Выводы. Предварительные, осторожные и неутешительные.

Для осмысления того, консолидируются ли существующие в мире демократии, и как они будут трансформировать по сравнению с их се­годняшним состоянием важны несколько вопросов.

Во-первых, в мире все более возрастающее значение приобретает человеческий капитал в сравнении с землей и физическим капиталом, по двум причинам:

1) ря­довые граждане и развивающихся, и развитых стран сегодня более об­разованы, чем 50 лет тому назад;

2) на протяжении XX в. технологии, как представляется, стали более полагаться на умения и человеческий капи­тал работников (т.е. стали благоприятствующими умениям), тем самым повышая важность человеческого капитала на рынке труда [Acemoglu, 2002].

Хотя большие доходы от человеческого капитала могут в некото­рых случаях увеличить неравенство (как, например, в экономике США в течение последних 30 лет), обычно они помогают перекрыть разрыв между элитами и гражданами и создают многочисленный средний класс во многих менее развитых странах, являющихся недемократическими или неконсолидированными демократиями. По мере перекрытия этого разрыва и возникновения среднего класса мы ожидаем меньших кон­фликтов по поводу перераспределения и более стабильных демократий не только в обществах, где имеет место политический конфликт между бога­тыми и бедными, но и там, где этот конфликт проходит по другим разделительным линиям.

В недавнем прошлом мы были свидетелями появле­ния многих описаний «конца войны классов» (см., например: [Fukuyama, 1992]). Мы не предсказываем окончания политических конфликтов в скором времени, но считаем, что с большей ролью человеческого капитала конфликты станут менее ожесточенными и интенсивными.

Во-вторых, мы сейчас живем в высоко глобализированной мировой экономике. В силу уже рассмотренных причин мы полагаем, что большие международные экономические и финансовые связи могут способство­вать демократии и ее консолидации. Конечно, конфликт между элитами и большинством граждан сохранится и в глобальной мировой экономи­ке, но глобализация может убрать наиболее разрушительное оружие из арсеналов сторон.

Граждане сегодня не хотят проводить максимально популистскую и редистрибутивную (одна из форм уравнительного распределения) политику, что повышает безопас­ность элит в условиях демократии. Элиты значительно менее располо­жены к переворотам и нарушениям нормального функционирования общества.

В-третьих, окончание холодной войны предполагает прекращение скрытой экономической и политической поддержки, которую получали многие недемократические режимы, что облегчает переход к демокра­тии и затрудняет антидемократические перевороты (хотя имеется опас­ность, что война против терроризма может свести на нет потенциаль­ные выгоды окончания холодной войны).

Эти три фактора дают основание предполагать, что у демократии светлое будущее. Демократия сегодня имеет намного больше шансов по­бедить недемократию, чем в прошлом, и там, куда она еще не пришла, и там, где она еще не консолидировалась.

Однако учитывая эти изменения, можно ли ожидать, что демократия изменит свою природу в этой новой эре? Наша аргументация состояла в том, что демократия стоит на стороне интересов большинства, возможно, даже бедных. Это по преимуществу относительное утверждение, сравни­вающее демократию с типичным недемократическим режимом.

Мы так­ же отметили, что есть причины того, что в демократии могут быть могущественные элиты, даже если в целом демократия настроена в интересах большинства более, чем недемократия.

Есть два основания ожидать, что со временем элиты могут стать более могущественными в демократии.

Во-первых, самые важные источники дополнительной власти для элит в демократии — это их контроль над партийной системой и тем самым над политической повесткой дня, и их способность формировать эффективное лобби против некоторых мер государственной политики. Можно ли ожидать, что элиты в будущем смогут делать это более эффек­тивно? Есть две причины подозревать, что ответ на этот вопрос может быть утвердительным.

При все более светлом будущем для демократии элиты — особенно в нынешних неконсолидированных демократиях — должны примириться с жизнью в демократии. В этом случае они могут делать все, что в их силах, чтобы влиять на государственную политику. Таким образом, выгоды для элит от усиления их власти в демократии теперь могут быть больше.
Возможно, еще более важно то, что по мере достижения демократией зрелости, у организованных групп, потенциально включающих элиты или некоторые подгруппы элит, могут возникать большие возможности для усиления своего влияния. Аргументация по поводу того, что группы интересов в демократических обществах со временем становятся силь­нее, была впервые разработана Мансуром Олсоном в его классическом труде по политической экономии «Подъем и упадок наций» [Olson, 1982].

Олсон указал, что

с течением времени формируется сотрудничество и доверие между различными членами влиятельных лобби и что может быть еще важнее — эти лобби более эффективно захватывают основ­ные принципы во всех ветвях власти и в политической системе.

В кон­тексте демократической политики одной из групп интересов, которая может стать сильнее и прийти к доминированию в значительной части политической сферы, является элита. Если это так, то можно ожидать, что демократии со временем станут менее благоприятствующими большинству. Тот факт, что новые демократии были более редистрибутивны, чем зрелые, на протяжении XX в., и то наблюдение, что консервативные партии стали сильнее во многих прочно установившихся демократиях в последние 40 лет, согласуются с этим мнением.

Есть две причины подозревать, что ответ на этот вопрос может быть утвердительным.

Это можно соотнести с классическим «железным законом оли­гархии», сформулированным социологом Робертом Михельсом в его классической книге «Политические партии» [Michels, 1911].

то можно соотнести с классическим «железным законом оли­гархии», сформулированным социологом Робертом Михельсом в его классической книге «Политические партии» [Michels, 1911].

Михельс утверждал, что все организации, и в особенности, политические пар­тии — даже социалистические — имеют тенденцию захватываться теми, кто ими руководит; эти люди затем инкорпорируются в элиты.

Это озна­чает, как доказывал Михельс, что у демократии мало шансов радикально изменить общество, потому что она в лучшем случае заменяет одну эли­ту другой. Ни при каких обстоятельствах это не может привести к ради­кальным социальным изменениям в интересах большинства. Если этот закон верен, то естественный процесс захвата власти элитой уменьшает радикальную угрозу демократии.

эффективное лобби против некоторых мер государственной политики.
Можно ли ожидать, что элиты в будущем смогут делать это более эффек­ тивно? Есть две причины подозревать, что ответ на этот вопрос может быть утвердительным. При все более светлом будущем для демократии элиты — особенно в нынешних неконсолидированных демократиях — должны примириться с жизнью в демократии. В этом случае они могут делать все, что в их силах, чтобы влиять на государственную политику.
Таким образом, выгоды для элит от усиления их власти в демократии теперь могут быть больше.
Возможно, еще более важно то, что по мере достижения демократией зрелости, у организованных групп, потенциально включающих элиты или некоторые подгруппы элит, могут возникать большие возможности для усиления своего влияния. Аргументация по поводу того, что группы интересов в демократических обществах со временем становятся силь­ нее, была впервые разработана Мансуром Олсоном в его классическом труде по политической экономии «Подъем и упадок наций» [Olson, 1982].
Олсон указал, что с течением времени формируется сотрудничество и доверие между различными членами влиятельных лобби и что может быть еще важнее — эти лобби более эффективно захватывают основ­ ные принципы во всех ветвях власти и в политической системе. В кон­ тексте демократической политики одной из групп интересов, которая может стать сильнее и прийти к доминированию в значительной части политической сферы, является элита. Если это так, то можно ожидать, что демократии со временем станут менее благоприятствующими боль­ шинству. Тот факт, что новые демократии были более редистрибутивны, чем зрелые, на протяжении XX в., и то наблюдение, что консервативные партии стали сильнее во многих прочно установившихся демократиях в последние 40 лет, согласуются с этим мнением.
Это можно соотнести с классическим «железным законом оли­ гархии», сформулированным социологом Робертом Михельсом в его классической книге «Политические партии» [Michels, 1911]. Михельс утверждал, что все организации, и в особенности, политические пар­тии — даже социалистические — имеют тенденцию захватываться теми, кто ими руководит; эти люди затем инкорпорируются в элиты. Это озна­чает, как доказывал Михельс, что у демократии мало шансов радикально изменить общество, потому что она в лучшем случае заменяет одну эли­ту другой. Ни при каких обстоятельствах это не может привести к ради­кальным социальным изменениям в интересах большинства. Если этот закон верен, то естественный процесс захвата власти элитой уменьшает радикальную угрозу демократии.

Во-вторых, есть и обратная сторона возросшей важности челове­ческого капитала (включая благоприятствующие умениям технологические изменения) и большей глобализации. Уменьшая конфликты по поводу перераспределения, эти экономические перемены ослабляют многие из организаций, которые играли важную роль в поддержке ин­тересов большинства и мер государственной политики, благоприятных для большинства. В числе теряющих силу организаций — традиционные социал-демократические партии и профсоюзы. Это наиболее заметно в англосаксонском мире, особенно в Соединенных Штатах и Соединен­ном Королевстве, где профсоюзы сегодня намного слабее, а традицион­ные левые партии стали, в общем и целом, противниками перераспреде­ления доходов.

Если эти перемены больше распространятся по всему миру, можно ожидать, что в будущем элиты и консервативные партии станут сильнее, а демократия — менее редистрибутивной, особенно если не возникнут новые формы представительства для большинства, как в политической сфере, так и на рабочем месте. Таким образом, демократия станет бо­лее консолидированной; однако для тех, кто ожидает, что демократия трансформирует общество так же, как британская демократия сделала это в первой половине XX в., это может быть разочаровывающей фор­мой демократии.

ческие изменения) и большей глобализации. Уменьшая конфликты по поводу перераспределения, эти экономические перемены ослабляют многие из организаций, которые играли важную роль в поддержке ин­ тересов большинства и мер государственной политики, благоприятных для большинства. В числе теряющих силу организаций — традиционные социал-демократические партии и профсоюзы. Это наиболее заметно в англосаксонском мире, особенно в Соединенных Штатах и Соединен­ном Королевстве, где профсоюзы сегодня намного слабее, а традицион­ные левые партии стали, в общем и целом, противниками перераспреде­ления доходов.
Если эти перемены больше распространятся по всему миру, можно ожидать, что в будущем элиты и консервативные партии станут сильнее, а демократия — менее редистрибутивной, особенно если не возникнут новые формы представительства для большинства, как в политической сфере, так и на рабочем месте. Таким образом, демократия станет бо­лее консолидированной; однако для тех, кто ожидает, что демократия трансформирует общество так же, как британская демократия сделала это в первой половине XX в., это может быть разочаровывающей фор­мой демократии.