!internet!
Пермь – царство бедности и дыма.
Здесь дымит всё: дымят трубы заводов, дымят, отравляя воздух, купленные кредитопомойки, дымят костры, согревающие бомжей, дымят сигареты с дряным табаком, дымят догорающие надежды на лучшую жизнь.
Если ты родился здесь, а не, скажем, в Москве и у твоего отца нет привычки кататься на "мерседесе" с личным шофером, то, скорее всего, такие привычки вряд ли когда-нибудь появятся и у тебя. У папаши малыша Андрея не было личного шофера. У него были заботы поважнее.
Вот уже который год практически каждое утро у него зверски трещала голова. И чтобы унять эту боль, бывшему фрезеровщику, а ныне безработному Александру Кузнецову всегда требовалось несколько десятков рублей. Иногда он отнимал их у жены, которая с утра до ночи работала на овощебазе, иногда подворовывал. Порой находились и другие пути для того, чтобы раздобыть заветную бутылку. В промежутках между сном и пьянкой он нещадно колотил жену и гонял по убогой квартирке маленького ребёнка, горько сетуя при этом, что тот слишком часто и помногу ест его хлеб. Однажды вечером Александр ушел куда-то и утром не вернулся домой. И никто особенно не обратил на это внимания.
Через неделю его труп нашли в канаве. И, опять таки, это никого не удивило. Обычное дело в Перми. Еще одна загубленная собственными руками, никому не нужная жизнь.
Андрей тоже никому не был особенно нужен. Матери было не до него, и целыми днями парень был предоставлен самому себе. Он, в отличие от своих сверстников, не любил драться, воровать и пить в подворотнях дешевое пиво. Он сторонился шумных компаний, предпочитая задумчиво перебирать струны гитары – единственного наследства, доставшегося ему от отца. Однажды сверстники жестоко отлупили его – за то, что не такой, как все, наверное, – и сломали гитару. На следующий день он починил старенький инструмент и теперь ещё больше замкнулся в себе, стараясь по возможности забираться в самые глухие уголки вонючих городских подворотен, подальше от назойливых людских глаз.
По воскресеньям мать одевала его в единственный костюмчик и волокла в церковь. Андрей с изумлением смотрел на испитые лица соседей. В храме они становились постными и трагическими. А потом, всего лишь через несколько часов после службы, владельцев этих благообразных физиономий можно было видеть на лавочках около подъезда пьяными вусмерть и употребляющими имя Господне исключительно в сочетании с отборными матюгами.
Гитара была понятнее. В ней не было фальши, лицемерия и грязи. Сидя где-нибудь в укромном уголке, парень, уставившись в одну точку, часами перебирал струны, уносясь в другой мир, далёкий и не понятный никому, кроме него самого.
Часто из ближайших окон неслось:
– Слышь, ненормальный, замучил уже своим дребезжанием. Пошёл нахер отсюда!
И он перебирался на другое место, чтобы начать всё сначала.
Но постепенно такие крики стали раздаваться намного реже, чем прежде. Даже сверстники почему-то перестали трогать его, и теперь ему не было нужды прятаться по тёмным углам. Однажды, когда он, сидя на любимой лавочке возле подъезда своего облезлого многоквартирного дома, неторопливо наигрывал какую-то мелодию, ему на ногу неожиданно шлепнулась широкая ладонь, похожая на шмат неважно прожаренного мяса. Когда ладонь исчезла, на колене осталась лежать липкая от пота сторублевка.
Андрей удивленно поднял глаза.
Перед ним, утирая пьяные слезы, стоял сосед Владимир Палыч. Говорят, он был на побегушках у какой-то шишки из местной ОПГ, и у него порой водились неслабые деньжата.
– Сыграй ещё, парень, – сказал сосед, присаживаясь рядом. – Душа чего-то просит эдакого, а кроме поганой паленой водки, и нет больше для неё ни черта. А вот когда ты тренькаешь... Эх!
Владимир Палыч махнул рукой и утер мокрый нос густыми волосами на сроду небритом предплечье.
– Слов не хватает... В общем, давай играй ещё.
И Андрей играл. Сначала во дворах, под аплодисменты добровольных слушателей, потом в самодеятельной группе таких же музыкантов-самоучек, а потом и на пьянках у местных мелких бандитов и бизнесменов.
На одной из таких вечеринок, куда пригласили их группу, к нему подошел упитанный человек в красивом, дорогом костюме.
Сначала он долго приглядывался к семнадцатилетнему худощавому парню. Потом, когда музыканты остановились передохнуть, подошёл к нему и мягко взял его за рукав куртки:
– Э-э-э... Молодой человек... Не могли бы вы завтра вечером сыграть для меня?
– Почему бы нет? Но все эти вопросы у нас решает барабанщик... Он у нас за старшего.
– Да нет, вы меня неправильно поняли... Э-э... Я бы хотел пригласить только вас, одного... Я так люблю гитару...
Толстяк закатил глаза кверху, зажмурился и почмокал пухлыми губами.
– Внакладе не останетесь, поверьте, – сказал он, закончив облизывать воображаемый инструмент. – Сотня долларов за вечер вас устроит?
Для Андрея это были огромные деньги. Он не стал долго раздумывать и следующим вечером уже подходил к роскошному дому любителя гитары, расположенному на окраине Перми.
До этого Андрею не приходилось бывать в подобных особняках. Двухэтажный дом за высоким кирпичным забором среди настоящих акул большого бизнеса вызвал бы лишь презрительную ухмылку. Но для паренька, выросшего на окраинах, это было верхом богатства и респектабельности.
Хозяин встретил музыканта в домашнем халате и мягких тапочках.
– Э-э... Входите, входите, молодой человек, – расплылся он в улыбке. – Будьте как дома.
Комната была обставлена подделками под антиквариат. Дорогими и не очень. Андрей осторожно сел в глубокое резное кресло и поставил рядом гитарный кофр, придерживая его рукой и не решаясь отпустить. Хозяин засуетился, убежал куда-то. Потом вернулся, неся перед собой на животе поднос с початой бутылкой и двумя бокалами.
– Вы не против, если мы обставим этот вечер по цивилизованным стандартам наших западных соседей? Как насчет джин-тоника со льдом?
– Да нет, спасибо... Я, вообще-то, играть пришел.
– Конечно-конечно. Сейчас немного выпьем за знакомство, а после я с удовольствием вас послушаю... Э-э... Вы же не хотите обидеть хозяина?
Андрею совсем не хотелось пить. Но видение новенькой стодолларовой купюры навязчиво маячило перед глазами. Он взял холодный бокал и сделал глоток.
Маслянистая жидкость обволокла нёбо и приятно защипала язык. Мягкое кресло обняло сзади, и Андрей, не в силах противиться этим тёплым объятиям, откинулся назад. Мир стал уютным и таким родным, что захотелось стать частичкой его, раствориться в плывущем перед глазами пространстве комнаты и остаться навеки в этой прекрасной стране грез, так внезапно нахлынувшей из ниоткуда.
Счастливая улыбка блуждала на лице паренька. Ему ещё никогда не было так хорошо.
А он не хотел пить с этим человеком! И почему раньше хозяин дома казался таким толстым и уродливым? Добрый, хороший человек. Только немного странный. Вот он поднимается из своего кресла, подходит к Андрею, гладит его по лицу. Какого хрена? Ну да ладно, пусть. Лишь бы не мешал, не тревожил, не влезал своими влажными руками в эту блаженную плывущую невесомость...
Полы халата распахнулись. К лицу Андрея медленно приблизился белый, слегка отвисший книзу живот, по которому стекали крупные капли пота. Под животом, словно пушка под аэростатом, торчал маленький красный член.
Резкий, приторный запах мускуса, смешанный с, похоже, женскими духами, шибанул в ноздри парня, выдергивая его из небытия. Маленький зверёк, выросший в каменных джунглях, дёрнулся – и проснулся. Ещё ничего не соображая, Андрей резко вскинул колено и... случайно попал туда, куда нужно. Толстяк схватился за пах и, скуля, повалился на ковер. Андрей, покачиваясь, поднялся. Отравленный наркотиком мозг отказывался работать, комната снова поехала куда-то вправо, и, чтобы не упасть, он схватился за спинку кресла.
Хозяин дома на коленях полз к мобильнику. Он уже схватился за трубку, когда Андрей, наконец, немного пришел в себя. Гитарист оторвался от кресла, сделал три заплетающихся шага и, чуть сам не упав при этом, тяжело ударил толстяка ногой в лицо. Тот сразу же залился кровью и опрокинулся на спину, пачкая красными соплями дорогой ковер.
Музыканту стало противно. Он смачно плюнул в разбитое лицо, метнул телефон в стену, подобрал упавшую на пол гитару и вышел из комнаты.
Неделю он скрывался у таких же, как он, нищих собратьев по музыкальному ремеслу. Но всё было спокойно. Толстяк, видимо, передумал заявлять в полицию.
Андрей снова начал играть. На улицах, вечеринках, свадьбах, в дешёвых клубах под ор и пьяные выкрики.
Как-то в очередном клубе к нему подошла размалёванная девица в сильно декольтированном вечернем платье:
– Скажи, это не ты ли треснул в рыло Васе Приходько пару недель назад?
Гитарист нахмурился и промолчал.
Девица пьяно хохотнула, потом приблизилась к парню и жарко дыхнула ему перегаром в лицо:
– Да, этот пидор любит разводить молоденьких мальчиков… Слушай, а мне бы ты тоже заехал по морде, если б я показала тебе, что у меня под юбкой?
До этого у Андрея не было женщин. Он опустил глаза.
– Ого! А ведь ты ещё девственник... Ты ведь ещё девственник, правда?
Ниже смотреть было некуда. Щёки и уши гитариста пылали, ему казалось, что все на него смотрят, и, чтобы хоть как-то скрыть смущение, он зло рявкнул:
– Слушай, ты! Заткнись... Дура!
Девица в притворном испуге закрыла рот ладошками.
– А девственник-то с зубками... Слушай, музыкант, – она перестала издеваться над бедным парнем и перешла на деловой тон: – И всё-таки, сколько ты берешь за вечер?
– Смотря за что! – выпалил Андрей.
– За всё, – спокойно произнесла мучительница.
– Тысяча рублей устроит? – выдавил он, удивляясь собственной наглости.
– Вполне, – усмехнулась девица. – Слушай, пошли ко мне прямо сейчас…
Они вдвоем улизнули с тусовки. У неё была своя небольшая, но уютная и со вкусом обставленная квартира. Она смыла в ванной с лица боевую раскраску, которую кто-то по ошибке назвал косметикой, и оказалась очень даже симпатичной девчонкой лет на десять моложе, чем ей можно было бы дать поначалу. Андрей даже не успел охнуть, как девица содрала с него штаны и трахнула так, что он потом два дня ходил как в тумане.
Девчонка работала на местном радио и устроила, чтобы одну из композиций группы, в которой играл Андрей, несколько раз прокрутили в эфире. Музыка понравилась, появились первые более-менее стоящие предложения. Вдруг оказалось, что на фоне своих коллег по цеху Андрей выглядит на порядок выше по технике исполнения. Девчонка даже устроила ему отдельное выступление в одном из фешенебельных отелей.
Он два часа играл соло. После концерта к нему подошел мужчина в дорогом костюме и предложил записать музыку на студии. Андрес опасался повторения случая с Приходько и на всякий случай положил в гитарный кофр кухонный нож. Но все обошлось. Более того – на студии не только записали его концерт. Здесь он получил свое новое имя.
– Андрей Кузнецов, – задумчиво произнес мужчина в костюме, пожевывая кончик кубинской сигары. – Нет, не пойдет. Я не продам даже десятка дисков с таким именем на обложке. Надо что-то свежее, запоминающееся, но в то же время не пошлое. Например... хммм... Как насчет Андрея Тесакова? По-моему, то что надо! Кстати, ты не очень-то и похож на... провинциала – подобрал тот слово, дабы не обидеть молодое дарование – Кожа бледная, глаза светлые. Ну что, как насчет нового имени?
Андрей пожал плечами. Что ж, если у него действительно намечается новая жизнь, к чему цепляться за старое имя и свое прошлое?
На следующий день концерт Андрея Тесакова поместили в вечернюю трансляцию. Гитарист заснул в объятиях своей благодетельницы, а наутро проснулся знаменитым. Кто бы думал – никому не известный самоучка из подворотни играл во многом лучше профессиональных исполнителей!
Сразу появились весьма серьезные предложения от владельцев других отелей по поводу концертов и даже контракт на запись собственного диска. И конечно, новые женщины. Его девчонка, пробившая ему дорогу к известности, видимо, что-то заподозрила и как-то спросила его:
– Это правда, что ты спишь с другими бабами?
Он ничего не ответил, лишь нахмурился и чуть ниже опустил голову, не прекращая перебирать звенящие струны.
– Ишь ты, гляди-ка! У нашего девственника помимо нового имени вырос еще и член!
Она подошла и ударила его по щеке. На лице гитариста тут же багрово налились четыре длинные полосы от пальцев.
Музыкант не спеша отложил гитару, встал и ударил её кулаком в грудь. Девчонка отлетела к стене и медленно сползла по ней, не отрывая от него изумленного взгляда.
– Никогда не смей меня бить, – спокойно произнес он. – Это – закон! Меня и так слишком много били.
Он снова сел на свое место и взялся за инструмент.
Девчонка медленно приходила в себя.
– Так-так, Андрей, – пробормотала она. – Стало быть, у девственника кроме члена выросли еще и клыки... И теперь он устанавливает в моем доме свои законы. Ну смотри, парень...
Она медленно встала на ноги. Её качнуло в сторону, и она была вынуждена опереться на стену, чтобы не упасть.
– Ну что ж, смотри, музыкант, – повторила она. – Теперь тебе придется одному плавать в этом дерьме. Но учти, чтобы выжить в шоу-бизнесе, мало будет одних зубов и члена... А теперь пошел вон, щенок, чтобы духу твоего здесь не было.
Он криво усмехнулся, встал, зачехлил гитару и, не оборачиваясь, вышел за дверь. Через несколько месяцев он случайно узнал, что та девчонка погибла в автокатастрофе. Андрей не пришел на похороны. Он был слишком занят.
Он играл. Но теперь он играл в больших залах с совершенно другой публикой. Только другой ли? Да, у этих мужчин с сытыми глазами были дорогие костюмы, их сопровождали дорогие женщины и на концерты они приезжали в дорогих автомобилях. Но шампанским по тысяче долларов за бутылку они нажирались до поросячьего состояния так же, как последний слесарь нажирается паленой водкой. На его концертах они лазили потными ладонями под юбки своим ослепительно-красивым любовницам и блевали на натёртые до блеска паркетные полы перед его сценой.
Но он играл. И очень часто играл он, закрыв глаза. А после концерта хлестал прямо из горлышка теперь уже очень дорогое американское виски. Бесспорно, его имя очень скоро было бы в списках хитов рядом с именами звезд российского шоу-бизнеса, если б только в конце концов пагубные привычки не довели его до реанимации.
Случилось это в тот день, когда ему стукнуло двадцать лет...