Никто не ценит времени так, как опоздавший
— Митенька, не забудь сходить за братом в бассейн, — напоминает мать, смотрясь в зеркало и поправляя кудри. — Я на собрание опаздываю.
Она, цокая каблуками, подходит к старшему сыну и ласково чмокает того в лоб. Митя закрывает за ней дверь и, лениво волоча ноги по полу, недовольно замечает:
— Он уже взрослый. Мог бы и сам дойти.
В своей комнате садится на мягкий компьютерный стул и упирает взгляд в монитор. Через час в наушниках раздается голос:
— Че, маман ушла? — одноклассник Вова, похрюкивая, смеется.
— Ага, — мрачно подтверждает он.
— Ух, кому-то достанется сегодня за двойки по химии, — откровенно насмехается друг.
— Завали, а, — его собеседник трет ладонью лоб. — Никогда не понимал, зачем так беситься насчет оценок.
— Хрен с ними, с оценками, — заключает Вова. — Видел новенькую? Из десятого “А”…
— Черт! — орет Митя, зацепившись взглядом о мягкого серого зайца на одной из кроватей и вспомнив о брате.
— Что-то случилось?
— Позже поговорим, — говорит он и сбрасывает вызов.
Летний вечер, душный и сумеречный, радушно встречает парня легким ветром. “Я в его десять лет уже давно в магазин сам ходил. А этот пройти полкилометра сам не может, — ворчливо думает Митя, ссутулившись и засунув руки в карманы. — Надеюсь, Сашка сидит там и ждет меня, а то потеряется еще. Мне потом из-за него влетит.” Мимо тротуара, по которому медленно вышагивает парень, проносятся машины, светя фарами в глаза.
Митя озирается по сторонам. Вот остановка. Через дорогу, прямо напротив нее, возвышается громадное белое здание. Люди оживленно носятся туда-сюда по зебре, останавливают на бегу маршрутки, куда-то торопятся. Над дорожным полотном весело мигает светофор. У красочных рекламных стендов кучкуются дети, тычут пальцами в яркие картинки.
Задумчиво пнув камешек, парень переходит через дорогу и начинает подниматься по ступенькам, ведущим ко входу в большое здание. Бассейн “Заря”.
Через секунду он оборачивается, словно услышав свое имя. Но любой звук утонул бы в этом реве десятков машин. Пожав плечами, парень проходит в автоматически раскрывшиеся прозрачные двери.
В холле оживленно. Симпатичная девушка у стойки информации строит Мите глазки. Туда-сюда снуют взволнованные родители и малыши в махровых халатах и плавательных шапочках. Брата нигде нет. “Не вышел еще, значит”, — подумав, Митя садится на одну из лавок у самого входа и прикрывает глаза.
— Вызовите скорую! — в здание вбегает запыхавшийся мужчина. На шее вздувшаяся жилка, на лбу — капельки пота. — Быстрее!
В оживленном зале — тишина. Мужчина подбегает к стойке и, потребовав телефон, дрожащими пальцами набирает ноль-три. Его лицо белое, как мел, сосредоточенное и спокойное.
— Мальчика машина сбила, — в трубку. — Какой адрес у этого чертова здания?! — девушке.
Митя вздрагивает и вместе с толпой выходит на улицу. Парень блуждающими глазами находит на асфальте маленькое тельце, разбросавшее ручки, как тряпичная кукла. Знакомая курточка режет красным взгляд.
Растолкав всех, Митя бросается на колени рядом с братом. Трясущиеся руки не сразу удается успокоить. Где-то далеко, в начале проспекта, слышатся первые вопли сирены. Кто-то отдирает сопротивляющегося парня от лежащего на земле мальчика.
Митя оказывается за плотным кольцом вокруг брата. Пытаясь пробиться через него, он слышит чей-то голос:
— Я.. Я не хотел.. Я ехал домой и…
За ним стоит полный мужчина. Всхлипывает и так по-детски вытирает глаза большими кулаками. Митя, упав, мертво молчит и смотрит на колючий пупырчатый асфальт под своими пальцами.
— Зеленый был… Я и поехал, — толстяк его не замечает, оправдывается и перед собой, и перед убитым мальчиком. — А он как выбежит и закричит: “Митя!”... Никогда не забуду, господи...Сашка занял место любимца в семье с самого рождения. Мите было семь, но он хорошо помнил тот день, когда сверток с малышом принесли мама и папа. Помнил, как большие глаза младенца с интересом следили за ним. С появлением брата с антресолей спустились старые игрушки: мягкий заяц, танки, поломанные солдатики, кубики и много всего другого, и ко всему он ревновал брата.
Подросший мальчик везде следовал за старшим, где был Митя — там был его “хвостик”, как ласково называл его отец-военный.
— Теперь ты останешься опорой, — говорил он, забинтованный по пояс, лежа в просторной больничной палате и гладя десятилетнего мальчика по голове рукой в проводах и трубочках. — Береги их. Обещаешь?
Мальчик кивнул. Мать, бодрствовавшая у кровати мужа всю ночь, держа на руках Сашку, тихо спала в кресле.
Митя помнил, как умер папа: тепло улыбнулся, закрыл глаза, и послышался назойливый, непрекращающийся писк...
— Не сберег, — всхлипнул он и закричал: — Не сберег!
Скорая ехала всего три минуты. Сто восемьдесят секунд, показавшимися Мите ста восьмьюдесятью часами.
Перед глазами мелькают ссоры с мамой, любившей, казалось, младшего сына больше, чем первенца. На самом деле, это, конечно же, было не так.
Митя вспоминает, как прогонял брата прочь, когда он, так открыто улыбавшийся, приходил и, мешая играть или заниматься другими делами, громко выл, как самолет, или жужжал, как большой майский жук. Как кричал на Сашку, когда мать уходила на работу. Кричал просто потому, что мальчик делал что-то не так. Как со злобой в голосе шипел “Он мне не нужен!” и “Лучше бы у меня не было никакого брата!”. Просто мать заставляла сидеть с братом, а Мите хотелось гулять.
Мелькает сине-бирюзовая форма фельдшеров в белых шапочках. Кто-то опускается рядом с тельцем и, приложив пальцы к белой шейке ребенка, спрашивает:
— Как давно он перестал дышать?
Человек кивает и, раскрыв курточку, ставит руки Сашке на грудь.
Митя не испугался тогда, когда братишка вылил на себя кипяток на его дне рождения. Все Митины друзья побежали узнавать, что с малышом, старались как-то помочь. Или он просто заставил себя быть равнодушным при виде красного ожога на тонких ручках. Не пошел даже пожалеть и сказать что-то ласковое, чтобы унять боль.
Ватные ноги несут Митю в глубь толпы. Врач ритмично давит Саше на грудь обеими руками. Парень встает позади его спины и оглядывается. Затаив дыхание, люди наблюдают за врачом. Кто-то громко плачет, утирая глаза платком. Кто-то сосредоточенно глядит мокрыми глазами на бледном, мраморном лице. Толстяк выглядывает из-за спин и закусывает красные жирные губы.
— В машину его, срочно, — властно приказывает молодой мужчина-врач. — Эй, парень, — смотрит он сурово, почти жестоко.
— Я б-брат.
Взгляд теплеет.
Тесный салон — короткие приказы, быстрые, резкие движения. Парень никогда не был внутри “скорой”. Он вжимается в уголок, подпирает бедром гладкий чемоданчик. Пахнет спиртом и стерильностью.
Мальчику продолжают делать массаж сердца, но безрезультатно. Ссадины на лице, сломанные руки. Посиневшая кожа в ногах, но тело пока не остыло. На плечо парня ложится тяжелая рука второго фельдшера. Он не слышит слов.
Кто-то трясет за плечи. Да какая уже разница? Ничего не вернуть. Маленькая ладошка тонет в руке старшего брата. “Как я мог так обращаться с ним? — будто отбойным молотком бьет в висках, в груди давит от боли. — Моя кровь, родная душа, самый нужный человек…”
— Митя! — слышится ему. — Митя, посмотри, какую башню я построил! Митя, мой самолет совсем как который мы видели на улице! Митя, расскажи про папу! Митя…
Горячим лбом он встречается с ледяной ручкой. Пытается выдавить из сухих напуганных глаз хоть слезинку, чтобы унять тяжесть в груди. Все так же настойчиво трясут за плечи, дергают, вырывая из далеких воспоминаний. Митя пытается отмахнуться, но врач бьет его по бледной щеке.— Дышит, дышит, дышит! — как сквозь толщу воды, проносится над его ухом, и он, будто отмерев, захватывает ртом воздух и благодарно заливается слезами.