“И кукла, суть сгусток сознания…”
…я считаю только дыхания: вдох, выдох, задержка, но обрываю и этот счет, чтобы не отвлекаться совсем ни на что, и, когда воды достигают души, жду, сколько можно выдержать не дыша, и из самых глубин воззвать и услышать ответ: “юдит, шей”, оттолкнуться от загустевший пучины, ринуться вверх, материализоваться из пены, осмотреть себя тщательно после ритуального погружения, в смысле проверить, чтобы волосы как отара овец, сбегающих с гор гилъада, чтобы зубы как стадо коз, вышедших из купальни, чтобы губы как алая нить, чтобы соски как зерна граната, а груди как двойня газели, пасущаяся среди лилий, - а я, как правило после миквы такая и есть, без порока и без изъяна, - и вот я, пока день не устал и не побежали тени, спешу под сень виноградника, и сторожить его, как нам, красавицам, велено, и одновременно сшить голову моим куклам и шею, из тончайших шелков, скроенных по косой, чтобы ни в коем случае не морщило, и когда вылеплены уже все четыре лица, лицо человека и лицо льва, и лицо быка и лицо орла, я раскидываю над ними шелка, шатром, как хуппу, и пока она, словно потягиваясь, пузырясь, планирует вниз, парашютом, подхватываю в самом центре и держу легко, словно бабочку, чтобы не повредить пыльцу, не опалить крылья жаром пылающих пальцев, и слежу как края скользят к долу, повторяя и уточняя и смягчая рельефы лиц, и остаётся лишь перехватить внизу ткань, и присборить, и подтянуть, и потом насадить конструкцию лиц на пучок оголённых проволочек, и вытащить их через верх, через центр, через родничок, через сахасрара-чакру, проволочки я имею в виду, и когда весь пучок обнажается, я разомкнув, с едва слышным щелчком расклея сухие губы, кончиком языка прорываю завесу стыда и прикасаюсь к металлу, и животворящие соки тогда стекают, струясь по дрогнувшим проводкам, и заполняют семь уровней плоти, и кукла, суть сгусток сознания, а, значит, мое создание, вступает со мной в контакт, и уже трепещет в ответ, и едва почувствовав свет, проникается страхом потерять эту связь, и готова снести все, что выпадет ей в пути, будь то боль, будь то грязь, и я, тяжело вздохнув, отстранившись, сглотнув остаток слюны, закрепляю вибрирующие проводки и тщательно прячу их под пучком сплетённых из ниток волос, львиной гривы, шерсти быка, орлиного оперения, я шепчу в полудрёме от усталости и умиления всякие ласковые слова, я клянусь не забыть ни за что, никогда не оставить свои создания, суть сгустки сознания, и не оставляю до следующей лихорадки, в которую выливается зуд, начинающийся в самых кончиках пальцев, пузырящизся, ноющих, теребящих любой, оказавшийся в зоне доступности живой или мертвый предмет, и наружу просится мой бесконечный текст, и слова, словно яйца, шевелятся, разогреваются, и я как птица, не могу оставить насест, я кукол как раз бросаю, и ночь напролет слышу вопль…
Отрывок из повести “Назову себя Сарой”
