Возвращение девственности. Часть третья
-Вам бы прислушаться лучше к совету, рожденному сердцем, - печально вздохнул Дионис. - Тогда бы мне удалось отвратить гнев высокогремящего Зевса.
-А мы бы навеки остались укутанными цветными дымами цементного комбината, - возмущенно ответила я.
-С какими вестями ты прибыл к нам, путник? - поинтересовалась Норик.
-Я прибыл сопроводить вас…- речь Диониса оборвалась.
Чушь какая-то, но Дионис предстал перед нами обнаженным, ничуть не стесняясь. А тут ещё тигры какие-то зарычали и леопарды. Чертог наш заполнился массой неприятных существ. Все были пьяны и орали какие-то странные песни про начальничка и ключик с чайничком.
-Пахан сердится, - шепнул нам Дионис.
Папой он Зевса старался не называть. Потому что ему неприятна была вся история собственного рождения. А когда мальчикам неприятна какая-нибудь история, они загоняют ее в подсознание.
Мама Диониса была смертной женщиной и звали ее Семела. Она была аристократкой, дочерью Кадма, основателя Фив. Девицу ждало блестящее будущее, но непомерные ее амбиции изменили уготованную ей судьбу. Она отвергла ухаживания всех поклонников, ибо не представляла себя ни с кем, кроме Зевса. Он тогда уже считался главным. Они встретились раз, другой. Он скользнул безразличным взглядом по ее телу. Она, возмущенная, завелась, низвергла его с небес и положила. В том смысле, что соблазнила. И зачала. Скрыть беременность было сложно, и информация о греховной связи докатилась до жены Зевса Геры, которая Зевсу была одновременно сестрой, а по должности - верховной богиней Олимпа. Гера решила прекратить безобразие и сохранить семью. Но Зевсу ведь сложно было что-нибудь запретить, и суд общественности совершенно не смущал громовержца. Гера, которая несмотря на карьеру, оставалась особой женского пола, решилась на хитрость. Она подружилась с Семелой. И рассказала ей, изобразив порыв откровенности, о достоинствах своего мужа. Но несравненные эти достоинства, по словам Геры, ощущались только тогда, когда Зевс являлся ей во всем божественном своем величии. Амбициозная женщина, находящаяся, между прочим, на шестом месяце, решила, что жизнь ее пройдет зря, если она не испробует удовольствия, описанного подругой. Которая и соперница тоже. И Семела уговорила Зевса предаться любви с ней во всем его величии. Он не хотел. Он пытался ее образумить. Но она настояла, и он сломался. Все произошло. На пике процесса из груди Зевса вырвался крик, прокатившийся по небу грохотом грома, и страсть любовника излилась лавиной сверкающих молний. Семела, увы, оказалась испепеленной.
Гермес, пролетавший неподалёку, подхватил недоношенного младенца и быстро его имплантировал в бедро Зевса.
Таким образом завершающий период развития Дионис провел не там, где положено, и у него отсутствуют воспоминания о родовых путях, столь необходимые для формирования личности. Психоаналитики почувствовали полное свое бессилие. И Дионис с раннего детства запил. Папу он оправдал, но простить не смог. В отрочестве, раздобыв триумфальную колесницу, запряг попавшихся под руку леопардов, тигров, кентавров, а также козлов и отправился в путешествие, полное развлечений.
Со всей своей свитой Дионис прибыл к нам с Нориком. Бокалы, фужеры, графины - весь хрусталь, достаточный для приема сотни гостей, оказался в ходу. Силены и паны заиграли на дудках душераздирающие мелодии. Сатиры, визжа, принялись забавляться со змеями, обвивающими их тела.
-А ведь ты много лет представлялась мне нереидой, - удивлённо проговорила я, глядя на Норика.
Ее глаза засверкали, а руки потянулись к гроздьям винограда, венчающим голову гостя.
Издав победный клич, она сорвала гроздь и сжала ее в горсти. Сладкий сок полился с прекрасных губ по подбородку к нежной шее и устремился вниз.
-Нереидам, - серьезно сказала Норик, - свойственно превращаться в менад. Ты сама об этом писала. Возьми в руки тамбурин и перестань изображать из себя девственницу раньше времени.
Было чудо как весело: оргия нам удалась. Дионис был мил и обаятелен чрезвычайно. Развлекая компанию, являлся нам в облике то быка, то козла. Мы, раздирая животных на части, поедали роскошное мясо. А потом он опять появлялся цел и невредим, что было страшно смешно.
Поутру мы проснулись без малейших признаков головной боли, умылись, сели в машину и отправились в путь. Мы прибыли в Пафос, центр культа богини любви Афродиты, осмотрели обломки храма, пропустили виллу Диониса, поскольку он нам надоел, и спустились в конце концов к морю. Усталые, но окрыленные сумасшедшей идеей возвращения девственности, мы зашли в воду ровно в том месте, где причалила к берегу прекрасная Афродита.
Вода была дико холодной. Ругая Асклепия, внедрившего в наше сознание бредовую мысль, мы застыли под скалой Петра-ту-Ромиу. Не от восторга, а оттого, что ноги свело, и позвоночник свело, и скулы. С трудом разжав последние, мы заорали что было мочи:
-Боги морей и небес! Что нам осталось, доверчивым, кроме молений? О, пощадите несчастных, ставших игралищем волн!
Американские туристы, скопившись на берегу, достали камеры и принялись нас снимать. Наиболее активные из них, отважившись забежать в воду по щиколотки, вежливо интересовались: "Is it nice?"
-Sine Baccho et Cerere friget Venus, цитировали мы в ответ Теренция, имея в виду, что без Вакха и Цереры в Венере жару нет.
Мы злились, но наша злость, как и мы сами, застывала от холода.
-Ну, что там у тебя с девственностью? - шипела синеющая на глазах Норик.
-Откуда я знаю? - плакала я, и брызги соленых волн перемешивались со слезами.
Посланник Зевса, грозный орёл, как стрела, пущенная из небесного лука, ринулся к нам, чтобы сообщить о начале войны.
-Это нечестно! - возмутились мы с Нориком. - Зевс не чувствует разницы между войной и уничтожением слабых и хрупких созданий.
Орёл, осмыслив сказанное, взмыл ввысь. Через какое-то время вода потеплела. Судорога, сковавшая мышцы, прошла. Мы вылезли, еле живые, на сушу.
В ближайшей таверне мы заказали по порции узо. Официант улыбался улыбкой Диониса. Легкомыслие возвращалось к нам с каждым глотком. Раскаты грома, различавшиеся поначалу достаточно ясно, растворились в ритмах сиртаки.
-Девственны мы уже или нет, нам все равно в ближайшее время не представится возможности выяснить, - рассудила Норик. - Но если девственность к нам вернулась, ее следует закрепить, как планировалось изначально.
С Нориком, если она в обличье Нереиды, спорить сложно. Мы сели в машину и продолжили путь, который лежал к бухте Хрисоху, где Афродита влюбилась в Адониса и где, напоминаю, после гибели юноши, решила остаться невинной дольше, чем на день.
Германский путеводитель предлагал нам добраться к купальням Афродиты из небольшой рыбацкой деревушки под названием Лаха. Был обещан пустынный пляж и изумительные условия для занятий водными видами спорта. В Лаху следовало попасть, миновав осторожно британский военный полигон, не отклоняясь при этом от основной дороги, когда на стрельбище идут учения. Мы учли этот добрый совет. Затем рекомендовалось выехать на живописную, редкостной красоты тропу и аккуратно проехать через станцию разведения морских черепах.
О черепахах в путеводителе сообщалась масса важнейших подробностей, вплоть до описания ямок с яйцами, бережно зарытых самками. Но ни слова не было сказано о том, что тропа, на которую мы, согласно рекомендации, выехали, должна оборваться.
Тропа оборвалась без всякого предупреждения. Наша алая, как кровь, "Тойота", фыркнув, остановилась. Она было попятилась, почуяв недоброе, но Норик ее пришпорила. Пристыженная "Тойота", послушная Норику, замерла. Перед нами до самого горизонта простиралась степь. Выбравшись из машины, я легла на землю и прислушалась. Дыхание степи было спокойным, пульс - ровным.
-Ну, что там? - спросила Норик.
-Едем, - ответила я.
Мы двигались прямо и очень скоро, обрадованные, увидели указатель к искомой бухте. На бездорожье. Вполне солидный, вызывающий уважение указатель. Повернули. Потом, послушные новому указателю, повернули ещё раз.
Все шло вполне нормально. Удивляло лишь солнце, остановившееся в одной точке, как во время всемирного потопа. Оно слепило глаза, в какую бы сторону мы ни ехали. Глаза заболели. Скоро взору представилась сверкающая, трепещущая белизна, заслонившая всю Вселенную.
Ни в каких обстоятельствах Норик не оставляет руль. И не терпит советов. Да и что можно посоветовать, когда не видно ни зги. Весь мир - словно пена, рождающая Афродиту.
Пересохло во рту. Застучало в висках. Заметно поменялось давление.
Норик снизила скорость. Нас раз, другой тряхнуло. Зрение прояснилось. Мы оглянулись по сторонам и обнаружили себя на высоте тысячи метров над уровнем моря. Море, наверное, было красиво. Но насладиться его красотой было несколько сложновато - машина стояла на самом краю обрыва.