МАНИФЕСТ ФНБ
Я бы хотел заявить, что пришёл завоёвывать умы… но большинство из них всё равно спрятаны внутри простых бинарных конструкций, где всё мышление строится вокруг социальных привычек. Я говорю не для всех. Моя речь – не приглашение, а отбор. Кто способен мыслить – услышит, а кто нет – будет спорить. И то и другое допустимо. В мире, простроенном на ошибках, всё имеет право быть, но не всё имеет право претендовать на подлинность.
Задача философии несовершенного бытия (ФНБ) скромна, но, быть может, именно в этой скромности и кроется дерзновение: показать, что основой существования является не порядок, не прогресс и уж точно не идеал, а неустранимое несовершенство. Всё, что живёт, изменяется и страдает, - несовершенно, иначе оно было бы мертво. Совершенство – не более чем гностическая галлюцинация, созданная человеческим разумом, мечта слабых, не способных выносить полноту мира. И когда они все пытаются воплотить этот фантом – он закономерно ведёт к насилию и проективному разрушению (подробнее о нём позже).
Современные системы мышления – от религии до философии – по-прежнему вращаются вокруг идеи упорядочивания: они ищут финальные причины, механизмы, коды, «истинную» природу вещей, но в этом – вся их трагическая ошибка. Вера в то, что реальность подчиняется смыслу, - не что иное, как остаточный метафизический рефлекс. Это скудная инерция мышления, отказывающегося признавать, что реальность не должна быть объяснимой.
Онтология несовершенного мира
Итак, прежде всего: что есть бытие? Не в смысле «что есть всё сущее», - это детский вопрос, из учебников, где бытие ещё воспринимается как утвердительный факт. Настоящий вопрос я бы задал иначе: в чём структура существования и почему она такова, какова есть – несовершенна, хрупка и циклична?
Мир, как его описывает ФНБ, - не движется никуда. У него нет вектора, цели, подспудной логики эволюции. Это непрекращающийся цикл ошибок, в котором каждое новое формирование есть лишь другая модификация неустранимой трещины. Это нельзя назвать прогрессом. Даже когда порядок-таки возникает, он рождается из разрушения и уже несёт в себе зачатки своей деградации. Идея «развития» - это удобная метафора, прикрывающая тот факт, что люди просто не хотят признавать природу как бесконечный саморазрушающийся процесс.
Есть два бытия: совершенное и несовершенное. Совершенное бытие – это фикция. Оно никогда не проявляется в реальности, но продолжает существовать как навязчивая идея, подобно призраку, который люди по глупости принимают за хозяина дома. Этот призрак навязывает такую архитектуру: мы строим, проектируем, планируем – и всё ради того, чтобы достичь невозможного. Но каждый проект, который претендует на совершенство, несёт в себе зародыш насилия. Ибо там, где человек хочет построить идеальный порядок, он вынужден подавлять живое.
Разрушение – не отклонение от нормы, а её основа, ведь именно так проявляется движение бытия. Однако здесь стоит отличать онтологическое разрушение, которое выстроено в саму ткань реальности. Оно неизбежное, нецелевое, не навязанное, это распад форм, увядание структур, обратная сторона жизни. Любая форма, чтобы быть живой, должна быть временной, как смена времён года. Проективное разрушение же – навязанное и идеологическое. Оно возникает, когда человек или система навязывает миру образ «совершенного порядка», и, сумев достичь его (или наоборот не сумев), начинает подавлять и вычищать всё, что не соответствует мнимому идеалу. Оно рождено из утопического бинарного мышления и отказа принять несовершенство, что и является злом в терминологии ФНБ.
Здесь можно вспомнить Гегеля, для которого абсолютное приходит через путь развития духа и самопознание. В его системе история – это путь. Но увы, путь – это концепция, которой пользуются те, кто всё ещё верят в направленность. ФНБ отвергает телос: у истории нет цели, миссии, а онтологическое разрушение аморально (не в смысле общепринятого «зла», а в смысле нет морали). Всё повторяется, ломается, перерождается – и всё это без необходимости становиться лучше.
Такова основа онтологии несовершенного бытия: хаос и порядок балансируют не ради гармонии, а потому что не могут иначе. Их дуальность бесконечна и неприводима к синтезу. И человек, как существо между ними, должен научиться жить в интервале, а не выбирать сторону.
Гносеология: знание как осознание предела
Понимание того, что мир не развивается, а спотыкается, ведёт нас ко второму уровню – к познанию. И здесь снова большинство ошибается. Они верят, что истина – это награда за усилие, что если копать достаточно глубоко и анализировать максимально скрупулёзно, то можно добраться до ядра. Но кто сказал, что у бытия есть ядро?
Знание, как его представляет позитивист, — это хищное предприятие. Оно жаждет захватить и получить окончательный ответ. Но в ФНБ же знание – это не охота. Знание – это акт трезвости и практика признания границ. Мир слишком сложен, слишком парадоксален и слишком изменчив, чтобы быть познанным в целостности. Каждая концепция, гипотеза и теория работают до поры, пока не сталкиваются с собственным пределом. И в этом их судьба: быть истинными ровно до тех пор, пока не будут заменены при столкновении с новой ошибкой.
Любой, кто претендует на абсолютное знание, либо наивен, либо лжёт. Истинное мышление начинается не с утверждения, а с отказа от притязаний. В этом смысле, истинна – это форма мышления, согласная с тем, что неисчерпаемость невозможна. Это, конечно, сближает мою позицию с эпистемологическим скептицизмом, но в отличие от скептика, я не ставлю под сомнение всякую истину ради самого сомнения. Я просто говорю, что истинная не может быть постоянной, потому что основание мира заключается в нестабильности.
Есть лишь одна истина, которая проявляется сквозь все уровни: бытие несовершенно, и любое знание о нём несовершенно по определению. Всё, что мы можем – это конструировать временные системы восприятия, которые будут достаточно полезны до тех пор, пока не столкнутся с очередной трещиной реальности. Когда это случится – умный человек адаптируется, недалёкий – начнёт защищать систему. А мудрый – откажется от системы вообще.
Этика
Мир, не имеющий цели, не обязан подчиняться моральным максимам. Но это не означает аморализм – напротив. Это означает, что этика должна быть выстроена на другом основании, вне категорических фикций и удобных бинарных противоположностей, столь любимых умами, неспособными вынести неопределённость. Когда кто-то заявляет, что «знает, что такое добро», я смотрю на него с тем же недоумением, с каким взрослый смотрит на ребёнка, строящего из песка замок и утверждающего, что это дворец. Наивность – это простительное качество, однако выставлять её напоказ как мудрость – это проявление глупости.
Категории добра и зла — это инструменты архитекторов порядка, тех, кто жаждет структурировать хаос не ради понимания, а ради контроля. Истинное зло, как я его определяю, — это не страдание как таковое. Страдание, как мы увидим дальше, — это вообще необходимое условие бытия. Нет, зло начинается там, где возникает стремление утвердить единственно возможный порядок, стерилизованный, запечатанный, вылизанный до блеска, — и потому мёртвый. Там, где человек говорит: «вот так должно быть всегда», он уже готов применить насилие. И он обязательно его применит — если не к другим, то к себе. Именно по этой причине все утопии заканчиваются одинаково: либо в крови, либо в безмолвной тирании.
Настоящая этика не диктует, что правильно, - она напоминает, что ограничено. Моя этика исходит из трезвого понимания того, что мы действуем в условиях хаоса и фрагментации, отказываясь от идеи вечных норм. Поэтому никакая этика не универсальна, и любой, кто её провозглашает таковой, - либо догматик, либо манипулятор. Единственное, что имеет значение — это готовность субъекта нести последствия своих решений, не прикрываясь моральными ширмами и не перекладывая ответственность на систему ценностей, религию или закон.
Это далеко от либертарианской свободы «делай, что хочешь», и чуждо нигилистическому отказ от смысла. Это, скорее, то, что Ницше обозначал как этику самотрансценденции: человек создаёт ценности для себя, но не требует, чтобы мир к ним приспособился. И именно в этом суть зрелости: быть ответственным, даже при отсутствии уверенности в правильности. Этика несовершенного бытия — это этика, открытая к диалогу, без гарантии и без апелляции к Абсолюту. И, возможно, только такая этика имеет шанс не превратиться в инструмент террора.
Те, кто наивно верят, что можно построить универсальные системы добра, забывают, что именно они строят ад. Ведь чем выше амбиция порядка, тем более изощрённым становится его насилие. И чем громче звучит слово «мораль», тем острее лезвие, скрытое за ним.
В этом свете, единственно допустимая мораль — это отказ от морализаторства. Это осознание, что действия совершаются в несовершенном мире, и что последствия важнее намерений. Никто не спасётся оправданием «я хотел добра». В мире, где совершенство недостижимо, именно попытка воплотить идеал и становится главной угрозой.
Этика, которая не осознаёт собственной ограниченности, - преступна. Этика, которая претендует на всеобщность, — уже тоталитарна. Поэтому остаётся только одна форма честности: признание своей несовершенности — и принятие ответственности не за то, чтобы быть правым, а за то, чтобы не лгать себе.
Политика: власть как временная ошибка
И вот здесь, на грани этики и действия, возникает следующий вопрос: а как должна быть устроена форма совместного существования, если ни мораль, ни знание, ни истина не способны создать устойчивый порядок? Ответ очевиден — она не должна быть устроена окончательно.
Каждая социальная система, каждый институт, каждая модель власти - это временная конструкция. И, как и любое несовершенное образование, она должна уметь исчезать, прежде чем начинает пожирать своих создателей.
Политическая философия несовершенного бытия — это антиметафизика государства. В ней нет веры в «идеальный строй», будь то демократия, технократия или анархия. Все эти модели - просто способы на время упорядочить хаос. И проблема начинается тогда, когда временное начинает притворяться вечным. Любая система, которая слишком долго не меняется, становится либо фетишем, либо тиранией.
Чем жёстче структура, тем стремительнее её крах. И эта мысль не нова. Она работает и наоборот: именно те системы, которые допускают собственную подвижность, способны хотя бы немного продлить свою жизнь. Система, которая называет себя совершенной, — уже начала своё разложение. А система, которая признаёт свою несовершенность, — по крайней мере обладает потенцией к самокоррекции. Но это, увы, редкость, потому что власть, как правило, хочет быть последней. Она хочет сказать: так должно быть навсегда.
Все попытки создать «новый порядок» — будь то революции или реформы — заканчиваются тем же: ещё одной ошибкой, ещё одной формой принуждения. Почему? Потому что человек не умеет строить системы, не проецируя на них собственные иллюзии о стабильности. Он хочет порядка не ради функциональности, а ради чувства покоя. Но покой, построенный на иллюзии, всегда требует жертвы. В этом смысле, даже демократия - всего лишь очередная форма рационализированного контроля, если она не признаёт своей временности.
Настоящая политическая зрелость наступает там, где человек перестаёт искать систему, в которой ему будет хорошо, и начинает мыслить систему как пространство временного со-бытия несовершенных существ, каждое из которых обладает правом на ошибку. Это политическая мысль, свободная от идеалов, но полная ответственности.
А что же такое человек?
И вот мы подходим к самому главному: что же такое человек? Что за существо стоит в центре этого мира, пронизанного разрушением, знанием-пределом, этикой без добродетели и политикой без утопий?
Человек, в философии несовершенного бытия, — это весьма противоречивое существо, живущее в промежутке между необходимостью и свободой, между порядком, требующим подчинения, и хаосом, балансирующим на грани безумия. Его природа (человека) определяется не завершённостью, как это предполагали богословские системы, и не функцией, как утверждают позитивисты. Человек заключён в напряжении между двумя взаимоисключающими импульсами: он не может вынести абсолютного хаоса, потому что он его разрывает; и не может выносить абсолютного порядка, потому что он его душит. Человек на протяжении всего своего существования пытается построить временные укрытия в мире, который не даёт ему опоры.
И именно потому он страдает. Страдание - не дефект конструкции, а фундаментальный способ осознания несовершенства. Только через страдания мы способны понять, что у нас вообще есть сознание – и что оно – система координат, в которой, к человеческому сожалению, точка отсчёта – это боль. Без боли нет потребности в дистанции, без дистанции – нет размышления, а без размышления – нет никакой жизни и никакого «Я» вовсе, кроме как бездумного автоматического биоробота.
Конечно, это пересекается с буддизмом, в его понимании дуккха как природы существования. Но в отличие от буддизма, я не предлагаю путь к освобождению. Освобождения не будет. И не нужно. Страдание не подлежит устранению, потому что в нём — и есть форма становления личности. И пока ты страдаешь — ты ещё человек. Когда ты перестаёшь страдать — ты либо Бог, либо мертвец, либо обманщик.
Впрочем, зная это, не спешите тащить верёвку с мылом. Как смириться с необходимостью страданий, и встроиться в несовершенный мир, я расскажу позднее, когда поведу речь о вневременном «Я».
Космология
Начну с тезиса: мир не развивается линейно, и, строго говоря, никогда не развивался. Концепция прямой линии – это не более чем удобная ментальная схема, созданная в ответ на внутреннюю потребность в упорядоченности, причинности и нарративной завершённости. Однако ФНБ исходит из иного принципа: космос не есть история, у него нет завязки, кульминации и развязки, как нет у него и единой сюжетной оси. Время в этом контексте перестаёт быть стрелой и становится кругом: замкнутым и бесконечно повторяющимся. Мир – не линейный путь, а цикл. А существование – это не движение вперёд, а перманентное возвращение, причём к самому факту повторения, а не истоку.
Каждая попытка «улучшения» мира – будь то через моральный проект, технический прогресс или теологическую эсхатологию – оборачивается новым его распадом (не имеет значения: онтологическим ли или проективным), и в этом нет ни радости, ни трагедии. Это – структура. Каждый мир, каким бы значимым он ни казался в пределах собственного мифа, - не есть итог. Это не лестница, ведущая вверх, а многоуровневая коррекция предшествующего сбоя, повторяемая без понимания первопричины. Мы никогда не были центральной инстанцией в этой структуре, мы – её побочный продукт, который не предполагает итоговой редакции.
В свете этого в ФНБ Бог как организующий субъект теряет функцию. Более того, сама идея Бога, наделённого замыслом, уже есть форма насилия над хаотическим ритмом бытия, попытка подчинить становление логике, которой оно не следует. В ФНБ, бытие не управляется ни волей, ни интеллектом, ни целью. Оно происходит, а не ведёт. И в этом нет жестокости или мудрости, есть беспристрастие и слепота. И эта слепота не есть трагедия, а первичная черта: мир не знает, куда идёт, потому что идти – не его задача. Всё рождается из пробела, и всё стремится к новому циклу.
Метафизика вневременного «Я»
В этот момент встаёт, возможно, самый интимный вопрос в ФНБ: как выдержать несовершенство мира, не разрушившись в нём? Как сохранить себя, зная, что бытие не подлежит исправлению, что сама структура мира исключает его завершённость и гармонию? Предложение, выдвигаемое мной, не ново по своей сути, но именно здесь оно освобождено от мистических наслоений и духовной пошлости. Речь идёт о формировании взгляда – позиции вневременного Я.
Человеческое существо распадается на два взаимосвязанных, но противоположных плана. Первый – это физическое Я: личность, помещённая в точку пространства и времени, ограниченная и уязвимая, подверженная страху, влечениям, ошибкам и обстоятельствам. Физическое Я живёт во внешнем мире, откликается на его удары, подчиняется его законам, оно вовлечено в непрерывную череду событий, где каждое решение бедному Я кажется последним шансом, а каждая ошибка – приговором. Это Я обязательно страдает, потому что мир страдателен, и его страдание – закономерность.
Однако существует второй план – вневременное Я. Это не душа в религиозном смысле и не метафизическая сущность, а акт чистого самосозерцания. Оно не действует и не судит. Оно не отрицает боль, но отводит от неё взгляд – так, чтобы боль перестала быть концом мысли и стала её началом. В этой позиции жизнь перестаёт казаться последовательностью поражений или успехов, она воспринимается как форма, как целостная структура, чья целостность возможна именно благодаря несовершенству.
Вневременное Я не вмешивается – в этом его сила. Оно не командует, не поправляет, не стремится преодолеть телесную или психологическую полноту. Оно просто наблюдает, и этим наблюдением совершает акт освобождения. Потому что, когда страдание увидено снаружи, оно не исчезает, но перестаёт разрушать: оно становится материалом, с которым можно работать. Несовершенство остаётся, но теряет статус катастрофы, превращаясь в фон.
Именно поэтому вневременное Я нельзя понимать как утопическую альтернативу или как цель духовного развития. Это не высшее состояние, а инструмент – необходимый, чтобы быть. Он не диктует однозначные ответы, зато даёт перспективу. И в этой перспективе несовершенство не отменяется, но становится принципом формы: тем, из чего строится свобода.
Тот, кто удерживает оба плана в сознании – кто знает, что он одновременно вовлечён и свободен, телесен и прозрачен для самого себя, – у него страдание приобретает объём. Он продолжает не знать, что принесёт завтра, но это не пугает его, потому что он уже живёт в точке, где страх перед будущим заменён ясным принятием: несовершенство – это условие игры, в которой он теперь умеет быть участником и наблюдателем одновременно.
Завершение
Вместо подведения итогов предложу мысленный эксперимент. Представь: ты – последний человек. Человечество вымерло, остались только системы, автоматические машины продолжают функционировать. Мегаструктуры держатся на остатках былой инженерии. ИИ всё ещё вычисляют параметры «лучшего будущего», хотя никого уже нет. Вся планета – музей утопий. И ты – единственный субъект, способный принять решение: оставить системы работать вечно или отключить их окончательно.
Если ты оставишь их – они будут имитировать смысл бесконечно и продолжат стимулировать прогресс, не зная, что он невозможен, и не умея остановиться. Если ты отключишь их, то мир вернётся к хаосу. Природа постепенно разрушит города, и больше не будет проектирования, идеалов, симуляции порядка, останется только процесс становления.
Ты никого не спасёшь, ничего не создашь и не получишь благодарности. Ты просто выберешь: сохранить мёртвый идеал до конца своих дней планеты или вернуть несовершенное становление в угрозу своего выживания.