Возвращение девственности. Часть четвертая, завершающая
То, что было у нас под колесами, весьма условно можно назвать дорогой. Этакая тропа вроде той, на Кавказе, что была проложена Прометеем, отправляющимся приковываться, - где ступил, там площадка, где не ступил, там валуны и осколки скалы.
Высоко, ах, как высоко! Сердце от смены давления сорвалось с места, поползло вверх и застряло в горле.
-Ноо-риик, - хотела проскулить я, но прорвался лишь хрип.
Норик тихонечко тронула "Тойоту".
-Пошла, милая, - нежно шепнула она.
И та сдвинулась с места. Но места на этой проклятой толпе было ровно для четырех колес, ни миллиметром больше. Справа - отвесная, смертью сверкающая стена. Слева - вид для любителей вертолетных прогулок.
Назад двигаться невозможно, ибо там, за спиной, тоже обрыв. Оставить машину и выйти нельзя, ибо некуда выходить - негде ступить ноге человеческой.
Слово "вперёд" не совсем подходило к сложившейся ситуации. Груды горных пород, напоминания о камнепадах, чередовались с ухабами. Глубина выбоин превосходила диаметр колес машины. Когда "Тойота", преодолевая сантиметр за сантиметром, вползала одним колесом на вальяжно раскинувшийся валун, она замирала над пропастью почти вертикально.
-Мы аккуратно спустимся, - с интонацией педиатра обещала мне Норик, - главное, въехать в ямку бочком…
Когда мы выбирались бочком из выбоины, одно из колес зависало в открытом космосе. Мои темно-русые волосы, которые не обесцвечивались даже перекисью водорода, белели и осыпались с головы на колени.
-У машины, - объяснила мне Норик, - не одно колесо, а четыре. Если одно из них и висит в воздухе, то на земле остается значительно больше колес. Отгадай, сколько?
-Два, - успела ответить я, - у нас в воздухе уже два колеса.
Норик нахмурилась. "Тойота", протяжно вздохнув, отключилась от жизни. По небу прокатился гром.
-Добро пожаловать в обитель Зевса, - сострила Норик.
-Credo in Deum, Credo in Spiritum Sanctum, верую в Бога, верую в Духа Святого, черт, кажется, это не то, что требуется, - запричитала я.
-Давно ли у тебя так хорошо с латынью? - поинтересовалась ехидно Норик.
-Если бы с верой у меня было так хорошо, как с латынью, может, мы бы спаслись.
-Апостол Петр, которого ты цитируешь, не уцелел, несмотря на латынь и веру. Его распяли, и вниз головой. Нерон отобрал у него ключи от царства небесного ещё в 64-м году.
-Кошмар! Норик, меня тошнит. Мне кажется, мы висим вниз головой…
Бандиту Зевсу я готова была простить многое, даже его отношения с Прометеем. Но криминальное сознание громовержца, в отличие от моего, не допускало возможности бунта на зоне. Он так и не понял, что в нас привлекало богов (хотя этот вопрос был проанализирован во второй части). Мы с Нориком тоже, правда, уже нетвердо помнили тонкости душевных переживаний, оставшихся в далёком прошлом. Когда тело находится в перевернутом состоянии, трудно сосредоточиться.
-Может, покаемся и отречемся от шальных юных лет? - робко предложила я. - Чистосердечная исповедь, говорят, смягчает вину.
-Перед кем исповедоваться? - возмутилась выносливая нереида. - Зевс будет испепелять кого хочет, а мы - отрекаться?
-Если ты про Семелу, так он не хотел. - уточнила я. - Страсть сама собой вылилась. Знаешь ли ты, дорогая, что такое безудержная любовь?
Норик скривилась в ответ.
-Оставите ли вы в покое когда-нибудь мою маму? - раздалось где-то сверху.
-Дионис, голубчик! - радостно завопили мы. - Сделай что-нибудь, дорогой. А то твой братишка Гермес скоро явится сопроводить наши души к Харону.
Дионис простер свой тирс, и нас, слава богам, перевернуло. Теперь мы висели параллельно земле. Остров Кипр, хорошо просматривающийся из нашего положения, в точности соответствовал своему описанию в германском путеводителе. Вполне четко виднелись остатки поселений каменного века, греческие гимнасии, римские виллы и театры, византийские храмы и монастыри, замки крестоносцев и венецианские крепости, готические соборы и турецкие мечети. Все богатства природы Кипра, включая знаменитые водопады Каледония в горах Тродос, открылись нам. Мы смогли разглядеть даже наш чертог, и меланхоличного киприота - хозяина, и лазурный бассейн, и черных злых мужиков на красных джипах. Потом все исчезло, как повелось, в густой белизне и пахнуло анисом.
-Мы уже осмотрели весь остров и устали, - заявили мы. - Нас укачало. Передай папе, что мы, вернув девственность, никогда больше не приблизимся ни к одному из богов. Нам можно верить, ты знаешь.
-Время склоняет волов с изнуряющим плугом смириться и под тяжёлый ярем шею послушную гнуть; время умеет к вожжам приучать коней своенравных и заставляет терпеть рвущую губы узду, - заговорил стихами Овидия пьяный Дионис.
Когда-то этот парнишка был способен, спасая возлюбленную, временно превратить ее в созвездие. Но Ариадна, правда, в отличие от нас, бунтарок, слёзно молила его о спасении. Кроме этого нам было поздно с Нориком мечтать о карьере звезд. Мы не за этим отправились в путешествие.
-Открывай глаза, вот она! - что было сил закричала дорогая моя нереида.
Мы плавно подъехали к бухте Хрисоху, где нам следовало искупаться. Заказав в прибрежной таверне еще по порции узо, мы обсудили параноидальную симптоматику. Затем вошли в воду, где произвели локальную бурю. Буря вспенила море, которое вскорости успокоилось. А пена, сгустившись, явила собой пояса, мгновенно обвившие наши талии.
Домой в Писсури мы прибыли по шоссе, без хлопот. Никаких богов видеть нам более не хотелось. Из чертога мы переехали в дешевенькую гостиницу на побережье. Исправно выспались. Поутру занялись физкультурой. Вошли в режим. Прочитали всю литературу, которую привезли. Однажды разговорились.
-Когда я была совсем юной, - рассказала мне Норик, - я влюбилась в троянского пастуха с горы Ида. Его звали, если я не ошибаюсь, Анхиз. Если бы он признал во мне богиню, он бы никогда не решился приблизиться. Мне пришлось переодеться смертной женщиной. Я явилась к нему умащенная благовониями, присела на край кровати. Он снял с моих ног сандалии…
-Милая, ты пересказываешь Феокрита, с тобой ничего подобного никогда не происходило. Ты живешь в Иерусалиме. Работаешь…помнишь где?
-Нет, - призналась мне Норик. - А что помнишь ты?
-Помню, как я, будучи замужем за Гефестом, влюбилась в Ареса. Он был тогда богом войны. Я возлегла с ним в его дворце. Нам было так хорошо, что мы пропустили восход. Солнце немедленно сообщило о факте неверности моему мужу или, напротив, жене моего возлюбленного. Тут я вполне могу перепутать, ибо была травмирована. Защитники нравственности сплели невидимую, но крепкую сеть и прицепили ее к ложу Ареса. Когда в следующий раз мы отдались друг другу, сеть нас опутала, не дав возможности шевельнуться. Нас окружили. Поднялся шум…
-Гермес, как всегда оказавшийся неподалёку, - продолжила Норик, - бестактно заметил: "Лучше бы мне тут лежать с золотой Афродитой". Перед тобой эту историю миру поведали Гомер и Овидий. Ты простая смертная женщина. Ты живешь в Хайфе. Работаешь. Помнишь, где?
-Нет, - честно ответила я.
С неимоверным усилием мы с Нориком попытались восстановить наше реальное прошлое. Кроме образа Асклепия, советующего нам вернуть девственность, ничего не увиделось.
Зачем мы это сделали, мы не понимали.
Пояса, обвившие наши талии, не рвались, не расстегивались, и ножницы были бессильны.
В положенный срок, печальные, мы вернулись в Израиль. В аэропорту было жарко, на улице грязно. Встретили нас вполне земные мужья. Нас посадили в машины и повезли в противоположные стороны. То, что все ехали по правой стороне улицы, казалось диким.
-Произошло несчастье, - сообщила я мужу.
-То-то ты выглядишь так хорошо, - автоматически ответил он.
-Мы чуть не погибли по дороге из Пафоса к бухте Хрисоху, - призналась я.
Он оживился:
-Что же вам помешало?
…Дни горькие, как вкус разлуки, сменяли друг друга. Дух опутала хворь, и терзала мысль о тяжкой судьбе.
Я лежала, уставившись в потолок.
-Кто нас спасет? - кричала я Норику в телефонную трубку. - Герои перевелись. Посмотри вокруг: никто не хочет совершать подвиги, все заняты ерундой! Мы могли превратиться в звезды и никогда не вернуться на землю. Нас могла поглотить морская пучина. Мы могли насмерть замерзнуть, когда пролетали над вершиной Олимпа. Мы могли затеряться в лабиринтах Тартара. Зевс объявил нам войну, мы боролись и победили. Но всем наплевать! Я плачу с утра до вечера, мне страшно смотреть на себя в зеркало, я не понимаю, кого я вижу. Кто нам объяснит, в конце концов, мы смертны или бессмертны?
-Боги, одни только боги, - ответила Норик. - Они объясняют, они убивают, они спасают, они обеспечивают бессмертие. Если хотят. Ты ведь писала, что нам свойственно любить богов. Только их и никого иного. У нас много сил после отпуска. Мы сосредоточимся, призовем их, когда будет время, они тут же откликнутся… подожди, я слышу гудки, перебивающие наш разговор. Мне кто-то звонит.
-И мне, - улыбнулась я, переключаясь на другую линию.