Вода с грохотом билась о дно
Вода с грохотом билась о дно пластиковой бочки, давно уже лопнувшей, пропускавшей поток на заросшую лужайку. Небо расчертила молния, а за ней, словно грузовой состав по мосту, прогремел гром. Человек с мёртвым лицом выглянул в окно, замер на несколько минут, будто бы пытаясь что-то вспомнить. Безнадёжно. В заднюю дверь что-то ударилось, но он не обратил на это внимания, сосредоточенно глядя на двор, запущенный, мрачный, с расшатанной плиточной дорожкой, тут и там пробитой молодыми побегами. Цветы завяли, затерялись в сорняках, краска на высоком заборе пузырилась и слезала, как кожа с трупа, ржавая газонокосилка выставила в серое небо окоченевшие конечности. Лицо человека напоминало лицо школьника, пытавшегося решить сложную задачу. Он задёрнул занавески.
— Ма! Ты кормила Люси? — рявкнул он, глядя на кошку, столь же озадаченно созерцавшую пустую миску. Ответа не последовало, и он дрожащими руками подхватил пакет корма, а затем высыпал его перед питомцем. Кошка принялась жадно жрать, даже не поблагодарив хозяина. Человек медленно и неловко извлёк из пакета горсть мерзкого корма, затем затолкнул его себе в рот. По полу застучали мелкие кусочки, раздался хруст, похожий на звук ломающихся костей, и две челюсти заработали в унисон.
Словно кататоник, он вновь подошёл к окну, не выпуская из рук упаковки. Вновь сверкнула молния, и в дверь опять что-то ударилось. Грянул гром.
— Это не может случиться снова, я знаю, Люси. Он не придёт опять, я уверен. Клянусь тебе, котёнок, я убью его, если он опять заявится.
Люси не отвечала, так как она была кошкой. Если бы только Господь был более предусмотрителен, он бы снабдил её речевым аппаратом и достаточно большим мозгом, чтобы мелкая тварь умела составлять буквы в слоги, слоги в слова, а слова в предложения. Быть может, так было бы лучше для всех нас. По крайней мере, хуже бы уже точно не было.
Человек открыл дверь и вышел грязную, заваленную гнилыми листьями веранду.
— Ма, закрой дверь, что-то пробралось во двор!
Он отпустил мокрую и холодную ручку дрожащей рукой, затем ступил на траву босыми ногами, ёжась от холода и страха. В кустах, похожих на протянувшиеся из ада руки грешников, мелькало нечто белое.
— Этого не может быть... Пожалуйста, только не ты, снова не ты...
Содрогаясь от слёз отчаяния, он зашагал к кустам, медленно и неуверенно, как в кошмарном сне. Существо глядело на него из зелени пустым взглядом.
— Ма, этот ёбаный урод вернулся! Не спускайся вниз, молю тебя, не спускайся вниз!
Он упал на колени и отодвинул ветки. Потревоженные, они сбросили на него воду, мучительно ледяную. Существо смотрело на него, встав полубоком, подогнув облезлый хвост. Молочная шерсть вымокла и потемнела. Чудовищное лицо с огромными рыбьими глазами навыкате, мелким вдавленным носом и выпирающей нижней челюстью с мелкими, как у пираньи, зубками. От левого глаза вниз спускалась чёрная капля гноя или засохшей крови. Чудовище издало тонкий мяв, нервно, продвинувшись глубже в заросли.
— Мама, он вернулся, мама. Этот уродец, похожий на Бонзо, трахнувшего чеширского кота... — он уже не кричал, лишь шептал, сдавленно из-за душивших его рыданий.
Чудовище остановилось и посмотрело на него. Гигантские глаза смотрели сквозь. Уродливая пасть пираньи раскрылась.
— Её больше нет, и ты это знаешь.
Мужчина затрясся и замотал головой.
— Она умерла месяц назад. Ты сам увёз её в больницу, Джон. Ты неделю провёл рядом с ней, ночевал на парковке, пил только кофе из автомата, а ел лишь два раза, когда медсестра из жалости поделилась с тобой обедом.
Он зажал рот рукой. Слёзы смешивались с дождём, его трясло, кошачий корм медленно подступал к горлу, смешавшись с желчью.
— Она умерла во вторник. Ты ничего не мог сделать, Джон. Она была слишком стара. Слишком стара, чтобы следить за тобой. Знала, что ты трудный мальчик, поэтому была рядом. Когда тебя выкинули из университета, когда ты не мог найти работу. Она любила тебя, Джон, и хотела для тебя лучшего. Она бы расстроилась, если бы сейчас тебя увидела, ведь она всегда верила, что ты добьёшься лучшего в этой жизни.
— Почему ты меня преследуешь? — прошептал он хрипло. — Что тебе от меня нужно?
— Я всего лишь кот, ищущий укрытия от непогоды. И, пожалуй, я хотел бы трахнуть Люси.
— Ты ненормален, уходи отсюда, ты монстр!
— Я всего лишь кот, Джон. А вот с тобой действительно приключилась беда. Тебе нужен доктор.
Кот мотнул хвостом и взглянул на дом. Старый дом, купленный отцом. Кроме Джона и Люси там больше никто не жил уже месяц. Мама давно уже отбыла в мир иной, а Джон продолжал пить и смотреть в окно. И этот кот, заглянувший сюда из собственных кошачьих соображений, был всего лишь котом.
Всего лишь кот выпрыгнул из кустов, пробежался по лужайке, взбежал по ржавой ручке газонокосилки и перескочил через забор. Джон поднялся на ноги спустя десять минут и поковылял к дому.
— Ма? — спросил о неуверенно, глядя на окно второго этажа. Когда рак лишил её ног, она наблюдала за ним оттуда, улыбалась. Смеялась, когда они с отцом косили траву и высаживали цветы. Звала его с прогулки вечером, когда солнце раскрашивало стены в розовый. Иногда она тихо плакала, когда думала, что Джон не слышит, и он прятался внизу, плача всесте с ней. Когда он плакал, спрятавшись на веранде, она говорила с ним ослабшим голосом. Говорила, что погода переменится, и когда солнце вновь засияет, проблемы перестанут казаться неразрешимыми.
Лицо Джона вновь застыло в пароксизме безнадёжной задумчивости. Дождь кончался, и слабый свет уже протискивался сквозь ватное облачное одеяло. Люси проскользнула в приоткрытую дверцу, мяукнула в знак благодарности за сытный обед, потёрлась о испачканные ноги хозяина. Джон отмер, поднял кошку и погладил, прижав к себе. Задумчивость медленно сполза с его лица, и он улыбнулся, не переставая плакать.