28 февраля 2020. Пятница

Не думал, что когда-нибудь выскажу такую крамольную мысль, но – черт – так жестко я еще никогда не ошибался. Я про Аню Корнилову. Я был уверен, что она зазноба, а оказалось – вполне нормальный человек, милый собеседник и вообще… Не знаю, что вообще, но, короче, беру свои слова обратно. За пару дней мы с ней успели обсудить кучу всего интересного от жизни на других планетах до загрязнения окружающей среды. Причем, говоря о последнем, она распалялась, в глазах плясали маленькие яростные язычки пламени, и, казалось, она вот-вот выхватить из сумки меч и, подобно разъяренной Жанне д’Арк на стенах Орлеана, бросится штурмовать ООН с требованием пересмотреть Парижские соглашения. Жаль, нельзя вернуться назад и отредактировать мои старые записи, где я, скажем так, не самым лестным образом о ней отзывался.

Саша до сих пор болеет, а вместе с ней и половина класса. Похоже, по городу ходит грипп – сначала слег Сева, потом Саша, теперь один за одним бацилла, словно бубонная чума, косит остальных. Все стали жутко нервными из-за этого китайского вируса. Я слышал, как в учительской поговаривали о карантине. Воображение сразу нарисовало закрытый город, сотни дохлых крыс под ногами, маски чумных докторов на лицах прохожих и все такое. Но реальность куда прозаичнее – нас отправят по домам, а на каникулах заставят отрабатывать пропущенные уроки. По крайней мере, именно так сказала учительница по алгебре, добавив, что нам через три месяца сдавать ЕГЭ, и даже если высадятся пришельцы и станут на треножниках разносить улицы города в пух и прах, мы все равно придем в школу и будем готовиться к экзаменам.

Недавно на обществознании проходили концепции смысла жизни. Так вот, среди них я не нашел правильной. Смысл жизни, по версии школы, в одном – сдать ЕГЭ, а дальше можно отбрасывать коньки, подбирать по размеру белые тапочки и под трели школьного звонка отправляться в последний путь.

Саша вчера и сегодня заваливает меня сообщениями в Вотсапе. Содержания в них немного. «Скучаю», – пишет она и добавляет какой-нибудь смайлик – желтую рожицу, если в Вотсапе и кота с грустной мордой, если в «Телеге». В ответ я осведомлялся о ее здоровье. «Болею», – жаловалась она и снова смайл. Так два дня. Нонстопом. Без передышки.

Правда сегодня я реже отвечал на смски. Шел тяжелый урок алгебры с доской, забитой формулами, как тело татуировщика – наколками. Я ломал мозг над неравенствами. Не над тем неравенством из экономического блока по обществознанию со всякими там коэффициентами Джинни и кривыми Лоренца – с тем я бы разобрался в два счета, а с зубодробительным логарифмическим неравенством, которое с особым садистским свирепством изничтожало мои надежды на нормальные баллы на ЕГЭ. Я отложил телефон в сторону на край парты экраном вниз, чтобы не видеть постоянно всплывающих сообщений. В попытке привлечь мое внимание он беспрестанно вибрировал. Я пытался абстрагироваться – отрешиться от мира и позволить цифрам заполнить мой разум, забить мои чакры и открыть, наконец, ответы на задачу. Однако мой гуманитарный мозг наглухо заблокировал двери для точных наук. Телефон разъяренно задребезжал. Я схватил его – нажатием боковой кнопки заставил заткнуться. Звонила Саша.

«Что случилось?»– спросил я смской.

«Почему не отвечаешь?»– вопросом на вопрос ответила она.

«Я на уроке».

«И что? Сообщения можно было прочесть».

«Я очень занят».

В ответ – красная рожица чертенка. Я, отключив звук и вибрацию, вновь отложил телефон и вернулся к сражению с алгеброй. Через какое-то время меня толкнули в бок. Я поднял голову. Дима передавал записку. Кивком головы он указал на Мишу. В записке значилось: «Посмотри в телефон. Тебя ищет Саша». Я обернулся к Мише. Нахмурившись, он пялился в телефон.

Я разблокировал экран. Глаза пробежали по всплывшему сообщению из Вотсапа. Конечно же от Саши.

«Ты меня игноришь???»

«Нет. Просто занят», – написал я.

«Миша вот находит время отвечать, а ты нет…»

Я, наверное, минут десять пялился на сообщение. До меня не сразу дошел смысл этих слов, а потом я вдруг прозрел… Это же очевидно! Как я раньше не догадался… Хотя нет – я подозревал… Или мне теперь кажется, что подозревал? Я сопоставил «а» и «б»– все те странности с Мишей в последнее время… Концы сходились, но презумпция невиновности требовала не оглашать скоропостижных выводов.

– Слушай, Дим… – обратился я к соседу по парте.

Но он не хотел сознаваться. Он мотал головой из стороны в сторону, будто хлопающий ушами слон, – мычал, словно засунул хобот себе в одно тесное место, и топал ногами под столом. Но я его уломал. Я с принципиальной настойчивостью слово за слово вытянул у него признание, как австрийские полицейские у сербских террористов в тысяча девятьсот четырнадцатом, – он сдал своего «подельника» с потрохами. Только я не хотел войны. Я потом вообще пожалел, что затеял всю эту возню. Зачем? Что мне теперь делать с этой всплывшей на поверхность, как труп утопленника, информаций. Дима подтвердил мою догадку. Презумпция невиновности треснула под тяжестью свидетельских показаний.

Оказывается, Миша с восьмого класса влюблен в Сашу.