Вытирая слезы, я шел по дороге

Вытирая слезы, я шел по дороге. Не знаю куда. Пусть меня собьет машина и эта история закончится. Но машин не было, ещё бы, сейчас два ночи.

Я дошел до какой-то обрыгаловки, я старался обойти её, но парень в кожаной куртке заметил меня. «Эй, пацан, а ну-ка сфоткай меня» — крикнул он. Я подошел к нему. «Меня и моего кореша» — продолжил он. Я попросил их встать напротив лампы. Желтым цветом исказились их пьяные лица. Я сделал фото. «Я выгляжу уродливо, пацан» — сказал один из них. Тот, что в кожаной куртке взял меня за рукав и повел внутрь. За барной стойкой мужчина похож на Виктора Гюго. Повсюду дым сигарет. Мы сели за свободный столик.
— Сделай всё по — красоте, тут же больше света?
— Ну да.
— Ты зачем привел его сюда, ему сколько лет?
— Мне восемнадцать.
— Дмитрий…, а это Веня.
— Вениамин - поправил его второй.
— Глеб.
— Сделай пиздатое фото, Глеб.
Эти два бугая улыбнулись. Я показал им фото.
— О, заебись.
— Пиво будешь?
— Нет, я не пью.
— И баб не ебешь?
— Да ты посмотри на его прическу ебать!
— Где твои родители, Глеб?
— Моя мать зарабатывает натурой, а отец бывший мусор.
— Не повезло тебе, малой.
— Я бы убил такую мамашу, а Веня?
— Нет, она хорошая, просто ей на меня наплевать.
— И что ты собираешься делать?
— Снимать кино.
— Чего?
— Я буду режиссером.
Дима начал смеяться так, что чуть не проглотил сигарету.
— Это те хуесосы, что сидят в креслах…слышишь Веня…те хуесосы, что сидят в креслах и командуют, строят из себя важных типов, у них типа берут интервью и они рассказывают всякую хуйню…
— Ебать ты артист нахуй — гогочет Дмитрий.
— Это странно, парень.
— Что в этом такого?
— Выбрось эту хуйню из головы и займись делом. Одно дело нормальная работа, а другое, че то там снимать. Кино-хуе-моё блять. Людям нужна работа, а работу у нас в стране никто не ценит, и твой талант точно ценить никто не будет.
— Всё, Веня, че то ты разогнался, расстроил пацана.
— Я сколько живу уже, многого повидал.
— Это единственное, что мне остается делать — добавляю я.
Вениамин усмехнулся и рыгнул.
— Подойди к бармену, им нужен посудомойщик.
— Тебе взять еще пива?
— Нет, не надо.
— Как его зовут?
— Борис Виталич. Нормальный мужик, его пиздошит правда иногда…
— Что?
— Ну контузия у него, вторая чеченская хуле.
— Кино-кино-хуе-мое - бормочет Веня и смотрит в стакан.
— Дай мне камеру Глеб, я буду снимать кино — Дима смеется так, что стол вибрирует — почему то я не вижу сраных журналистов у себя под окном — продолжает он — Борис Витальевич, где журналисты? Я звезда! Я снимаю кино!
— Сядь на место алкаш ёбаный! — крикнули сзади.
— Выходи на улицу пидрила! — говорит Дима.
Все шестеро, кроме меня и бармена выбегают на улицу. Начинается драка. Я подхожу к барной стойке.
— Я слышал, тебе нужны работники — говорю я.
— Сколько тебе лет?
— Восемнадцать.
— Приходи завтра утром, посмотрим.

Я вышел на улицу и сделал несколько снимков кричащей толпы, красного лица Вени, двух валяющихся тел, разлитого пива на углу бара и луж крови. Я почувствовал себя живым и злость на мать постепенно спадала. Мне захотелось домой, и я передумал спать под мостом. Когда я вернулся, дома никого не было. Эта сумасшедшая пошла искать меня? Вряд ли. Противно было заходить в её комнату. Я уселся возле зеркала на полу. Сделал фото. Я вспомнил как смеялись надо мной в баре. Я взглянул на свои волосы. Они отросли до плеч. Я состриг концы ножницами — получилось криво. Кофта пропахла пивом и сигаретами. Я включил The Cure. Я снял с себя джинсы и отыскал ее колготки. Это было странное ощущение. Я его отчетливо помню. Особенно, когда увидел свои худые ноги в зеркало. Я нашел юбку в шкафу и узкую кофту с вишенками, я обрезал ей рукава по локоть. Минут двадцать или даже больше я смотрелся в зеркало. Я расчесал волосы и добавил тёмной помады, и мне стало страшно, ужасная тревога и возбуждение засели у меня в животе. Я не отрывался от зеркала, я долго позировал и сделал кучу фото, которые нужно было спрятать. Я закрыл дверь в комнату и лег на диван. Вскоре я уснул.

«Глеб!» — услышал я крик. Я вскочил с дивана и взглянул на часы — девять утра! «Глеб, что с тобой, Глеб?». Я остановился у зеркала. Я потрогал трусы сквозь нейлон — всё было мокрым. Я быстро стянул с себя всю одежду и спрятал под кроватью. С трудом вытер помаду. Остатки ткани от кофты я выбросил в окно. Выключил музыку. «Всё хорошо!» — кричу я. Хотелось незаметно проскользнуть в ванную, но не вышло.
— Ты что с волосами сделал?
— Я состриг их немного.
— Немного? Да ты себя видел?
— Я тороплюсь!
Я быстро оделся, взял камеру и выбежал в прихожую. Меня наверняка ждёт Борис Витальевич.
— Глеб, ты хотя бы поешь!
— Нет времени!
Быстрым шагом я дошел до бара. Уже девять тридцать. Бориса за стойкой не было. Сидел один бич в косухе и рыжей бандане. Я прошел на кухню. Пусто. Я выхожу и спрашиваю у того парня, куда подевался бармен и вдруг чувствую руку на своем плече.
— Тебе чего?
— Ох, ты напугал меня.
— Извини.
— Помнишь, я вчера спрашивал на счет работы?
— Ах да…восемнадцать есть?
— Есть.
— Моя кухня пустует уже как два месяца, мне приходится заниматься всей этой хуйней самому, но я бармен, а не ебаный уборщик, понимаешь?
— Да.
— Я не гарантирую тебе кучу денег и всё такое…в общем следи за чистотой в этой помойке и перемывай склянки.
— Я начинаю сейчас?
— Ну…да…можешь приступать…я заплачу тебе за сегодня…а там посмотрим.
Кухня выглядела ужасно. Куча стаканов в раковине. Странно пахнущая слизь в ведрах на полу. Тараканы размером с палец. Я вымыл все стаканы. Проветрил комнату. Я был лучшим убийцей тараканов на планете. Я взял зажигалку и поднес ее к жопе этого урода. Он замешкался и свалился на пол, встретив мой тяжелый ботинок. Я вылил все дерьмо из ведер и не заметил, как прошло несколько часов. «Нихуя, парень, я не узнаю свою кухню — сказал Борис Витальевич, — слушай, передохни немного, а то она станет слишком чистой».

Я сидел за барной стойкой и изучал клиентов. Дед в ковбойской шляпе читал газету, у него кружка темного, усы, похожие на ершик для унитазов. Парень со своей страшной подругой, прической пуделя и кривыми зубами. Они мило общаются о какой-то ерунде. Он кладет потную руку ей на колени, она не перестает ее убирать.
— Есть несколько видов пива — начинает Борис Витальевич — стаут, раухбир, лагер, ламбик, пэйл — эль, пильзер низового брожения, портер… Тощий парень в очках заказывает светлого. Он садится за столик. Его лицо становится грустным.
— Лагер имеет мягкий вкус, знаешь, легкий такой, есть лёгкий американский лагер, американский премиум лагер, венский лагер, так же темный американский лагер, потом…пильзнер…богемный, классический и немецкий… Пудель начинает выяснять отношения. Старик смотрит на них поверх газеты.
— Чаще всего берут классический американский пильзнер…вот, видишь тот бачонок? Здесь немецкий, здесь классический, на каждом написано, есть названия, понимаешь? Вот богемный… Старик достает пачку и смешно пожимает губами, прикасаясь к сигарете. Пудель успокаивается и отхлебывает пива
— Не стесняйся брать чаевые… За окнами курят двое. Осенние листья падают на их тела.
— Здесь один и тот же контингент: пьяницы с завода, безработные пьяницы, городские фрики, пьяные говнари, пьяные педовки, пьяные старики…нормальные люди здесь не задерживаются…
Я долго изучал наших клиентов. Вени и Димы сегодня не было. За окном стемнело. Борис заплатил мне сотку. Солнце впереди меня падало за горизонт. Я шуршал сухими листьями, идя по прямой широкой дороге. Люди возвращались домой после тяжелого дня. На углу улицы я увидел Артема и Аню. Двое парней рядом с ними курили и увидели меня. Они передавали сигарету друг другу. «Эй, Глеб, иди сюда!» — крикнула мне Аня. Я подошел к ним.
— Это Глеб, наш сосед через дорогу.
— Привет.
— Привет, я Слава, а это Костя.
Слава смотрел на меня через толстые линзы очков, его друг Костя чесал свою бритую голову. На нем были светлые джинсы и бомбер. Когда я впервые увидел его, то не поверил, что такие ещё существуют. Аня курила вместе с ними, она смешно затягивалась, щуря глаза. На ее пальто упал осенний лист и я смахнул его.
— Как дела, Глеб?
— Отлично, я нашел работу.
— Да, где?
— В баре, тут недалеко.
— Мы зайдем к тебе попить пивка — говорит Костя.
— Вот бля — завопил Слава
— Что такое? — Брекеты в десну впились.
— Эй, Глеб, сегодня концерт Sonic Death и еще каких- то новичков — говорит Артем, передавая мне сигарету.
— Я не знаю таких — отвечаю я.
— Да похуй, туда приходят не за этим.
— Я с вами — говорит Костя.
— Как мама? — вдруг спрашивает Аня и уводит меня за рукав. Ее волосы пахнут кокосовым молоком.
— С ней всё хорошо — отвечаю я.
— Ты пойдешь на концерт?
— Не знаю.
— Я ненавижу эту музыку. Это же ужасно, многие записи, которые мне показывал Артем…это даже не музыка, а какие-то тупые крики и вой. Плюс эти фанаты, которые постоянно устраивают дичь на концертах. Почему нужно причислять себя к определенной субкультуре? Быть одинаковым, носить ту же одежду, слушать ту же музыку…это все должно остаться в прошлом — она встала напротив клумб с розами — сделай снимок.
— Субкультуры это круто - говорю я.
— А я рада, что они все вымерли - Аня делает обиженное лицо.
— Почему же?
— Сейчас самое лучшее время: слушай что хочешь, одевайся как хочешь, делай что хочешь. Тебе больше не нужно причислять себя к кому-то, чтобы быть собой.
— По-моему ты несешь хуйню.
— А по моему ты не понимаешь.
— Отсутсвие субкультур - это показатель того, что мы стоим на месте, посмотри на нас, у нас есть все, чего мы хотим, но мы не знаем что с этим делать, мы зашли в тупик - настаиваю я.
«Эй, голубки, вы не забыли про нас?» — крикнул Костя. Слава постоянно молчал. На нем был пиджак в клетку. Очки с металлической оправой. Коричневая кожаная сумка. Мы дошли до остановки. Попрощались с Костей. Мы продолжили путь по желтой дороге.
— Что у тебя за камера? — вдруг спрашивает меня Слава.
— Minolta CLE
— Где ты достал ее?
— Мой отец привез мне ее.
— Я думал у тебя старперская «Смена».
— Минолта тоже старперская.
— Ты учишься в нашей школе?
Я рассмеялся.
— Нет, я работаю в баре.
— Почему ты не продолжил учебу?
— Не знаю, мне скучно там.
— Покажешь мне свои фото? — спрашивает Аня.
— Конечно, но не сейчас. Мы остановились возле дома Славы. — Ладно, до завтра.
— Пока.
— Пока.
Мы подходили к дому, и я насчитал три дырки на своем свитере. — Ладно, Глеб, подумай на счет концерта! — сказал Артем. — Хорошо! Я зашел домой и сел на стул в прихожей. Сначала я не поверил своим ушам, но мать на кухне что-то готовила. Сегодня должен начаться ураган или всемирный потоп.
— Глеб, это ты? Я приготовила шарлотку.
— Сегодня какой то праздник?
— Нет, а что?
— Да так, ничего.
Я переоделся и сел за стол. Это действительно была шарлотка.
— Куда ты сегодня уходил?
— Я работаю.
— Где?
— В баре недалеко от дома.
— Ох, Глеб, тебя же могут там убить, они же там постоянно напиваются, а еще у них наверняка отсутствует охрана…
— Все нормально. Борис Николаевич дал мне работу, и он платит. — Кто такой Борис Николаевич?
— Это бармен.
— Надо было отдать тебя в школу, чтобы ты не занимался ерундой.

После она наконец замолчала и уселась за телефон, параллельно переключая каналы в телевизоре. Зайдя в комнату, я проверил одежду под кроватью, потом поднял матрас и проверил снимки. Всё было на месте. Я разглядывал фотографии. Два этих алкаша. Драка. Тут я. Снова я. Фото с Аней стало моим любимым. Я открыл тетрадь и решил записать всё, что сегодня со мной произошло. Вышло на шесть страниц. Я долго рассматривал деньги, которые заработал сегодня и не знал, что с ними делать. Я сунул купюры в карман и постарался уснуть, но пролетающий над моим домом самолет разбудил меня.