3 февраля 2020. Понедельник

С Сашей так и не помирились. Пол дня я собирался с силами подойти к ней и извиниться лично, хотя я уже миллион раз просил прощения по вотсапу, но она сама сорвала все мои намерения на примирение.

Мы с ребятами, как обычно, сидели в столовой на большой перемене… Забавно – я так часто пишу фразу «мы сидели в столовой», что порой у меня возникает ощущение, будто там протекает вся наша школьная жизнь. Хотя, может, оно так и есть. Пятиминутных перемен между уроками едва хватает, чтобы добежать от кабинета к кабинету, успеть приготовиться к уроку, на ходу перекинуться парой фраз друг с другом, а иногда еще и списать домашку. Так что большая перемена – единственное время, когда можно спокойно, никуда не спеша, поболтать с одноклассниками, обсудить выходные, просмотренные сериалы, события в мире, разгорающиеся скандалы блогеров и все такое. Пожалуй, столовая действительно место, где протекает вся школьная «светская жизнь».

Итак, мы с ребятами, как обычно, сидели в столовой. Дима жевал булку, Эдик хлебал суп, Влад и Витя о чем-то спорили, окруженная мальчиками Оля ждала Сашу. Я тоже ждал ее. На предыдущих переменах я так и не решился к ней подойти. Пару раз мы сталкивались взглядами – я почти физически ощущал звон как от скрещенных мечей из фильмов про средневековье. Саша тут же делала вид, будто что-то невероятно интересное происходило за моей спиной, и она смотрела вовсе не на меня, а куда-то в бесконечную даль над моим левым плечом. В общем, я надеялся поймать ее после столовой и попытаться объясниться, но ничего не вышло…

Расплатившись на кассах, с подносом в руках, на котором аккуратно стояла одинокая тарелка салата, Саша подошла к нам, точнее к пустовавшему специально для нее стулу между мной и Олей – в последнее время мы сидели вместе, и все к этому так привыкли, что не занимали место рядом со мной. Несколько секунд она молча оценивала обстановку. За столом смолкли. Все взгляды обратились к ней. Потом она демонстративно развернулась – ее волосы в такт движению взметнулись вверх, веером рассыпавшись по спине – и, громко скрипнув стулом, она уселась за отдельным столом в стороне от общей тусовки, где одиноко грустил Миша. Нарочито бойким голосом она сказала:

– Привет! Как дела?

Над нашим столом висела тишина. Все ошарашенно переводили взгляды с меня на Сашу и обратно. Я вдруг почувствовал себя загнанным в угол, морально раздетым и нравственно растерзанным селебрити под объективом сотен крупнокалиберных фотокамер папарацци, застукавших меня в нижнем белье постыдного вида.

– Это что значит? – бестактно нарушил неловкое молчание Эдик, чем еще сильнее усугубил мое положение.

Мои щеки пылали так, будто их сначала отхлестали распаренными банными вениками, а потом натерли крапивой. В глотке застрял вязкий горький ком – я не мог выплюнуть ни слова.

Миша тоже растерялся от неожиданности, когда прямо перед его носом возникла Саша. Он в последнее время вел себя странно: отдалился от одноклассников, почти ни с кем не разговаривал – даже с Димой – ходил один, и что самое необычное – у него испортились оценки по всем предметам, кроме алгебры и физики.

– Нормально,– пробормотал Миша.

Уткнувшись носом в тарелку супа, он не поднимал головы. Думаю, он не хотел ни с кем общаться, но Саша этого не замечала.

– Почему грустишь? – продолжала она.

Миша пожал плечами. За наш стол постепенно вернулось оживление: медленно, словно прогреваясь после длительной стоянки на морозе, общий диалог между моими одноклассниками неуверенно забурчал, потом набрал обороты и уже через минуту влился в общий гомон столовой. Молчал только я, невольно напрягая уши, – они почти шевелились от усилий – я вслушивался, о чем говорили Саша с Мишей за соседним столом. Саша говорила громко – ее голос пробивался сквозь столовый гомон. Миша – наоборот: я бы решил, что он вообще молчал, если бы не периодические Сашины возгласы типа «правда?» или «не может быть!»

Украдкой я бросал на них беглые взгляды. Я притворялся, типа оглядываю столовую, типа кого-то ищу, и краем глаза наблюдал за Сашей. Словно ядовитые когти гарпий, меня терзали противоречивые чувства. Во-первых, я не понимал, что происходит. Что означал этот ее публичный жест? Что она хотела этим сказать? Во-вторых, как я должен реагировать? Мне казалось, не смотря на бурное течение разговора за нашим столом, все неотрывно следят за мной и чего-то ждут.

В-третьих… Это, наверное, прозвучит странно, но на одну секунду – о, это была очень яркая секунда, как вспышка фотокамеры темной ночью,– на одну секунду мне вдруг померещилось, будто там, в столовой, в дурацкой ситуации и с горящими щеками на самом деле не я, а какой-то другой Кирилл, из параллельной вселенной или нет… из выдуманного мифического мира про что-нибудь типа Средиземья или волшебной школы Хогвартс или притворяющихся школьниками вампиров… Потому что я – тот самый Кирилл, который живет в реальном мире, обычный школьник, коих миллионы в России,– я не могу быть героем никаких историй, рассказов, книг или блогов. Я совершенно обычный подросток – со мной никогда ничего не происходит!

Все это стремительно, за одну секунду, пронеслось у меня в голов, и я уже представлял, как вечером буду описывать это событие в своем дневнике-блоге, и я уже перестал быть участником, став лишь наблюдателем, подмечающим самые крохотные детали: как Саша, например, накручивает локон на палец, как Миша теребит салфетку, словно хочет вытереться ею, но стесняется, как под столом покачивается Сашина нога, закинутая на другую ногу, как от непрерывного ерзания поскрипывает Мишин стул, как по столовой тянется густой запах печеных булочек, а за окном возрождается весна…

– Кирилл!

Меня словно окатили ледяной водой – так неожиданно было возвращение в реальность. Витя Комаров боялся выходить к доске на истории, и просил помочь – вкратце рассказать о Мюнхенском соглашении и секретных протоколах к пакту о ненападении. Я какое-то время таращился на него не в силах понять, что он хочет. Где-то сзади и справа от моего плеча происходили куда более важные вещи и казалось немыслимым интересоваться такими пустяки, как Мюнхенское соглашение и пакт о ненападении… Но я уже отвлекся. Магия сломалась о повседневность, и я вынужден был уныло пересказывать прочитанное в учебнике, силясь ухватиться за обрывки разговора Саши и Миши, а они уже встали из-за стола и относили подносы с пустыми тарелками к кухонному окну. Тогда же засобирались и остальные.

Глядя на спины Саши и Миши, я машинально продолжал рассказывать о последствиях «политики умиротворения», когда мы шли по коридорам к кабинету истории, и потом, когда они расселись за свои парты, а мы с Димой – за свою, и только тут, когда прозвенел звонок, я понял: мои слова уходят в пустоту. Меня никто не слушал.

В общем, после того, что Саша устроила в столовой, у меня пропало какое-либо желание с ней мириться. Представляю, как комично выглядела моя недоумевающая рожа. По большому счету, она выставила меня полным идиотом. Разве нет?