ЧЁРНЫЙ ОКТЯБРЬ в Москве: свидетельствует Борис Кагарлицкий
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ КАГАРЛИЦКИМ БОРИСОМ ЮЛЬЕВИЧЕМ, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА КАГАРЛИЦКОГО БОРИСА ЮЛЬЕВИЧА.
Утром в воскресенье меня не было в Москве, я на сутки поехал к семье за город и смог вернуться к восьми вечера. В это время уже шла стрельба вокруг "Останкино", первый и четвертый каналы телевидения молчали, по второму каналу показывали цветочки. Когда я вошел в здание Краснопресненского районного Совета, здесь тоже почти никого не было. ОМОН перешел на сторону парламента и его отправили куда-то в другое место. Российские депутаты бросились в разблокированный "Белый Дом".
На дверях председателя районного Совета Александра Краснова красовался указ президента Руцкого, в котором Краснов назначался мэром Москвы. Это была заветная мечта председателя райсовета. В 1992 году, когда Попов подал в отставку, Краснов выдвинул свою кандидатуру на пост мэра и даже развернул предвыборную кампанию, хотя всем было ясно, что никаких выборов не будет. По городу были расклеены красочные дорогие плакаты с портретом Краснова, "кандидата партии москвичей". Было потрачено несметное количество денег, но совершенно безрезультатно - Ельцин просто назначил Лужкова на место Попова. Теперь Краснов тоже без всяких выборов смог почувствовать себя правителем города. Правда, всего на несколько часов.
Поздравив Краснова с назначением, я спросил его, какие конкретно городские службы ему подчиняются. Выяснилось, что новый руководитель столицы сам об этом ничего не знает.
- Вот вы и разберитесь в этом, - предложил он. Ничего другого, кроме как последовать этому совету, увы, не оставалось. Вместе с подошедшими Владимиром Кондратовым и Александром Сегалом, пресс-секретарем Федерации Независимых профсоюзов России, мы отправились к "Белому Дому", надеясь хоть там получить какую-то информацию.
Этой ночью центр Москвы представлял собой странное зрелище. Возле здания парламента толпилось множество безоружных людей, обсуждавших последние новости. Неожиданно появлялись неизвестно откуда взявшиеся машины, полные возбужденных людей, требовавших оружия. Сообщали о десятках убитых и раненых в "Останкино", просили подмоги. И не получив ни оружия, ни помощи, снова куда-то уезжали. В самом "Белом доме" царил невероятный беспорядок. Света по-прежнему не было. Днем после снятия блокады свет на некоторое время включили, но ненадолго. Лифты не работали и подниматься наверх приходилось пешком.
Прямо в коридоре одного из верхних этажей мы наткнулись на генерала Альберта Макашова, которого впоследствии ельцинская пресса объявила одним из главных зачинщиков "тщательно спланированного и подготовленного мятежа". Генерал бежал по коридору, застегивая на ходу бронежилет и кричал: "Оружия у меня нет! Людей у меня нет! Помощи не будет! Идите и устанавливайте советскую власть сами!"
Справедливости ради надо сказать, что корреспондент газеты "Сегодня" Сергей Пархоменко, находившийся тем же вечером в Кремле, обнаружил там сходную картину: среди членов правительства царила паника, Ельцин совершенно не контролировал ситуацию и только расспрашивал окружающих, что происходит. По словам Пархоменко, все это напоминало "сумасшедший дом".
Однако некоторое время спустя в Кремле появились "серые кардиналы" режима Геннадий Бурбулис и Михаил Полторанин. Они фактически взяли на себя управление и быстро навели порядок среди растерявшихся членов правительства. Эти двое прекрасно знали, что серьезной угрозы нет. Судя по всему, именно они и составили сценарий "решающего сражения". Тот самый сценарий, который сейчас реализовывался во всей красе.
Не исключено, что "авторы сценария" провоцировали не только Руцкого и Хасбулатова, но и собственного шефа. Впрочем, все это уже не имеет значения. Так или иначе, ситуация находилась под контролем: никаких серьезных сил Руцкой не имел, а люди, направившиеся по его призыву к Останкино, угодили в тщательно расставленную ловушку. Бурбулис и Полторанин могли торжествовать. Теперь оставалось только "подавить мятеж" и расправиться с политическими противниками, надолго преподав урок всем, кто осмелится выступить против режима.
Еще в Краснопресненском районном Совете мы узнали, что силы Лужкова заблокировали Моссовет. Члены антикризисного штаба были заперты в своих кабинетах. На всякий случай вице-премьер Егор Гайдар по единственному работавшему второму каналу телевидения призвал сторонников режима собираться к зданию Моссовета. "Добровольцы", видимо, должны были помочь ОМОНу в захвате здания. Они вели себя крайне агрессивно, даже по-хамски.
Тем временем мы с Сегалом и Кондратовым, так и не получив вразумительной информации о происходящем в городе, на попутной машине отправились в Октябрьский райсовет. Здесь мы встретили Дмитрия Крымова и других районных депутатов, которых хорошо знали по делу о Гагаринской площади. Разговоры в райсовете не прибавили нам оптимизма. К центру города подтягивались войска, а сторонники парламента были в большинстве своем безоружны и лишены реального руководства.
Пока мы сидели с коллегами из райсовета, по Ленинскому проспекту прошли бронетранспортеры. Председатель Совета почему-то пытался выяснить, были ли на машинах гвардейские значки. Если были - значит машины принадлежали Таманской дивизии. Если нет - внутренним войскам. Как будто все это имело теперь хоть какое-то значение...
Выйдя из здания Совета, мы остановились возле привезшей нас из "Белого Дома" машины. Это был милицейский УАЗ, каких было множество - как у сторонников парламента, так и у ельцинистов, поскольку и охрана "Белого дома" и лужковский ОМОН считались милицейскими подразделениями. Вместе с нами возле машины стояло еще несколько активистов, приехавших из "Белого дома". Одни предлагали возвращаться в парламент, другие - ехать дальше по районным Советам, третьи - расходиться по домам.
Пока мы вели эту дискуссию, рядом с нами остановилась легковая машина. Из нее выскочили четверо в штатском с автоматами. Поверх курток были надеты бронежилеты. От двоих жутко разило винным перегаром. Вслед за молодцами в бронежилетах из машины вышел человек в форме подполковника милиции (правда - без полагающейся фуражки) и с большим армейским автоматом старого образца. Самое удивительное, что он и в самом деле был милицейским офицером. Передернув затвор, он велел нам поднять руки и встать в ряд.
Пригрозив "пустить пулю в лоб" если пошевелимся, стражи порядка (а это все-таки были не бандиты, а представители власти) обыскали нас, а затем на двух подъехавших машинах доставили в отделение милиции N2 на Полянке. Здесь нас поставили лицом к стене и, несколько раз для острастки ударив по ногам и по спине, по одному повели допрашивать. Расспрашивали о том, как мы оказались рядом с милицейской машиной, откуда мы приехали в районный Совет, каковы наши политические взгляды.
Депутатские мандаты уважения не вызвали. Скорее наоборот. В то время как один работник милиции вполне корректно допрашивал меня, другой время от времени вбегал в комнату и бил меня кулаком по спине или по голове. Потом он снова убегал куда-то по своим делам, но на обратном пути снова врывался к нам и снова бил. Это сопровождалось выкриками типа: "Демократии, суки, захотели? Мы вам покажем демократию!" Вообще я с удивлением обнаружил, что между собой сотрудники милиции говорят преимущественно на воровском жаргоне и иначе, как "ментами" и "мусорами" друг друга не называют.
На следующий день мы встретили в отделении милиции задержанного рэкетира. Тот, как раз, говорил по-русски вполне правильно. Допросив нас и еще немного побив, стражи закона из второго отделения признали, что претензий к нам нет, но отпустить нас пока не могут, поскольку в городе введен комендантский час, а сейчас уже заполночь. Утром нас пообещали освободить. Ценности, записные книжки и депутатские удостоверения у нас забрали, сказав, что вернут к утру. Мы отправились в камеры.
Вместо обещанного освобождения на следующее утро нас погрузили со связанными за спиной руками в милицейский УАЗ и отвезли в отделение N77. Здесь мне сообщили, что указом Ельцина Моссовет распущен, депутатская неприкосновенность отменена, а нас обвиняют... в угоне милицейской машины. УАЗ, на котором нас подвезли из "Белого Дома", был, как позднее выяснилось, брошен милицией возле Останкина. Затем на нем возили раненых, он несколько раз ездил то в одно, то в другое место, постоянно меняя водителей.
Леонид Илюшенко, который оказался за рулем последним, получил машину у "Белого дома" у кого-то из командиров стихийно собравшегося ополчения. Он тоже не мог точно сказать, откуда взялась машина, но после допроса с пристрастием ему все объяснили. Почти теряя сознание от побоев, он подписал чистосердечные показания, где говорилось, что он угнал машину по приказу депутатов Моссовета Кондратова и Кагарлицкого. Эти злодеи-депутаты, предъявив ему удостоверения, заставили его захватить милицейский УАЗ, а затем в сопровождении автоматчиков разъезжали по городу, давая указания вооруженным мятежникам.
Вообще-то в то самое время, когда мы по данным следствия колесили по столице, более десятка людей видело нас в совершенно других местах: я вообще находился на даче, а Кондратов работал в Краснопресненском райсовете за много километров от Останкино. Но это никого не волновало. Вообще дело было даже не в нас. Нужен был компрометирующий материал против Моссовета, чтобы объяснить публике, почему Совет надо было разогнать, а депутатов лишить неприкосновенности. Оставалось совсем немногое, как и в деле Терехова - добиться от нас "чистосердечного признания".
Действовали просто и привычно. Кондратову и Сегалу затягивали руки в наручники и били дубинками по спине и по ногам. Затем Кондратова били головой о бронежилет. Мне тоже досталось - били головой о решетку, о стену, потом прикладом автомата по плечам. После второго удара я чуть не упал на пол. Это могло бы кончится совсем плохо, если бы один из милиционеров буквально не вырвал меня из рук своих коллег. Другой парень в армейском бронежилете быстро вытащил меня из комнаты, где проходили избиения, и затолкнул к остальным в камеру.
Как бы ни били депутатов, остальных били еще сильнее. Для того, чтобы добиться новых показаний против нас и просто так, для острастки. Всех пассажиров УАЗа держали в одном помещении. Сюда же заталкивали и других людей, которых захватили в других местах, порой совершенно случайно. Чтобы не разбираться с каждым отдельным случаем, всех записывали в "пассажиры милицейской машины". Скоро число "пассажиров" по бумагам достигло четырнадцати человек. Этот "уазик" мог попасть в книгу рекордов Гиннеса.
Мы сидели за решеткой. Крики и шум ударов в сопровождении брани постоянно доносились из коридора. Это перемежалось с сообщениями милицейского радио, которое говорило о сотнях убитых в городе и о штурме "Белого Дома". Кто-то из милицейских офицеров приволок в отделение две боевые гранаты и всякий входящий сотрудник непременно пытался выяснить, как она устроена. Вызвали саперов, но те задерживались, а усталые и порой полупьяные "стражи порядка" за это время несколько раз чуть не взорвали себя и нас заодно.
Пока никто не знал, где мы, с нами можно было сделать что угодно. Но к вечеру нам удалось передать на волю сообщение о том, что мы находимся в 77 отделении милиции. Моя жена связалась с несколькими друзьями и руководством профсоюзов. Через несколько минут вся информация о нас уже была в международных компьютерных сетях. Спустя еще полчаса в отделении милиции раздались звонки из Токио, Лондона, Нью-Йорка, из иностранных газет и организаций по правам человека. Некоторое время спустя позвонили и из президентской администрации, требуя немедленно погасить скандал. Член президентского совета Сергей Караганов, приехав на роскошной BMW, объяснял милицейскому начальству, что депутатов необходимо отпустить. Эта самостоятельная активность позднее стоила Караганову серьезных неприятностей - его не для того направляли в президентский совет, чтобы он там защищал права оппозиционеров.
Вскоре на повторяющиеся звонки дежурный отвечал, только растерянно повторяя: "Они уже освобождены". "Это неправда!" - кричали мы из-за решетки. Вместе с нами освободили всех задержанных кроме водителя УАЗа, из которого стали теперь выбивать новые показания.
К ночи 4 октября мы добрались домой. К этому времени "Белый дом" уже был взят и в городе царили новые порядки. Здание Моссовета было захвачено поздним вечером 3 октября, примерно через час после того как задержали нас. Охрана подчинялась приказам мэрии, вела себя прилично. Напротив, "добровольцы" проявили себя во всей красе. Некоторые помещения были разгромлены и разграблены. Один из охранников, пытавшийся остановить бесчинства "демократических активистов", был избит.
Антикризисный штаб арестовали в полном составе. До последней минуты все находились на своих местах. Среди задержанных были правозащитник Виктор Булгаков, впервые отсидевший еще при Сталине, Лена Клименко и Юра Храмов, которых за прошлую защиту "Белого Дома" обещали представить к наградам, бывший диссидент Виктор Кузин и бывший офицер КГБ Александр Цопов. Заместитель председателя Моссовета Юрий Седых-Бондаренко оставался в здании один из последних: его заблокировали в собственном кабинете, а затем вывели оттуда и допросив, отправили в тюрьму. Александру Попову повезло больше. Охрана вывела его из оцепленного здания. Последнее сообщение пресс-центра Моссовета он дал уже с уличного телефона-автомата.
Само помещение и оборудование пресс-центра немедленно было передано пресс-службе мэрии. Здесь учинили самый настоящий погром. Не только выкинули из шкафов бумаги и перевернули все вверх дном, но почему-то сожгли факс...