Говорят
— Говорят, оборотень жрет не только коров и коз… — слышится приглушенный шепот. Свет пламени пляшет на лицах детей, сидящих у костра.
— Да плевать на оборотня, его скоро все равно поймают, — шепчет рыжий мальчик. — Вот моей сестрице еще хуже! Знаете ее? Она очень красивая, — гордо улыбается он. — Так вот, теперь из-за того, что она упала с лестницы, жених от нее отказался.
Остальные четверо сочувствующе качают головами.
— Вранье! — встреваю я, выбираясь из-под куста, и отряхиваю безрукавку от грязи и листьев. Меня не принимали в их кружок, и я решил подслушивать. Несмотря на громкие вскрики и изумленные лица, я продолжаю: — Это оборотень напал на твою сестру!
— Ты лжешь! — громко рычит рыжий, Элид. Я насмешливо изгибаю бровь и пинаю сухую палку в костер, тут же кашляющий всполохом огня.
— Из-за неосторожности все ее лицо зверски расцарапано? Неужели ты веришь в эти байки?
Элид, сжав кулаки, вскакивает с насиженного бревна, а я прикусываю язык. Остальные дети сидят не дыша, наблюдая за сценой. Рыжий тянется рукой за спину и достает кинжал за деревянную рукоять, обмотанную лоскутом ткани.
— Тебе нельзя носить его! — вскрикиваю я, отходя назад. — Тебе нет шестнадцати!
— Убирайся! — кричит он, грозно сжимая кинжал. — Может, это ты все подстроил, а, колдун?!
— Да, пошел вон! Тебя никто не звал! — кричат остальные, и я замечаю среди них хорошенькое личико беловолосой девочки.
Хочу сказать что-то еще, но в плечо прилетает камень, и уношу ноги.
Продираясь сквозь лесную чащу, я ворчу.
— Больно надо ваши россказни слушать! Что за глупцы! — я сердито пинаю камень в очередные кусты. — Зачем только Аврора водится с этим рыжим… этим Элидом?! — я с размаху бью кулаком по дереву и скулю от боли. Аврора — звезда моей жизни, самая старшая девочка из их компашки и самая красивая, наверное, во всем королевстве! Загадочная девочка, предпочитавшая разговорам скромную улыбку, переехала к нам со своей странноватой семейкой совсем недавно, но уже успела покорить моё сердце. Эх...
— Чего ноешь? — пищит в ухе.
— Отвяжись! — досадливо отмахиваюсь я.
— Чего нос повесил, Люк? — смеется фея.
— Не твое дело, Анира! — ору я, скрестив руки на груди и плюхнувшись на подушку из мха на тихой, темной поляне.
На мое колено садится фея, девочка размером с указательный палец.
— Еще как мое. Я же твой хранитель, забыл? — серьезно говорит она, светя в темноте яркими сине-зелеными глазами. Я щелкаю пальцами, и среди сухого мха разгорается костерок.
Вспоминаю ту холодную зиму много лет назад, когда родители погибли. Мама, отдав последние деньги, велела нянечке отвести меня к родне, которая жила в другой деревне. Однако женщина, получив огромную сумму, оставила меня на ближайшей безлюдной поляне и смылась. С поляны я слышал рык и лай дворовых псов, видел отблески пламени, поглощавшего дерево усадьбы.
Мне было шесть или семь тогда, и я, слезши с пня, увидел на кусте папоротника нераскрывшийся бутон. Он странно звенел, как колокольчик, и я его сорвал. Коробочка бутона распалась, и в моей ладони оказалось прелестное создание, похожее на фарфоровую куклу.
Благодаря волшебству и наставлениям Аниры я вышел к людям, и меня по закону усыновила семья тетки, живущая в другой деревне. Хранительница научила меня творить чудеса в обмен на молчание о ее существовании. Я обещал, что никогда никому не расскажу о фее. Восемь лет я учился колдовству у моей наставницы и достиг некоторых успехов — мог зажечь костер, выполнял все бытовые домашние дела, вроде стирки и помывки полов, с помощью магии, мог видеть ауры, определять, когда человек лжет, мог лечить несерьезные болезни и даже заглядывать в недалекое будущее.
Анира, ставшая лучшей подругой и единственным родным существом, сидит у огня, грея маленькие ладошки, играясь с языками пламени и катая из них шары в воздухе.
— Послушай… Ты сможешь сделать так, чтобы Аврора влюбилась в меня? — спрашиваю я фею.
— Зачем? — вздрогнув, удивляется Анира.
— Зачем-зачем… — хмурюсь. Фея, свесив ножки, садится мне на плечо.
— Нам, хранителям, нельзя вмешиваться в судьбы других людей.
— То есть вообще никак? — грустно спрашиваю я.
— Никак.
Мы сидим на поляне перед дотлевающим костром очень долго. Анира рассказывает истории из жизни фей и других волшебных существ королевства, живущих в гармонии с людьми. Я никак не решаюсь пощупать ее крылья, мне, ну, очень интересно, такие ли они по структуре как у бабочек или все же как у стрекоз. Анира все говорит и говорит, а я решаюсь провернуть дельце незаметно, однако едва тянусь пальцем к манящим полупрозрачным крылышкам, фея разъяренно вскакивает и отлетает.
— Ты что задумал, олух? Убить меня собрался?!
— Нет, что ты! Я просто... — оправдываюсь я.
— Не. Смей. Трогать. Мои. Крылья. Никогда. Понял? — Хранительница грозно нависает надо мной, и я виновато отвожу взгляд.
— Понял.
— Если тронешь, ссыплется пыльца. А если пыльцы не будет, то крылья завянут. А если завянут, — едва слышно произносит Анира, — тогда я умру.
Я молчу.
— Без крыльев фея все равно что мертва.
— Прости.
Хранительница грустно улыбается и заворачивается в широкий папоротниковый лист. Я ложусь на мох и вскоре засыпаю.
Когда до рассвета остается всего час, по лесу проходит оглушительный рев.
Я вскакиваю. Аниры нет, да и я знаю, что фея — ранняя пташка. Поежившись, бросаюсь через заросли в деревню.
В деревне царит хаос. Раненые валяются тут и там. Дети испуганно жмутся друг к другу и бревенчатым избам. Подростки воинственно ходят группами, сжимая в потных ладонях мечи и держа взведенные арбалеты.
— Что случилось? — вбегая в дом, спрашиваю у тети, нервно качающей мою годовалую двоюродную сестру. Она замирает на мгновение, будто не узнавая, и, положив ребенка в колыбельку, подходит ко мне и неуклюже, ласково треплет меня по щеке.
— Где ты был? — в усталых глазах мелькают волнение и страх. Ребенок плачет, и тетя снова отходит к малютке. — Это чудовище уволокло в свое логово пятерых детей! Сыновей главы деревни, близняшек-Оуэнов и беленькую эту, как же ее…
Я холодею. Аврора! Мое сердце грозится или вырваться из тисков ребер, или вообще остановиться. Я несусь в свою каморкуВ своей каморке под чердаком я откапываю отцовский арбалет и надеваю колчан с крепкими деревянными стрелами, наплевав на законы. Мне всего пятнадцать, и я не имею права носить оружие. Я спасу Аврору!
— Куда это ты собрался? — отходя от колыбели, грозно спрашивает тетя, едва я показываюсь у выхода. Увидев в моих руках оружие, она замирает и, внимательно глядя в мои глаза, сует мне в руки кусок черного хлеба в дорогу.
— Я ее спасу!
— Ты никуда не пойдешь! Опомнись, Люк! — кричит фея, сердито звеня крыльями. — Да что ты вообще нашел в ней?
— Она красивая и умная, и добрая… Она в беде, и этого достаточно, — спокойно говорю я. — Она одна осталась в лапах зверя — остальные чудом спаслись!
— Ты многого не знаешь!
— Что ты хочешь этим сказать? — свирепею. — Ты просто завидуешь ей, ведь ты-то и не человек вовсе!
Открыв было рот, Анира обиженно замолкает. Плечики, вздрогнув, никнут, я отворачиваюсь и шагаю дальше через густорастущий противный папоротник.
— Я все равно не пущу тебя! — она оказывается перед моим лицом.
— Не хочешь помогать, так не мешайся! — отбрасываю ее ладонью.
С тихим шуршанием маленькое тельце падает в листья растения. Я беспокоюсь, цела ли она. Сзади тихо, не звенят колокольчиком крылья. Подавив желание броситься к ней, устремляю все мысли к моей Авроре. Вот она обрадуется, когда я спасу ее. Надо только поторопиться.
В пещере тепло и уютно. На стенах висят гобелены с вышитыми золотыми нитями грифонами, на убранном винной скатертью столе с серебряными приборами стоят свежие полевые цветы. Я столбенею от невиданной роскоши зверя.
— Эй! — зову, и мой же голос эхом спускается с потолка, заставляя вздрогнуть.
Неприятный скрежет когтей по каменному полу ужасает громкостью. Я оборачиваюсь. Он стоит так близко, что я не могу пошевелиться.
— Лю-юк, — шипит зверь.
— Откуда ты знаешь мое имя? — задаю я глупый вопрос.
— Я искал тебя, Лю-юк, — на двух мощных мохнатых лапах он подходит к столу и, наливая в золотой кубок пряное вино, продолжает: — Но ты сбежал той ночью. Твоя мамаша перед смертью снабдила и тебя хранительницей, и меня — проблемами, — стукнув громадным кулаком по столу, ревет зверь.
Я ошарашенно гляжу на него и узнаю его рык, звучавший в ту ночь.
Дрожащими руками выставляю вперед арбалет. Холодное дерево, покрытое лаком, приятно лежит в руках. Кладу пальцы правой руки на спуск.
— Хочешь убить ненаглядную Аврору? — говорит чудовище девичьим голосом, теряя звериные черты и оборачиваясь прекрасной девушкой.
Я что-то шепчу, но не слышу собственного голоса. Аврора подходит по мне и проводит теплыми ладошками по моим щекам. Опускаю арбалет, тут же заботливо отобранный ею.
— Потомок королей, — ласково шепчет она, и я чувствую, как мое тело становится легче, как жизненные силы покидают мои вены. — Я выпью твою кровь и стану свободной от проклятья..
Мои глаза слипаются, и я вижу только размытый силуэт юной Авроры. Шею щекочет волчья шерсть, в нос ударяет противный запах из звериной пасти, и я, распахнув глаза, отпрыгиваю.
Лапы ловят воздух, и зверь вновь становится Авророй. И вновь ноги будто наполняются ватой, тяжелеют веки…
Звон колокольчиков выводит из забытья.
— Букашка! — злобно рычит прекрасная девушка, силясь поймать светящуюся фею над ее беловолосой головой.
— Анира, — шепчу я и оглядываюсь в поисках арбалета. Резное оружие валяется совсем недалеко, но я не чувствую ног. Раскрываю ладонь, и… ничего не происходит. Арбалет не плывет ко мне по воздуху, как я желаю.
Опираясь на руки, пытаюсь сдвинуть тело с места. Зверь, отвлекаемый звонкой феей, не видит моих отчаянных попыток дотянуться до оружия, я, морщась, ползу по полу…
— Паршивец! — слышу голос и, приподняв ложе арбалета, нажимаю пальцами на спуск.
Аврора отшатывается, хватаясь за древко стрелы в своей груди.
— Люк! — Анира летит ко мне, тянет тонкие, мерцающие теплым светом руки. Чудовище хватает ойкнувшую фею в лапу и когтями срывает легкие крылышки.
— Умри-и, — шипит оно, глядя на меня бешеными красными глазами.
Я бессильно закрываю лицо руками, и они обе исчезают в вспышке колючего, холодного белого света.
Яркий свет бьет в глаза, и я просыпаюсь. Грудь судорожно поднимается и опускается, выталкивая воздух. Слышу собственное дыхание, сбитое и громкое. Хватаюсь за горло, будто сдавленное чьими-то длинными костлявыми пальцами.
Сажусь на кровати и оглядываюсь. Темные гобелены с вышитыми грифонами сменились голыми стенами, проступающими через ободранные обои, а уют пещеры — холодной действительностью пустой квартиры.
Ступни опускаются на старый пыльный линолеум, ноги несут меня в маленькую кухоньку. Противный растворимый кофе обжигает горло, и я, вылив оставшийся напиток в раковину, гляжу в окно. Мелкие серо-черные вороны гнездятся в толстых, узловатых ветвях зачахшего дуба под окном.
Отворачиваюсь от окна и возвращаюсь в комнату. Машинально щелкаю пальцами и, смеясь своей глупости, вручную достаю из шкафа с покосившимися дверцами потертые джинсы и мятую клетчатую рубашку.
Настоящее медленно и настойчиво вытесняет странный сон, и я проверяю список сегодняшних дел.
— Черт возьми! Репетиция! — бью себя по лбу и, быстро засовывая руки в рукава, выбегаю из квартиры.
Ловлю такси до театра и, доехав, спотыкаясь бегу по лестнице в главный зал. Режиссер-постановщик и балетмейстер о чем-то переговариваются, а балерины, смеясь, выделывают па на сцене при свете огромной люстры, висящей над зрительским залом.
Несусь в свою каморку художника по свету и включаю большие сценические прожекторы.
— Осталось настроить, — бормочу и возвращаюсь в зал. Вообще управлять ими можно дистанционно, но боковые прожекторы, заразы, требуют вмешательства человека.
Распугав тоненьких балерин, тащу скрипящую стремянку из-за кулис и, установив ее под прожектором, направляю луч яркого белого света точно в центр сцены. Довольный работой, стряхиваю пыль с ладоней и слезаю.
— Ой! — пищит кто-то внизу. Я морщусь и тру ушибленный чьей-то головой локоть.
Передо мной стоит девушка, опустив голову и прикрывая лебединую шею маленькими бледными ладошками.
— Пожалуйста, простите, я…
Она поднимает лицо и устремляет яркие, сине-зеленые, цвета моря, сияющие глаза. Я неверяще замираю. Анира?...
— Я н-не хотел. Простите.
— Все в порядке, — ее голос тихий, приятный, журчащий, как лесной ключ.
Девушка собирается уйти, но я говорю:
— Кажется, я… Я видел вас во сне.
Она звонко смеется. Белые птичьи крылья из папье-маше трепещут за грациозными плечами.
— Вы говорите это всем хорошеньким девушкам? — склонив голову набок и добродушно улыбаясь, спрашивает она. Мои щеки бросает в жар.
— Н-нет. — Опускаю взгляд в пол и провожу по волосам. Вижу ее миниатюрные стройные ножки, затянутые лентами пуант. Чувствую настойчивый взгляд и оттого не решаюсь поднять глаза.
Балерина легко проводит рукой по моему подбородку, и моя голова поднимается сама. На сцене фигуры легких балерин, застывших в прыжке, висят в воздухе, а режиссер неподвижной рукой указывает на что-то хореографу.
Лебединые крылья за спиной девушки в белом свете на мгновение превращаются в тонкие, едва видимые, и блестящие, словно паутина. Она заговорщически прикладывает ладонь к губам и, прищурившись, шепчет: