Адвокат: помочь оступившимся

— Как вы попали в адвокатское дело?— Несколько лет до того, как поступить на юрфак, был начальником отдела по растаможиванию импортных грузов на авиационном предприятии. Решил, что надо получит экономическое или юридическое образование. Выбрал юридическое. В то время, пока учился, полтора года был помощником адвоката, бывшего судьи по уголовным делам. Такое вхождение в профессию помогло мне понять смысл адвокатской деятельности. И заложило основу на всю дальнейшую мою практику.

— Был ли у вас на первых порах страх всё сделать не так? Ведь от ваших действий зависит судьба людей.— Имея пример учителя-адвоката, я ни чего не боялся, знал и знаю, как поступить в любой ситуации. Правило одно — не навредить!

— Насколько было сложно поначалу закрывать глаза на то, что часто вам нужно защищать человека, точно виновного в преступлении, в котором его обвиняют?— Кого бы я ни защищал, и что бы не совершил мой подзащитный, он должен быть осужден только за то, что он совершил и с учетом всех обстоятельств, которые суд должен учесть при вынесении приговора. И если есть возможность переквалифицировать действия моего подзащитного на менее тяжкий состав, то следствию и суду необходимо эти доказательства представлять.

— С какими преступлениями/статьями за все годы работы сталкиваетесь чаще всего?— Есть набор статей УК РФ , которые наиболее часто в практике сталкиваешься. Это хищения, ст. 158, 161. В конце 90-х и в начале 20-х очень часто встречалось вымогательство ст.163. Даже не помню, когда я по такой статье кого-то защищал. Сейчас очень часто обращаются, кроме 228 (Незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств…):

327 — использование заведомо поддельных документов;
322 — организация незаконной миграции;
241 — организация занятия проституции;
264.1 — нарушения правил дорожного движения...
159 — мошенничество;
172 — незаконная банковская деятельность.

— Вы работаете адвокатом с 1998 года. Застали ли вы отголоски тех самых криминальных девяностых? В чём они проявлялись?— Начало моей адвокатской деятельности связано с защитой членов ОПГ, и в какой то момент их защита вдруг закончилась. Скорее всего, это было связано с тем, что большого количества адвокатов уже не стало требоваться. Около двух месяцев назад был вынужден отказаться от защиты «вора в законе», которому вменяли ст. 210.1 УК РФ — Занятие высшего положения в преступной иерархии. Там я реально не смог бы ни чем помочь. Считаю, данный состав не криминальный , а политический, так как государство решило избавиться от таких лиц как класса.

— По каким причинам можете не найти общего языка с клиентами?— Часть потенциальных клиентов желают, чтобы я их заранее заверил в благоприятном исходе дела, что я, конечно, сделать не могу. Опираясь на свои знания и опыт, я, конечно, постараюсь помочь выйти из сложившейся ситуации с наименьшими потерями и сделать все, чтобы у суда появились основания пойти нам навстречу. В конце концов, я же не суд и не могу от его имени что-то обещать.

— Вам удавалось достичь оправдательных приговоров по 228 статье. Почему так мало оправдательных приговоров по этой статье?— Если посмотрите практику судов г. Москве, то не трудно будет заметить, с какого времени судами стали применять судебный штраф по ст. 228 УК РФ. Постановления, вынесенные судами о прекращении уголовного делал с назначением судебного штрафа при моем участии, были одни из первых.

Из десяти уголовных дел, возбужденных по ст. 264.1 УК РФ, где суды применяли судебный штраф в г. Москве, в одном из них я имел честь принимать участие.

Да, чрезвычайно мало оправдательных приговоров. Считаю , что судьи боятся за свое будущее. У них ипотека, у них дети. Они боятся за свое будущее. Они действуют в рамках закона. По большому счету, ничего не нарушают, но не пойдут против сложившийся системы взглядов. Прокуратура и адвокатура имеют разный процессуальный вес. Это выражается во многом. И в малом, и в большом. Отдельная тема для разговора.

В целом, 228 — это одна из основных категорий дел, которыми я занимаясь.
Сейчас этих дел больше, потом могут быть другие.

Наиболее удачные постановления и приговоры по 228 статье

— Какие самые сложные, во всех смыслах, судебные процессы у вас были?— Сложные или не сложные процессы, определяются по тому, смог ли я донести до подзащитного свою точку зрения или нет. Принял он ее или нет. Кроме этого, какая позиция других участников по этому делу. Смогли ли выработать совместную позицию и линию защиты.

— Какими успешными делами вы особенно гордитесь? Бывало ли такое, что всей душой переживали за подсудимого и ход дела, то есть имели особенный азарт?— За каждое уголовное дело я переживаю. В принципе не люблю проигрывать. Это особенность моего характера. Каждое уголовное дело, которым я занимаюсь, как бы живет у меня отдельно от клиента. Клиент становится для меня помощником, владеющий информацией, которая мне необходима для работы.

Если клиент, бывает, вводит меня в заблуждение, я сам готов его «убить», т. к. он начинает мне мешать в выстраивании позиции защиты. Особенно трудно бывает защищать несовершеннолетних, которые уже поверили в свое вранье. И несмотря ни на что продолжают настаивать на своем вранье. При этом своих родителей боятся больше, чем уголовной ответственности, т. к. родители рядом, а ответственность еще неизвестно где. Приходится применять свои методы, чтобы такого клиента разговорить.

Один из примеров дела, которым до сих пор горжусь, — дело, где пришлось клиента прятать от следствия и от мести его врагов: https://vk.com/do4ka_prokurora?w=wall-189213087_271

— Расскажите о ситуациях, когда на суд явно оказывалось давление с высших инстанций или с каких-то других неожиданных сторон. Что вы делали в случаях, когда от вас зависело не так много?— Одно из уголовных дел, на которое было давление как бы сверху, это дело о групповом изнасиловании. Младшая группа одной из ОПГ таким образом решила проучить слишком «говорливую» девушку легкого поведения. Прокуратура давила на следствие. Так как доказательств на всех участников не было, то подозреваемых потерпевшей показывали через скрытое окошечко, специально встроенное в стене между кабинетами следователей. И кому мы на этот незаконный способ опознания ни жаловались, ни к чему не привело.

В суде также ходатайствовали осмотреть эти кабинеты. Нам отказали. Потерпевшая всех 13 человек запомнила, и на официальном опознании опознала. Всем дали реальные сроки, кроме троих. Первого оправдали, т. к. она утверждала, что у этого на мошонке родимое пятно. Этого не обнаружилось. У второго было условное наказание, т. к. во время следствия (или до этого) у него был неудачный суицид.

Третьего защищал я и добился условного наказания — мы опирались на то, что психологическое развитие моего подзащитного не соответствует его физическому возрасту. Это подтвердила независимая психологическая экспертиза. Кроме того, было и заключение школьного психолога! Горжусь этим делом.

— Расскажите о случаях, когда вам удавалось не просто защитить клиента, но и поменять его роль в рамках следствия (например, превратить его из подсудимого в свидетеля и т.п.).— Обвиняли по ч. 1 ст. 111 УК РФ. Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью. Уже в суде удовлетворили наше ходатайство о проведении трасологической экспертизы по способу образовании телесного повреждения. Сформулировал вопросы эксперту, на которые эксперт ответил: «Не исключено и при таких обстоятельствах возможно образование этих телесных повреждений».

Суд оправдал моего подзащитного, что дало возможность в дальнейшем привлечь к уголовной ответственности бывшего потерпевшего. Три года назад я попытался проделать то же самое на следствии со стороны потерпевшего. Мы сформулировали вопросы эксперту, на который эксперт ответил, что не исключен и такой способ образования телесных повреждений. Но суд дал свою оценку и осудил по ч. 1 ст. 111 УК РФ — приговорил к реальному сроку.

— Какие, по вашему мнению, основные проблемы российской судебной системы? Что должно поменяться, чтобы она стала справедливее?— Проблемы очевидны. Все их прекрасно видят и понимают. И я согласен с мнением Велерия Соловья (российский историк, политический аналитик, публицист и общественный деятель). Нужно провести люстрацию всех судей сверху донизу и не назначать какое-то время судьями всех, кто хоть каким-то образом был связан с силовыми органами. Из адвокатов тоже не всех брать. Адвокатов, которые из бывших ментов, брать нельзя. Желательно брать только из студентов сразу после юрфака — они не испорчены «опытом» работы в силовых органах.

— Какие методы защиты клиента вы никогда не станете использовать в суде? Какие методы среди адвокатов в целом считаются «грязными»?— «С волками жить по-волчьи выть» — «Вот лозунг мой (наш) и солнца». Нам, адвокатам, не так и много оставили (белых) способов защиты клиента. Все легальные способы защиты мы применяем. Очень многое зависит и от платежеспособности клиента. И как далеко он (не я) готов идти на пути своей защиты. Я его, конечно, послушаю, но не факт, что на всё соглашусь. Возможно, для каких-то «манёвров» посоветую другого адвоката.

— В кино судебные противостояния адвокатов и прокуроров часто выглядят напряженно и зрелищно. А бывало ли это так на вашем опыте? Или на деле всё значительно более рутинно?— К сожалению, многие наши коллеги (как адвокаты, так и следствие), так скажем, не понимают основного правила: клиенты приходят и уходят, а мы-то остаемся. Нам надо дальше работать, а эти жалобы друг на друга пишут, представления. Считаю их временщиками и непрофессионалами. Мы оппоненты, а не враги. Видя их пену у рта, хочется крутить мысленно палец у виска.

— Приходилось ли вам работать над делами, которые широко освещались в СМИ? Что это были за дела?— За десятки лет работы адвокатом я сформировал для себя правило: чем менее ты медийный, тем тебе же и лучше. Иначе от тебя будут шарахаться, как от чумного. Для примера: параллельно с громкими делами по обвинению футболистов (Мамаева и Кокорина) и администрации дальневосточного космодрома мои клиенты по аналогичным обвинениям получили наказание, в первом случае не связанное с лишением свободы, а во втором — намного мягче. В скором времени эти дела будут опубликованы на страницах «дочки прокурора».

— Насколько сильно давит на вас публичное освещение дел, над которыми вы работаете?— Я не обсуждаю публично (дела с конкретными Ф.И.О.) и тем более без согласия своих клиентов обстоятельства уголовных дел наши позиции. И уж тем более планы по организации защиты. Из тысяч возбужденных уголовных дел на территории г. Москвы единицы из них становятся резонансными. Я занимаюсь теми делами, по которым ко мне обратились обычные граждане. Я не выбираю дела и, как правило, не отказываю в защите никому, с кем заключил соглашение.

Эти дела, как правило, никому не интересны, кроме близких родственников подзащитных.

В 99 процентах случаев мои клиенты не поют и не пляшут. Они не правозащитники и не известные шпионы. Просто оступившиеся граждане, которым нужна профессиональная помощь. Моя цель вывести их из трудной жизненной ситуации с наименьшими потерями

— Каково вам делиться историями из практики с общественностью в «дочке прокурора»? Как пришли к тому, что хотите этим заняться?— Не вижу каких-либо препятствий, чтобы не делиться историями с какого-либо уголовного дела. В адвокатских чатах достаточно часто обсуждают детали своих уголовных дел. При этом мне вообще эти их темы не интересны бывают. Достаточно типичные, часто встречающие в практике адвокатов. Их результаты меня, как правило, не впечатляют. У меня своя практика, и я ей горжусь. Считаю себя не последним адвокатом. Поэтому почему бы и не поделиться с общественностью. И если кто-либо заинтересуется и захочет обратиться за помощью по уголовному делу или чему-то другому, с удовольствием выслушаю и постараюсь помочь.

— По каким критериям вы определяете, можно ли рассказать историю с работы или нет? Какими деталями дела вы ни при каких условиях не будете делиться в тексте?— Конечно, не все можно рассказывать. Даже про дела, давность которых определяется десятками лет. Даже намекать не стоит на свое участие в этих делах. Живые люди стоят за любой историей. Я по-своему вижу и рассказываю об этом со своей колокольни. Случайно могу не обратить внимание на какие-то обстоятельства, которые значимы до сегодняшнего дня. Ненароком ранить человека, который даже думать не хочет и вспоминать, что с ним приключилось много лет тому назад.

— Угрозы в сторону адвоката — дело частое? Сталкивались сами?— К счастью, я лично с угрозами не сталкивался, но у коллег бывало. Меняли даже место работы некоторые из них. Их бывшие клиенты приходили в офис, караулили их. Не приятно это все. Более подробно говорить об этом не буду.

— Были ли моменты, когда вы жалели о выборе этой профессии? Кому точно НЕ посоветуете в неё идти?— Выбранной профессией очень доволен. Более 20 лет работаю адвокатом и ни разу не пожалел о сделанном мной выбором. Из 15 адвокатов, с кем начинал, осталось в профессии трое или четверо. Со многими адвокатами, с кем сталкиваюсь, по работе, как мне кажется, не понимают сути работы. Выполняют ее чисто механически. А эта профессия творческая, постоянно крутить в голове разные варианты развития событий. Даже несмотря на нашу действительность «полицейского» государства, которым оно вдруг стало. Все в профессию пусть идут, мне на их фоне только лучше. Кто-то выживет, кто-то нет. Конкуренцию ни кто не отменял.

— Расскажите на примерах о своих главных ошибках за время практики.— Таких глобальных ошибок, вроде, не совершал, иначе сразу бы вернулась «обратка». По мелочи сколько угодно. Особенно при общении с клиентами. Бывает, что начинаю настаивать на своем, а они насмотрелись «из зала суда» или каких-то фильмов, и им кажется, что надо именно так поступить. Потом не могу им заранее пообещать нужный им результат, немедленное освобождение или еще какую-нибудь хрень. Бывает, кто-то им обещает, и они уходят к ним. Бывало потом возвращались, чтобы я поучаствовал в следующих инстанциях. От их рассказов сердце сжималось. Как их обманули и развели на деньги.