Погожее апрельское утро

Погожее апрельское утро. В кирпичной кладке длинного двухэтажного здания зеленеет мох. Казённая вывеска «Детский сад № 136» не то чтобы грязна, но как-то особенно, по-весеннему немыта. Чёрная слякоть и белое солнце. Воробьиный щебет раздирает воздух. Еще не так тепло, чтобы ходить без пальто, но уже достаточно тепло, чтобы ходить без шапки — если ты взрослый. Поэтому мама и папа без шапок.
— Мама, я тоже хочу без шапки! — хнычет маленький Игнат.
— Нельзя, мой цветочек. Ещё очень холодный ветер.
— Папа! — не теряет надежды Игнат. — Скажи маме, что ветер не холодный!
— Холодный, дружок, холодный.
Детсадовский вестибюль: толстая кадка с пальмою, кабинет заведующей, доска почёта и бряканье кастрюль, доносящееся по коридору с кухни. Папа как всегда подождёт маму на улице.
— Валентина Аркадьевна, доброе утро... Извините, мы сегодня немного задержались...
— Ничего страшного. Но мы уже завтракаем. Здравствуй, Игнат. Раздевайся и проходи за свой стол.
— Соловкин, а съешь у меня яичко? — просит Люда Конобеева, симпатичная девочка с соломенной чёлкой и светло-карими глазами. Люда с Игнатом соседи не только по столику, но и по тихому часу: их раскладушки стоят рядом.
Игнат подвигает к себе Людино блюдце с уже очищенным яйцом, берёт яйцо в руку и... роняет его на стол в брезгливом испуге: ему вдруг явственно кажется, что не яйцо сжимают его пальцы, а маленькую человеческую головку — скользкую, лысую, бледную. А самое удивительное и противное в том, что головка эта не чья-нибудь, а Марата М., странного нелюдимого мальчика, не так давно поступившего к ним в группу. Закрытые, широко посаженные глаза, низкий лоб, выпяченные губы... Нет сомнений, что это именно он.

— Чего кидаешь?! — обиженно кричит Люда, едва поймав покатившееся со стола яйцо. — Не хочешь — не ешь, дурак.

— Я не кидаю... — оправдывается Игнат. — Просто я Маратку испугался...

— Какого ещё Маратку?! — негодует Люда. — Маратка тебя не трогает, Маратка вон где!

Игнат и сам знает, где Маратка. Вон он, рядом с окном, сидит ко всем спиной, один за своим столом, за который почему-то больше никого не сажают. Наверное, это потому что у Маратки такой отвратительный затылок... Да, он там, сидит и никого не трогает... А может, это вовсе и не его была голова? Странно, но Игнат почему-то уже совершенно не помнит, как выглядела эта маленькая голова, хоть и видел её вот только что. Это, наверное, потому (ещё более странно), что он даже не помнит, как выглядит голова большого, настоящего Маратки, если смотреть на неё спереди. Это нехорошо, Игнат так не любит. Нужно немедленно пойти и посмотреть.

— Соловкин, ты чего встал? — строго интересуется Валентина Аркадьевна.
— Я сейчас... — уклончиво отвечает Игнат, вылезая из-за стола и направляясь в сторону Маратки; не объяснять же ей, в самом деле.
— Соловкин, ты куда?! — громко спрашивает воспитательница; в голосе её чувствуется изрядное волнение.
— Я сейчас... я только до Маратки дойду, и обратно, — уверяет её мальчик.

— Сейчас же вернись!! — Игнат слышит за своей спиной быстрый цокот приближающихся каблуков. Валентина Аркадьевна больно хватает его за руку, тащит назад за стол, что-то гневно кричит.

Обидно. Некоторое время Игнат размазывает кулачком по лицу слёзы под сочувственные Людины взгляды, потом хватает лежащее перед девочкой яйцо и ожесточенно, давясь, съедает; яйцо как яйцо — и чего это он вдруг??

После завтрака — рисование домика. Срисовывая картинку, Игнат следит одним глазом за Мараткой; желание заглянуть Маратке в лицо не оставляет его. Но тот по-прежнему сидит спиною ко всем и отдельно от всех; интересно — он вообще там рисует что-нибудь или нет?..

— Вот, Светочка, вот молодец! — закончив создавать образец, Валентина Аркадьевна ходит меж столиков и следит за процессом, раздавая при этом похвалы и советы. — Посмотрите, как хорошо Светочка дерево нарисовала. Не поленилась, всё как положено раскрасила: ствол и веточки — коричневые, листочки — зелёные... А вот у Мишеньки тоже очень неплохой рисунок. Ну, а здесь у нас что?.. Неплохо, Анечка, очень неплохо... И ты, Степан, молодец... Валентина Аркадьевна неожиданно замолкает. Игнат поднимает глаза и видит её, стоящую возле Маратки. Глаза у неё вытаращены, губы поджаты. Руки совершают в воздухе хаотичные мелкие всплески, а колени, кажется, слегка дрожат. Так проходит около минуты. Валентина Аркадьевна приходит в себя, выхватывает у Маратки рисунок и быстрым шагом несёт его вон из зала. Как ни быстр, однако, её шаг, Игнат успевает хорошо разглядеть, что именно нарисовано на листе бумаги.

Как и положено, сам, собственно, дом. Однако, нет ни солнышка, ни дерева, ни травки. Вместо всего этого перед домом стоит лавочка, а на лавочке — длинная такая коробка. В коробке с закрытыми глазами лежит человек. И всё это одним чёрным цветом.
Валентина Аркадьевна меж тем где-то в коридоре кричит:
— Избавьте меня от этого наконец, прошу вас!
— Возьмите себя в руки, — урезонивает её Наталья Петровна, заведующая.
— Поймите, я не хочу нести ответственности!
— Да успокойтесь вы...

Через некоторое время Валентина Аркадьевна возвращается — бледная, спокойная и туго заведённая, как пружина будильника.

— Откладываем в сторону свои рисуночки, аккуратненько, стараясь ничего не пролить, вылезаем из-за столов и идём в раздевалку.
Марина со Светой, как всегда, о чём-то шепчутся и хихикают. Степан с Алёшей, как всегда, не поделят игрушку. Валентина Аркадьевна, как всегда, читает книгу, сидя на лавочке под крышей веранды.

Но где же Маратка? Маратки нигде нет.
— Валентина Аркадьевна, а где Маратка? — спрашивает Игнат воспитательницу.
— Откуда я знаю, оставь меня в покое! — неожиданно зло отвечает Валентина Аркадьевна, не отвлекаясь от книги.
— Он в старой песочнице! — сообщает пробегающий мимо Антон.

Старая песочница находится в дальнем глухом углу садика рядом с горами отслужившего уличного инвентаря: пришедшие в негодность качели, поломанные скамейки, выдранные с корнем навесы-грибки и прочий хлам. Когда-то здесь была территория для прогулок, когда-то в этой песочнице играли дети... только это было очень давно.

Незаметно для Валентины Аркадьевны Игнат отбивается от группы и бежит к старой песочнице. Маратка действительно там, издалека видна его куртка. Только... почему он лежит ничком? Совсем, что ли, дурак?.. Да, Игнат тоже любит делать то, что нельзя, но ведь не до такой же степени, чтобы валяться в грязи, уткнувшись лицом в песок! Эй... ты чего?..

Игнат подбегает к песочнице и с ужасом видит, что Маратка не просто лежит ничком в песке — он наполовину зарыт в нём. Наружу торчат каблуки ботинок, целиком спина, отдельные фрагменты рук и ног; лица не видно — лишь затылок и верхняя часть ушей. Игнат склоняется над Мараткой и хлопает его по спине; такое ощущение, что он хлопает большой холодный камень. Что-то здесь не так... Что-то здесь очень и очень не так. Об этом нужно срочно рассказать.
— Валентина Аркадьевна! Валентина Аркадьевна! — примчавшись на веранду, Игнат возбужденно дергает воспитательницу за рукав. — Там Маратка! В старой песочнице! Он весь под песком!
— Так надо, — каким-то странным, деревянным голосом отвечает Валентина Аркадьевна.
— Ему там плохо, у него совсем нет лица, оно всё под песком! И сам он весь под песком, только одни ботинки остались! Пойдёмте скорее, ему там плохо!
— Ему там хорошо, — прежним деревянным голосом произносит Валентина Аркадьевна.
Ну что ж... взрослым виднее. Значит, ничего особенного во всём этом нет, и зря он испугался.

За обедом Игнат ужасно рассеян; то и дело он оглядывается через плечо на столик у окна, но столик пуст: Маратки почему-то всё нет и нет. Что ж он, так и лежит до сих пор в песочнице?.. А кушать?..
После обеда приходит время тихого часа. Нянечки расставляют и стелят раскладушки, дети послушно ложатся. «И никаких разговоров, всем спать!».
— Конобеева, — стараясь не разбудить никого лишнего, громко шипит Валентина Аркадьевна, — возьми свои вещи и переляг на другое место. Вон туда. С минуту Люда сопит, собирая в охапку одежду, затем воспитательница вместе с девочкой удаляются.

Сквозь сон он слышит тихие голоса. Один голос, кажется, тёти Нины, а другой вроде бы бабы Лены, обе они нянечки.
— Ну чего, куда? Сюда его, что ли?
— Ну да, сказали, сюда.
— Что, прям сюда?
— Ну да.
— Ох, господи, креста на них нет...
Наступает продолжительная возня, затем — тишина.

Минут за десять до конца тихого часа Игнат просыпается. Пока он спал, Люда, оказывается, вернулась на своё место и теперь преспокойно дрыхнет. Будить и приставать к ней с просьбами, конечно, уже поздно, но ещё есть время как-нибудь подшутить над спящей. Например, дёрнуть за косичку — несильно, чтоб не обиделась. Вот только косичек её не видать, Людка зачем-то накрылась одеялом с головой... странно, зачем? Она никогда раньше так не спала — закрывшись одеялом с головой...

Игнат привстаёт со своей раскладушки, берётся за Людино одеяло и осторожно тянет его на себя. Одеяло потихоньку сползает, и... к своему ужасу, вместо Людиных кос Игнат видит перед собой стриженый Мараткин затылок, покрытый отвратительными язвами, чёрными и засохшими. Вдобавок, из-под одеяла пахнет чем-то очень неприятным. Однажды мама Игната оставила размораживаться холодильник и забыла в нём кусок сырого мяса; уехали на дачу, приехали через неделю, — запах был примерно такой же.
— Ну вот чего ты лезешь куда не надо?! — неожиданно возникшая откуда-то баба Лена оттаскивает Игната за майку в сторону и поспешно прячет Мараткин затылок, снова натягивая на него одеяло.

Тихий час закончен, ребятишки один за другим одеваются, моют руки и начинают полдничать. Все раскладушки убраны, кроме одной, что так и стоит посреди зала. За столами царит небывалое молчание.

— Валентина Аркадьевна, а почему Маратка до сих пор спит? — нарушает наконец тишину Света.
— Не почему, так просто, — Валентина Аркадьевна очень бледна.
— Но ведь уже...
— Елена Тимофеевна, мне кажется, лучше отнести эту раскладушку в холл. Ну или куда-нибудь. Я имею в виду, подальше от детей.

Рядом с большим общим залом за арочным проёмом в стене имеется чуть меньшее по площади помещение не совсем понятного назначения — холл. В холле всегда зашторены окна, там стоит пара кресел и телевизор, а на стене висит вымпел с Лениным — и больше ничего. Свет в холле практически никогда не зажигают, вот и теперь: времени почти пять, на улице уже сумерки, в зале горят люстры, а в холле темно; если поставить туда раскладушку, то и видно её никому не будет... Баба Лена кличет на помощь другую нянечку, тётю Нину, и вдвоём, не без труда, они перетаскивают раскладушку вместе с Мараткой из зала в холл.

После полдника за детьми начинают приходить родители. К семи часам в группе остаётся четыре ребёнка: Игнат, Люда, мальчик Антон и Маратка. Родители за ними почему-то не идут.

В семь пятнадцать говорит «до свидания» и уходит тётя Нина. Валентина Аркадьевна всё больше и больше бледнеет, ей тоже хочется уйти домой, и к половине восьмого она срывается в крик:

— Где ваши родители?? Игнат! Люда! Антон! Где ваши родители, я спрашиваю?! Я не хочу за вас отвечать!!

Волнение воспитательницы передаётся детям, они вот-вот заплачут; откуда им знать, где их родители? Валентина Аркадьевна с трудом берёт себя в руки и пытается улыбнуться:
— Ну-ну, всё хорошо... Давайте во что-нибудь поиграем. Давайте водить хоровод. Все берёмся за руки и начинаем. Каравааай, каравааай, кого хочешь выби...
Осёкшись, Валентина Аркадьевна замирает на месте, смотрит в сторону холла огромными глазами и кричит не своим голосом:
— Лена Тимофейнаа!! Сюда!!!
Игнат оборачивается и видит, что Маратка, встав со своей раскладушки, медленно выходит из холла. Движения его неуклюжи, руки вытянуты вперёд, ноги почти не гнутся в коленях.
— На голову ему что-нибудь, Лентимофейна!! На голову!! — кричит Валентина Аркадьевна, пятясь назад и таща за собой трёх детей.
Зажмурившись, баба Лена торопливо заходит к Маратке за спину, стаскивает у себя с головы косынку и дрожащими руками завязывает ею Маратке глаза. Крестясь, быстро отходит в сторону.

С белой повязкой поперек белого лица Маратка продолжает свой странный, бесцельный путь.

— А ну-ка!.. А ну-ка не плачем!.. — героически пытается взять ситуацию под контроль Валентина Аркадьевна. — Марат просто хочет поиграть с нами в жмурки, да, Марат?.. Сейчас Марат будет нас ловить, а мы будем от него убегать, все вместе. Только все вместе! Игнат, Люда, Антон! От меня ни на шаг, вам ясно?!..

Воспитательница и трое детишек пятятся мелкими шажками в угол зала, стараясь не попасться Маратке в руки. Ему, впрочем, кажется, все равно, он с ними не играет; он продолжает медленно идти по прямой, ничего не видя перед собой и ни на что не реагируя. Под окном возле батареи вздрагивает на полу баба Лена; рот её открывается и закрывается, как у рыбы, а пальцы теребят воздух.
— Валентинаркадьна, что это баба Лена дееелает? — растягивая сквозь плач слова, спрашивает Люда.
— Умирает, — треснувшим голосом говорит правду Валентина Аркадьевна.
Маратка тем временем проходит через весь зал и упирается лбом в стену. Царапая обои и шаркая на месте ногами, он пытается идти дальше. В коридоре раздаётся звонок — за кем-то пришли.

— Чтоб даже не шелохнулись! — приказывает Валентина Аркадьевна и бежит открывать дверь.

В зал входит Людин папа. Косясь на Маратку, поднимает дочь на руки, осыпает поцелуями, несёт к выходу. У двери оглядывается и зовёт Антона:

— Антоша, пошли с нами! — повернувшись к Валентине Аркадьевне, объясняет: — Соседи по лестничной клетке, могу захватить.

В коридоре щёлкает замок, Валентина Аркадьевна и Игнат остаются одни. Возле стены продолжает шевелиться Маратка.

— Игнат, послушай меня очень внимательно, — говорит воспитательница отрывистым голосом, крепко взяв мальчика за руку. — Ты слушаешь меня?
— Да, Валентина Аркадьевна.
— Когда в следующий раз позвонят в дверь, ты побежишь и спрячешься в туалете, в самой дальней кабинке. Если это будут твои мама с папой, то я приду и скажу тебе... Если нет, то ты... то ты... так и будешь там сидеть. Ты понял?..
— Да.
Через десять минут раздается звонок. Игнат бежит сломя голову в туалет и прячется в дальней кабинке. Не помешало бы закрыться на щеколду, как дома, но в туалете детского садика нет щеколд... Затаив дыхание, мальчик напряженно прислушивается. Далёкий звук отпираемого замка, чуть слышный скрип двери, секундная тишина и кричащие возгласы Валентины Аркадьевны:

— А вот и бабушка, наконец, за Маратом пришла! Марат у нас последний остался, всех забрали! За Маратом ба... бу...

Голос её неожиданно глохнет. Слышится слабый и глухой стук, как будто на пол уронили мешок с мукой. В туалете вдруг почему-то гаснет свет. Кажется, что не только в туалете, но и во всём здании — уж слишком темно. В кромешной мгле Игнат начинает беззвучно плакать. Он знает, что ему нужно вести себя очень тихо, чтоб не услышала бабушка Маратки...

Проходит время. Игнат понимает, что нужно успокоиться и попытаться выбраться. Сначала выйти на цыпочках из туалета. Пользуясь темнотой, проскользнуть незамеченным в коридор. Оттуда на улицу. На улице светло. Там люди, там не страшно.

Он открывает дверь кабинки и липко цепенеет, хватаясь рукою за вдруг заломившую грудь. Перед ним стоит огромного роста старуха с серым длинным лицом. На руках у неё Маратка. По мере того, как мёртвый ребёнок медленно поворачивается, Игнат столь же медленно оседает на пол. Жизнь — странная штука. Оказывается, он больше не мальчик. Он взрослый мужчина, чьё больное сердце не вынесло кошмарного сна.