно влюбился бы. Сара поведала нам о том, как в прошлом году она пыталась покончить с собой, порезав вены. Сказала, что у нее на руках шрамы остались и все такое. Кто-то спас ее, и она уверена, что это был промысел Божий, и что ей еще рано уходить на тот свет, ведь у нее есть какое-то особое предназначение. После этого Грегори поднес ей гитару, и она начала играть и петь песню, смысл которой я, конечно же, не понял, а потому и не запомнил саму песню. Единственное, что я помню - голос у нее был очень красивый.

В общем, познакомились мы все, и отправились завтракать. Несмотря на то, что школа воскресная, религии мы уделяли лишь пару часов в день. Мы тогда читали библию, а потом Грегори рассказывал нам всякие библейские истории доступным детскому пониманию языком. Иногда он просил вожатых помочь ему, они переодевались в разные костюмы, все, кроме Али, который неизменно оставался в своем пледе, и разыгрывали сценки из Библии. Пока суд да дело, Наташа в гордом одиночестве готовила обед для двадцати с лишним ртов. Изредка ей на помощь приходила Сара, но сейчас я понимаю, что с таким объемом работы без травки и алкашки она бы послала всех нас к чертям, тем более, что им за это ничегошеньки не платили. Честно, до сих пор понять не могу, откуда у них были средства на аренду целой школы и на все остальное. Видимо, Грегори был очень богатым, ну или у них были какие-то спонсоры, инвесторы там, все такое. Впрочем, меня это ничуть не заботило. В школе мне очень нравилось. После обеда, когда жара начинала потихоньку спадать, мы выходили на улицу и играли в разные игры.
Моей любимой была игра, название которой я, к сожалению, позабыл. Суть ее заключалась в следующем. Каждая группа становится в ряд, и вожатые передают первым в ряду воздушные шарики, наполненные водой. Эти шарики передаются назад, к последнему человеку в ряду. Тот, в свою очередь, должен лопнуть этот шарик над головой, а затем побежать в начало ряда. Побеждает та команда, все члены которой, намокнут быстрее. Это было безумно весело и чертовски хорошо спасало от невыносимой жары.
Победителям, кстати, выдавали специальные талончики с заповедями. За неделю можно было заработать максимум семь талончиков. Ну, это я столько зарабатывал. Остальные дети каким-то образом умудрялись зарабатывать меньше. Впрочем, талончики эти можно было получать не только за игры, но и за ответы на вопросы во время занятий с Библией, за поделки, которые мы делали после походов на улицу. Особенно мне нравилось делать рамки для фотографий. Я их столько за лето сделал, что у мамы дома и фотографий не осталось, чтобы рамки эти заполнить. Это сейчас я от фотоаппаратов убегаю, и вспышки боюсь как огня, а тогда я жуть как любил фотографироваться. У Грегори был клевый фотоаппарат, который проявлял фотографию сразу, как только она была сделана. Иногда он разрешал мне сделать пару снимков. Я тогда носился по всей школе с фотоаппаратом и фотографировал все, что вижу. Моими любимыми фотографиями были фотография Али, когда он загорал на лавочке во дворе, как всегда укутавшись в свой плед, фотография Наташи, когда она, испугавшись внезапной вспышки, прямо в кадре уронила кастрюлю с лапшой на пол, и фотография Сары, когда она пыталась подмести лапшу веником.

Так вот, в конце каждой недели проводилась импровизированная ярмарка. Там заработанные талончики можно было обменивать на игрушки. Мне в первую неделю приглянулся огромный плюшевый медведь, с меня ростом. Он стоил двадцать талончиков, так что я решил пока не тратить свои сбережения. Во время ярмарки проходили также различные конкурсы, где можно было делать ставки на талончики. Мне не хотелось рисковать своими сбережениями, тем более, что самый прибыльный конкурс заключался в том, что нужно было перетянуть канат против Али. Он тогда впервые снял свой плед и остался с голым торсом, на котором переливались ошеломляющие мускулы. Такого здоровяка никак не победить в перетягивании каната. Как-то против него сражалось десять детей. Они с такой силой тащили на себя канат, что вены на лбах выступали, да еще и Сара щекотала Али, пытаясь его отвлечь, но юноша даже не пошатнулся, и, резко дернув на себя канат, уложил всех детей на землю. В общем, Али был непобедим. В такие моменты я гордился тем, что именно он был моим вожатым. Когда я стоял в сторонке, наблюдая за непобедимым Али, ко мне подошла Сара и что-то сказала на английском. Я, конечно же, ничего не понял. Тогда она ушла и через минуту вернулась вместе с Грегори.
- Почему ты ничего не покупаешь? - Грегори переводил слова Сары.
- Я хочу накопить на медведя... - пожал плечами я.
Сара улыбнулась, присела напротив меня и положила руки мне на плечи. От нее приятно пахло бананом. Видимо, это был ее шампунь.
- Любишь медведей? - Грегори снова заговорил устами Сары.
- Не то, что бы больше, чем других животных, но да, люблю.
Грегори рассмеялся, перевел мой ответ Саре, та тоже громко расхохоталась.
Обычно после ярмарок у нас был небольшой концерт, где опять-таки разыгрывались сценки из Библии, Али показывал незамысловатые фокусы, а Сара играла на гитаре и пела. По вечерам все смотрели фильмы. Я всегда уходил пораньше, потому что мне еще нужно было выгуливать собаку. К тому же, детей не отпускали домой без родителей, когда на улице было темно, а мама моя была на работе, так что фильмы эти я не смотрел. Спустя три недели я все купил медведя и назвал его Гуливером. Впрочем, через неделю моя собака все же умудрилась оторвать ему голову, пока дома никого не было. Я, конечно, расстроился, но обиды не держал. Линда - достойный противник медведю, и Гуливер пал смертью храбрых - так я рассуждал. Лето близилось к концу, и даже листья на деревьях начали желтеть. Шли дожди, и на улице было не так душно. Мы больше не играли в игру с шариками, да и сама воскресная школа готовилась к закрытию. Грегори говорил, что в следующем году они снова приедут сюда, и мы опять можем все лето веселиться. Однажды, когда я уже собирался домой, Грегори предложил мне остаться и посмотреть фильм. Он сказал, что фильм про медведей.
- Ты ведь любишь медведей!

Я согласился. Фильм был и впрямь интересным. Мне очень понравился один момент, в котором медведь пытается поймать лосося своими неуклюжими лапами, но у него ничего не получается. Тогда съемочная группа сама поймала лосося и оставила его на камне. Медведь подошел к лакомству, понюхал его, посмотрел по сторонам, развернулся и пошел обратно к ручью, продолжая попытки поймать рыбу самостоятельно. У него ничего не получилось, но подарок людей он все равно не принял и, гордо задрав голову, отправился куда-то в лес. Дети постарше уходили домой, тех, кто помладше, забирали родители. Я и сам собирался уходить, но Грегори остановил меня. Он никак не хотел отпускать меня домой одного, и даже хотел было подвезти меня, но тут Вмешалась Сара. Она сама вызвалась проводить меня. Мы с Сарой неспешно шагали вдоль дороги. Она без умолку о чем-то говорила, а я ее совершенно не понимал. Несмотря на это, мне было очень приятно идти рядом с ней. Вечерний ветер теребил ее растрепанные волосы, и я старался идти чуть позади нее, чтобы уловить тот аромат шампуня с бананом. Я тогда вспомнил ее рассказ, о том, как она резала вены. Я понял, почему она всегда носит кофты с длинными рукавами. Я остановился, Сара вопросительно посмотрела на меня. Я вытянул руку и указал на свое запястье. От прекрасной улыбки на лице девушки не осталось и следа. Она молча приподняла рукав и протянула мне руку. На запястье и в самом деле было несколько поперечных разрезов. Я тогда вообще ничего не смыслил в анатомии, и уж тем более не знал, что вены нужно резать вдоль. Но шрамы - не единственное, что привлекло мое внимание. На руке у нее была татуировка. Это была голова оленя, чьи длинные черные рога тянулись вдоль руки, точно вены. Сара опустила рукав, затем улыбнулась и что-то у меня спросила. Я молча кивнул, и тогда она, взяв меня за руку, пошла в сторону, противоположную моему дому. Я не знал, куда мы идем, но не сопротивлялся.

Мы пришли в кафе, уселись за столик около окна, из которого открывался вид на пустую детскую площадку. К нам подошла официантка, они с Сарой разговаривали на английском, официантка ушла, а через некоторое время вернулась со стаканом какао, чашкой кофе и тарелочкой с тремя шариками пломбира. Я сказал спасибо и начал, было, пить какао, как вдруг Сара воскликнула: "Wait!". Она бросила шарик пломбира мне в чашку и мешала его ложкой, пока тот не растаял. Я попробовал какао, и было оно необычайно вкусным. Тогда я бросил второй шарик, а третий предложил Саре. Она отказалась, указав пальцем на горло. Сама она достала из своей сумки какую-то флягу и вылила немного ее содержимого в чашку с кофе. Я тогда подумал, что это был какой-то сироп от кашля. Мы молча пили. Я - какао, Сара - кофе, судя по всему, с коньяком. Сара достала из сумки ручку, взяла салфетку и нарисовала там трех людей - мужчину, женщину и ребенка. Я попросил у нее ручку и взял салфетку. Зачеркнув мужчину, я дорисовал собаку, приделав ей несколько пятен, чтобы та была похожа на далматинца. Сделав так, я указал на собаку и сказал: "Линда".
- Linda. - повторила Сара.

Пока я допивал какао, Сара задумчивым взглядом смотрела в окно. Сара проводила меня до самой квартиры, и, когда я открыл дверь, нас встретила Линда. Мамы дома не было. Сара наклонилась к собаке и начала ее гладить. Я по привычке взял поводок, надел его на Линду, и Сара прямо засияла счастьем. Она жестом попросила у меня поводок, я протянул его ей. Мы молча гуляли с собакой где-то час, пока я не услышал, как кто-то меня зовет. К нам подошла моя мама, и они с Сарой дружелюбно о чем-то беседовали, так как мама неплохо знала английский. Но вот пришла пора идти домой. Сара нежно обняла меня, и этот запах банана вскружил мне голову. Мы с мамой отправились домой, и я рассказал ей о медведе, что пытался поймать лосося.

На следующий день, школа почему-то была закрыта. Через день я пришел опять. Там меня встретила Наташа. Впервые за все время я увидел ее без венка на голове, одетую в длинное черное платье. Это было странно, ведь раньше она все время носила очень яркие платья. Однажды на ней было желтое платье с белыми самолетиками, я такого еще никогда не видел, и было она настолько ярким, что резало глаза. Но в тот день на лице Наташи даже не было той добродушной улыбки, что никогда ее не покидала. В школе все были какими-то мрачными и угрюмыми, кроме детей, конечно же. А еще я никак не мог найти Сару. Когда я спросил у Грегори о ней, он сообщил, что Сара болеет. Потом он говорил, что Сара отправилась домой. Мне было обидно, что она даже не попрощалась со мной. Школа жила своей жизнью, и в последнюю субботу вместо ярмарки мы все вместе отправились на пикник.

Устроившись на берегу Днепра, мы жарили сосиски на костре, Али пытался что-то сыграть на гитаре, но у него это получалось не так хорошо, как у Сары. Вообще, пикник выдался не шибко веселым. Напряженность в воздухе разбавил Али, когда случайно поджег свой плед, присев слишком близко к костру. Сейчас я склоняюсь к мысли, что он это специально сделал. Мы тогда всей толпой его тушили, бросая в Али песок, а сам Али решил попросту запрыгнуть в воду. В конце пикника Али позвал детей собирать мусор. Я же подошел к Грегори, что отошел за деревья, чтобы покурить. Заметив меня, он потушил сигарету пальцами и спрятал ее в карман.
- А Сара приедет в следующем году? - спросил я.
- Боюсь, что нет, - вздохнул Грегори. - боюсь, что в следующем году никто сюда не приедет.
- Но почему?
Грегори присел напротив меня, положил руки мне на плечи, как это когда-то делала Сара. На лице его была скорбь.
- Сара не приедет, потому что... Потому что она сделал то, что не смогла завершить год назад. Она отправилась на небеса, к нашему Богу. Видимо, Он позвал ее, видимо, она наконец исполнила свое предназначение.

Так оно и было. В тот вечер, когда Сара провожала меня, она ушла к себе домой и перерезала вены. В этот раз поперек. Наверное, рога оленя служили своего рода контуром для надреза. Уж сколько времени прошло, а я все еще помню Сару. Она говорила о своем предназначении, говорила, что оно есть у каждого, она искренне в это верила. Не знаю, в чем именно заключалось ее предназначение, но она, как сказал Грегори, исполнила его, после чего спокойно ушла. Кажется, только сейчас я ее понимаю.
Не знаю, почему именно сейчас я вспомнил о ней, ведь много лет моя память вообще не затрагивала воспоминания о той воскресной школе. Возможно, это из-за того, что в моей жизни наступил неимоверно тяжелый период. Да, пожалуй, сейчас не проходит ни секунды, чтобы я не думал о суициде. Но, как бы тяжело мне приходилось, я все еще живу. Я живу, потому что верю Саре. Верю в то, что у меня есть какое-то предназначение, и уходить мне еще рано. И даже если мне наплевать на Бога, наплевать на его планы, наплевать на это дурацкое предназначение, я продолжаю жить, ведь в противном случае я подведу Сару. Ну а что касается школы, то Грегори сдержал свое слово. Школа опустела с уходом Сары, но память о ней будет жить вечно