24 января 2020. Пятница

Последние три дня сразу после уроков несколько часов подряд пока не темнело, я раздавал листовки по улице Гагарина между детской поликлиникой и офисом Сбера. Вечерами возвращался домой поздно, без сил валился на кровать и забывался густым вязким сном. Сейчас едва держусь, чтобы не отрубиться: вставил спички в глаза и выпил литр кофе, иначе я бы отправился в удивительный и волшебный мир сновидений созерцать собственные страшные глубины подсознания раньше, чем дописал бы этот абзац.

На мамины расспросы, почему я прихожу так поздно, я отвечал, что сижу допоздна в школе на дополнительных занятиях по обществознанию и истории – типа готовлюсь к ЕГЭ.

На самом деле, никакими дополнительными занятиями я, конечно, не занимался. Дрожащими руками я протягивал трепыхающиеся на ветру листы с рекламой отремонтированного фитнес-зала в среду, с зазывающими в Чайхану картинками в четверг и с парикмахерской эконом класса в пятницу, то есть сегодня. Я научился неплохо убеждать прохожих в том, что они должны взять мою рекламу. Сначала они отказывались: игнорили меня, обходили стороной, на протянутую руку даже не обращали внимания. Тогда я понял: нужно менять тактику – они не смогут отказаться, если им на ходу впихивать листовки. Я замечал какого-нибудь спешащего с работы прохожего, резко выскакивал у него на пути и совал рекламу под самый нос. Благодаря инстинктивному желанию избавиться от назойливого школьника, они не задумываясь брали листовку. Иначе им пришлось бы сопротивляться, отпихивать меня, обходить стороной, предпринимать какие-то усилия, чтобы не стать жертвой моего агрессивного маркетинга, а люди этого не любят – они, как и все в нашем мире, по всей видимости, подчиняются закону наименьшего сопротивления.

Сомневаюсь, что своими действиями я привлек много клиентов, но мне на это пофиг: главное получить свои честно заслуженные денюжки. За три дня – шестьсот рублей. Это два похода в кино или один с попкорном и колой, если платить только за себя, а в прошлый раз Саша настояла, чтобы мы делили расходы пополам. Еще кое-что удалось сэкономить на обедах в четверг и пятницу. В среду вообще ничего не ел – все деньги вернул за вторничный долг в кафе. Так что теперь я типа богатенького Буратино, который променял учебу на развлечение.

Саша после школы пыталась выведать, куда я убегаю и почему не хочу прогуляться с ней.

– Ты не хочешь проводить меня сегодня? – спрашивала она все три дня подряд.

Я отвечал, что очень хочу, но мне нужно идти к маме в больницу, типа на нее навалили много работы, и я должен помочь. Саша сначала умилялась, потом расстраивалась, под конец, раздосадованная, злилась. Я оправдывался перед самим собой, что эта маленькая ложь, на самом деле, во благо.

– Я правда не могу, – сказал я сегодня после школы, когда Саша, повиснув у меня на руке со словами «ну пятница ведь», тянула гулять на набережную.

– Давай завтра, – сказал я.

– Обещаешь?

– Да.

В школе ничего особенного не происходит: все настолько размеренно и уныло, настолько стабильно и застойно, что, кажется, будто вот-вот развалится по частям – за всю неделю даже нечего и вспомнить. Разве что сегодня вызвали к доске на обществознании, и Наталья Алексеевна попросила перечислить три закона диалектики Гегеля. Честно говоря, я офигел от этого вопроса. Я возмутился: в школьной программе нет такого!

– В школьной программе много чего нет. Если учить только то, что предписывает школьная программа, то на интеллектуальном уровне ты сможешь поспорить разве что с неандертальцем, – отрезала Наталья Алексеевна.

Оказалось, они разбирали этот вопрос на дополнительных занятиях, на которые я не смог прийти, потому что раздавал листовки.

Да, еще на днях произошел один забавный случай с Эдиком. Мы почти всем классом, за исключением нескольких забитых серых мышек, обедали в школьной столовой на большой перемене. Я ел булку, запивая компотом, рядом, по правую руку плотно прижавшись ко мне и крепко стиснув пальцы на моем запястье, словно боясь, что, если меня отпустить, я улечу как красный шарик из рук девочки на картине Бэнкси, сидела Саша. Напротив нас, остро стреляя глазами, что-то весело рассказывал Эдик. Он беспрестанно шмыгал носом и похохатывал, снова шмыгал и вновь похохатывал. Потом он стал рассказывать какую-то особенно, по его мнению, смешную историю – весь налился красным, будто сигналивший об остановке светофор, его речь ускорилась – он форсированным маршем приближался к развязке, хотя никто уже не понимал ни слова, нить повествования оторванной плетью болталась в воздухе, все вежливо ждали окончания, но оно наступило внезапно: Эдик на полуслове разразился клокочущим хохотом и, как обычно бывает у человека с заложенным носом, – случился казус – поток соплей, встревоженных смехом, ринулся из носа в стакан с компотом.

Бедняга Эдик. Его испуганное лицо в этот момент способно было затмить самую экзотическую мимику Мистера Бина. Секунду ничего не происходило: столовую будто погрузили в космический вакуум, потом наш стол взорвался безудержным смехом. Эдик не знал, куда деться. Из носа тянулась длинная сопля, рот набит картофельным пюре, в правой руке занесенная над тарелкой вилка, в левой – откусанная булка хлеба. Его жалкий растерянный и вместе с тем невероятно комичный, как в дурацких комедиях, вид вызывал смешанные чувства. Отсмеявшись, я протянул ему пачку одноразовых бумажных платков. Они чудом оказались в моем кармане – мать утром насильно впихнула, не взирая на все мои протесты, она заявила, что без них я никуда не пойду, потому что «это дурной тон, если у молодого человека в нужный момент не окажется под рукой салфетки». Как в воду глядела!

Не смеялся только Миша. Он, погруженный в собственные мысли, сидел отдельно от всех и ни с кем не разговаривал. Что-то с ним происходит. Может, у него что-нибудь случилось? Может, ему нужна помощь? Я попытался с ним заговорить – осторожно, издалека, но он отбрыкнулся и сразу же куда-то исчез.

Пожалуй, на сегодня все. Пойду смотреть, каких демонов мне подкинет подсознание на сегодняшнюю ночь. Недавно приснилось, что я плыву в маленькой лодке по морю со сломанными веслами и пробоиной в днище. Подо мной неведомая глубина – вода аж черная – и вокруг лодки нарезают круги русалки с Сашиным лицом. Что бы это могло значить?