Все, что возводили нормальные люди годами

Помнят ли стены?
Много лет я искал идеальный текст про Минск, никак не получалось. Все скучно и больше про себя. Наш город, конечно, не Париж и даже не Варшава, но все же чего-то стоит. Скрываются же внутри сталинских пафосных дворцов довольно непростые и удивительные людские истории, которые можно и нужно завязывать на контрасте или на симбиозе с этими советским заповедником в центре и спальной окраиной.

Ты идешь по проспекту Независимости и видишь окна универмага “Центральный”. Ну, универмаг и универмаг, с одной стороны, но воспоминания говорят о другом — что-то просыпается внутри тебя, когда проходя по своеобразной сцене ты исподтишка смотришь на зрительный зал за стеклом. Зрители в этом зале не сидят за удобными креслами, а стоят за пластиковой барной стойкой. Кто-то с пивным стаканом, кто-то с тортом ”Мечта”, а еще кто-то пришел просто позалипать на движение проспекта. Я и сам бываю тут зрителем. Воспоминания теплые: славные попойки, созерцание первого в году снега, споры о политике, празднования дней рождений и одинокое похмелье за бутербродом и клюквенным чаем — все это в шикарных декорациях, состоящих из пафосных люстр, лепнины и высоченных потолков. Воспоминания теплые, но влияние этих воспоминаний на восприятие городского пространства имеют свой срок годности. Не хочется разбрасываться пошлым “Минск умер” или “Раньше трава была зеленее”, но восприятие сломалось. Последний год с момента возникновения ощущения “слома” я стал часто проводить время на Октябрьской улице. Там же стены помнят? Но с каждым днем даже, черт возьми, пиздец как любимая наша улица, которая видела сотни, тысячи историй: от неловкого первого поцелуя в “Лавке” до грязного секса в туалете “Коммуны”, от первого блинчика в “Дэпо” до залповой выпивки литра “Аливарии Портер” на той самой лестнице, от поиска стихийной уборной до меланхоличной прогулки с наушниками, когда осенней ночью, на “окт” опускается туман — наша улица превратилось в унылое разрисованное скопление общепита. Стены не помнят, стены преобразовались. Каждый раз, когда ты идешь по Минску-2024, есть ощущение неловкой встречи с бывшим одноклассником или, хуже, одногруппником по детскому саду. Вы может и были когда-то близки, отлично проводили время друг с другом, но ничего от этого в вас уже не осталось. И вот что странно, я не эмигрировал, принципиально оставался в стране. Но почему тогда мой город так изменился, стал настолько пресным?
А это моя проблема, что я не могу интегрироваться в новый Минск? Может и моя. Но есть кардинальное отличие между Минск-2019 и Минск-2024. В 2019 казалось, что власть вполне готова сотрудничать с хоть и чуждым себе, но договороспособным креативным классом. Это работало в обе стороны. Тогда открытие любого заведения, дискуссионного клуба, НКО или даже новой тусовки на октябрьской в стиле британских 80-х казалось одним единым веянием и движением вперед. Это было не просто развитие гражданского общества, Беларусь с каждым днем становилась привлекательней на глазах. Это был некий уникальный союз поколений, который мог сделать из этой страны нечто сильное и стабильное, но при этом современное и привлекательное. Мог.

Сегодняшняя армада открывшихся новомодных кафешек, потихоньку оживающих лекций об общественных проблемах и беспрецедентной волны белорусскоязычного контента, развившейся благодаря тик-току — не имеет никакого значения, так как существует сама для себя. Кто-то пытается и даже верит, что все это делается для некой “культуры” и прочего, но в условиях полной консервации, где существование какого-либо института гражданского общества или частного бизнеса это скорее “милость”, чем поддержка и интеграция, они будут оставаться лишь потехой для публики, но точно ни чем-то значимым для страны. Это скорее похоже на небольшой либеральный заповедник, который вам, в небольших границах, позволило оставить государство. Минск сегодня затянул пояс и затаил дыхание, он напряжен. Те, кого влюбил в себя в этот город в 00-х и 10-х, будет трудно его узнать, трудно будет его почувствовать и понять.
Напоследок я бы хотел процитировать заметку музыкального критика Дани Порнорэпа, который приводит похожую аналогию с Максом Коржом в сравнении с его довоенным и военным творчеством:

Многие удивились, что одной из интенсивнейших реакций на войну среди больших музыкантов, стали аж три (на данный момент) песни Макса Коржа, аполитичного певца вечной молодости. На самом деле реакция Макса абсолютно логична в рамках его творческой парадигмы. Последние песни Коржа — это оплакивание мира, который был фундаментов его песен. Мира, которого больше нет. Во время белорусских протестов я писал о связи между реакцией Коржа на эти протесты и «постсоветской империи молодости и братства», которую он строил в своих песнях. О том, как видимая аполитичность Коржа маскирует под собой советский, интернациональный дух его музыки. Тогда Корж призывал остановить революцию и насилие. Первостепенным для него было насилие, но подспудная логика этих заявлений — в остановке процесса отделения Беларуси от России, в недопущении распада постсовесткой культурной конструкции. Сегодня, когда сталкивается не народ с государством, а два государства друг с другом, Корж вынужден лишь констатировать гибель проекта, за который боролся. В первой из трех песен, «Свой дом», он декламирует:

Наше поколение друг друга всегда понимало без границ, паспортов Там, где мы пели о дружбе, сегодня мечтают лишь отомстить сполна Всё, что нормальные люди возводили годами, всё уничтожено