8 марта 2020. Воскресенье

Сегодня в районе двенадцати встретился с друзьями. В честь праздника они выпивали у Тараса дома. Его родители, как часто бывает, свалили на дачу – тот огромный загородный дом, который называть просто дачей у меня с трудом поворачивается язык. Тарас зазвал всех к себе в четырехкомнатную квартиру рядом со старой школой, и мы: Авдей, Сева, Игорь, я и сам хозяин квартиры – выперлись на балкон. Под жгучим весенним солнцем они вливали в себя хмель, а я молча с завистью смотрел, как холодные капли пива катились по зеленым горлышкам бутылок, срывались со скользкого стекла и летели разбиваться вниз на голую плитку балкона. Передо мной будто крутили рекламу – не хватало только подписи внизу экрана: «показываемая продукция безалкогольная» (хотя, все понимают, что это не так).

Я не пил – не было денег. Восьмое марта – значит, копи денежки на подарки противоположному полу. Я бы вообще не стал зависать с друзьями, если бы ни одно дело, которое гигантской саднящей занозой сидело у меня в одном месте. Как ни пытался, я не мог выкинуть его из головы. Деликатность моего дела заставляла меня осторожничать. Я подходил к нему издалека, потихоньку, маленькими шажками, будто ступал по минному полю, и в любой момент могло рвануть – ребята обо все догадаются – и мои ошметки разлетятся по всей улице. Даже спокойной непробиваемой самоуверенности Игоря не хватило бы, чтобы собрать их обратно.

Я подождал, пока ребята слегка поднакидаются. Более того я всячески способствовал этому процессу: я их подначивал, раззадоривал и провоцировал. Они подвоха не замечали – думали я просто куражусь вместе с ними. Иногда мы негласно устраивали соревнования кто кого споит. Обычно проигрывал Сева – он не подозревал, что участвует, да еще и в роли жертвы. Сейчас я в одиночку активно спаивал остальных. На самом деле, мне нужен был только Тарас – точнее сведения, которыми он владел. Остальные под раздачу попали случайно, типа лес рубят – щепки летят. После второй бутылки, когда ребята повеселели, а Тарас стал плевать на головы идущим под балконом прохожим, я приступил к активной фазе операции – к блицкригу.

Под нами как раз проходила симпатичная девушка, и я обратил на нее внимание остальных. Они вульгарно повосхищались. Потом, подобно великому манипулятору, перевел тему на одноклассниц – для меня бывших, для ребят нынешних. Авдей с Тарасом стали ржать над Севой – рассказали о его новой попытке подкатить к Вике из параллельного класса. Тот безвольно мычал, по лицу ползали красные пятна, глаза скакали по веткам деревьев в паре метрах от балкона. Тарас открыл Викину страницу в Инстаграме. Там, под толстым слоем фильтров, она обнималась с каким-то парнем. Сева окончательно раскис. Он свесил голову и, казалось, готов был вот-вот расплакаться. При взгляде на него у меня сжалось сердце. Я поспешно предложил посмотреть страницы моих одноклассниц. Ребята с восторгом согласились. Сева облегченно выдохнул.

Я открывал профиль за профилем. Ребята сыпали своими комментариями – не все из них мне хотелось выслушивать, и ни одно не хочется записывать сюда. Подошел черед Ани Корниловой. Ею никто особо не впечатлился. Я типа случайно обронил, что она встречается с каким-то полудурком.

– Кстати, может ты его знаешь? – небрежно спросил я у Тараса.

Имя того утырка, с которым встречалась Аня, я выведал еще в середине недели. Сама она, конечно, не сразу призналась. Когда удавалось ненадолго оторваться от цепких Сашиных рук, плотно обвивавших меня вокруг шеи, я пытался намеками выведать у Ани ее избранника. Она делала вид, что не понимает.

Тогда я решил действовать иначе. Я вдоль и поперек исследовал ее странички в социальных сетях – перешерстил весь Инстаграм, облазил по всем закоулкам ВК и под микроскопом разглядел каждую деталь в Фэйсбуке. Совместных с ним фоток она не выставляла. Тогда я запоминал всех парней, кто ставил ей лайки и комментировал фотки, переходил на их странички и искал ответные лайки от Ани. Нашлось четыре пересечения. Двое из них – наши одноклассники: Миша и Влад. С ними она встречаться не могла. Двоих других я не знал. Но у одного мне запомнилась куртка с меховым капюшоном на аватарке. Он стоял в ней на фоне заледенелой Кубани. Илья Лядов – его фамилия показалась мне смутно знакомой, но я не мог припомнить, где ее слышал прежде. У Саши в Инстаграме я остановился на фотке, где она, изящно наклонив голову на бок, позировала у торгового центра. У самого края фотки, в отражении полупрозрачной витрины, словно пятно на объективе, смутно вырисовывался силуэт фотографа. Присмотревшись повнимательней, я опознал этот уродливый меховой капюшон.

Сашу фотографировал Илья Лядов – значит, с высокой долей уверенности, можно предположить, что он и есть ее парень. Причем фотографировались они довольно давно – в январе во время морозов. Неужели, они встречаются уже два месяца?

В пятницу после уроков у нас проходили доп. занятия по истории. Мы с Аней сидели за одной партой. Я пошел на хитрость: во время нашего с ней обсуждения Октябрьской революции семнадцатого года, пока Аня доказывала, что это на самом деле переворот, я, возражая, мимоходом, двадцать пятым кадром, как Тайлер Дерден в «Бойцовском клубе», перечисляя штурмовавших Зимний дворец революционеров, вставил имя Ильи Лядова.

Аня хотела было что-то ответить и запнулась – даже слегка закашлялась.

– Что ты сказал? – спросила она, придя в себя через минуту.

– Ничего, – ответил я.

– Нет, ты что-то сказал.

– Я сказал, Троцкий считал октябрьский переворот продолжением февральской революции.

– Да причем тут Троцкий?! Ты сказал Илья Лядов!

– Правда? А кто это?

– Мой парень… – сказала она и почему-то замялась.

Оставшуюся часть времени до урока мы просидели молча. Меня душили противоположные чувства. Я вроде как ликовал из-за успеха своего блицкрига, и в то же время мне будто взвалили на плечи тяжеленые мешки с чем-то зловонным, отчего в глазах щипало, а в глотке першило горьким.

Потом мне пришло в голову, что если Тарас и Аня знакомы с детства, то он может знать этого самого Илью Лядова. Вот почему я и поперся сегодня к Тарасу домой.

– Ну так что, знаешь его? – спросил я у Тараса, показывая профиль Ильи в Инстаграме.

Тарас почесал за ухом, сморщился, будто одновременно учуял бомжа и откусил большой кусок лимона, и сказал:

– Знаю. У этого дебила отец бывший мэр.

От его слов меня затошнило. Я всерьез подумывал перевалиться через балкон и проблеваться на прохожих. С трудом я удержался, и то, что не смогло вырваться из меня наружу, будто лопнуло где-то внутри, и ядовитой желчью растеклось по телу.

«Ну а что ты хотел, Кирилл? Где ты – и где сын мэра», – подумал я.

Оставаться у Тараса больше не хотелось. Я наспех попрощался, стараясь не смотреть в лица друзей – боялся разныться как девчонка – вывалился из подъезда на улицу. По глазам резко ударило светом. Погода, как назло, стояла теплая.

Говорят, весной хочется обновлений, новых начинаний и все такое. Мне хотелось лечь под забором за гаражами, куда примыкал двор Тараса, и провести там остаток своей жалкой недолгой жизни. Руки опускались. Ноги тащили тело машинально, как бездушную тряпичную куклу.

Около получаса я просидел на автобусной остановке. Время нетерпеливо бежало мимо. Автобусы – тоже. Я не спешил. Снял шапку и подставил голову яростному ветру, чтобы он выдул из меня все мысли. Постепенно мне становилось легче. Я старался ни о чем не думать – просто смотрел на проезжавшие мимо машины и считал их про себя: «раз, два, три» – и снова: «раз, два, три» – будто мысленно вальсировал со временем. Потом я встал с холодного сидения, сходил за угол за тремя тонкими белыми розами, вернулся на остановку и, дождавшись автобуса, поехал поздравлять Сашу с Восьмым марта.

Утром я уже поздравил маму маленьким букетом цветов – насобирал его в вчера в лесу по берегам Кубани. Весь вчерашний день до самого вечера я искал подснежники и забрел довольно далеко. В лесу, если идти вдоль реки, тяжело заблудиться, но по-над берегом подснежники не росли, так что пришлось свернуть в чащу. Я нашел цветы, когда перед появлением первых признаков сумерек – они, как маленькие белые кляксы, будто светились на фоне мокрой черной земли. Темнота приближалась быстро. Я не успел опомниться, как деревья сгрудились вокруг плотным строем, угрожающе нависая толстыми стволами, так что посеревшее небо блеклой простыней лежало где-то далеко на черных кронах. Я испугался. Подумал, что заблудился – заметался в нерешительности: двинуться дальше вглубь, выйти к полям, где когда-то давно дедушка с бабушкой сажали картошку, или повернуть обратно к реке и сделать большой крюк до дома. Решил идти короткой дорогой.

Как загнанный олень, я ломанулся через густые заросли кустов с колючками, изодрал себе всю куртку, но не остановился, будто стоило замешкаться, и рвущаяся по пятам тьма Мордора поглотит меня.

Запыхавшийся от бега, я вырвался из тисков деревьев на просторы полей. Сумерки перешли в ночь. На небе, словно дырочки в черном куполе, проступили звезды. Где-то далеко лаяли собаки. Я смертельно устал. Спина взмокла от пота, а во рту пересохло так, что, казалось, щеки вот-вот потрескаются изнутри. У края полей под одинокой березой протекал родник. Я добрел до него, опустился на колени перед тихо журчащим прохладным ручейком, отложив цветы в сторону, сгреб в грязные ладони чистую прозрачную воду и припал к ней губами, как последнему источнику жизни на Земле. Мне показалось, что ничего вкуснее этой воды я в жизни не пробовал.

Домой я вернулся поздно ночью, спрятал цветы под компьютерный стол у себя в комнате, а сегодня утром торжественно вручил букет маме. Получилось как в детстве – подарок, собранный собственными руками. Потом мы с отчимом приготовили завтрак – яичницу (кроме нее и пельменей мы ничего готовить не умеем), а дальше я принялся сочинять поздравление для Ани.

Я хотел написать ей в вотсап – придумать что-нибудь красивое, не слишком пафосное, но с изыском. Ничего в голову не приходило. Я битый час просидел перед экраном телефона, я твердил себе: «Ты же сраный писатель, Кирилл! Так придумай что-нибудь». Дважды, разочарованный и раздраженный, я откидывал телефон в сторону, как готовую вот-вот громыхнуть петарду. Тогда я говорил про себя: «Да какой ты писатель? Что ты опять себе напридумывал?!» Потом я снова брал в руки телефон и пялился на экран в наш с Аней чат в Вотсапе, и опять отбрасывал в сторону.

Поздравление Ане я все же отправил. Не такое хорошее, как хотелось бы, страшно банальное, типа «оставайся всегда такой же красивой, как сейчас» и «будь счастлива и любима», и всякие клише вроде «море любви и океан ласки»… Тьфу… Даже вспоминать противно … Особенно теперь, когда я знаю, что она встречается не просто с каким-то там абстрактным Ильей Лядовым, а с вполне конкретным богатеньким и слащавеньким сыном бывшего мэра…

Тогда же утром я пообещал Саше, что приеду к ней после обеда, часика в четыре. Потом заскочил к Тарасу и от него прямиком к ней.

Она встретила меня у подъезда – как ребенок обрадовалась цветам: захлопала в ладоши и запрыгала на одном месте, будто в этих цветах заключалось все счастье мира. Она пригласила меня зайти, предупредив, что дома родители. Естественно, я отказался. Мы пошли гулять.

Саша, довольная, с широченной улыбкой, взяла меня под руку, и мы, с цветами, будто на параде, прошагали несколько раз вокруг Сашиного квартала. У меня завибрировал телефон. Я взглянул на оживший экран. Пришло несколько сообщений от Ани. «Спасибо! Очень приятно!»,– значилось в первом. Так она ответила на мое утреннее сообщение. Затем всплыло: «Что делаешь?»

Саша вытянула шею, пытаясь заглянуть в экран. Я заблокировал телефон, и быстро убрал его в карман. А потом как-то зло и неуместно спросил:

– А что Миша? Поздравлял тебя сегодня?

Саша удивленно посмотрела на меня. Ее слегка прищуренные глаза странно блеснули.

– Почему ты спрашиваешь?

Я тут же пожалел о своем вопросе. Действительно! Какая мне разница?! Я попытался перевести тему, но Саша бойко ответила:

– Да, он мне писал!

Она, улыбаясь, отвернулась.

Мы около часа блуждали по окрестностям Сашиного района. Меня не покидало чувство, будто мы выгуливаем цветы – или точнее, несем их как знамя, всем напоказ. Наша прогулка казалась мне невыносимо унылой. Весь час я искал предлога, чтобы свалить, пока Саша, наконец, не сказала:

– Ну ты какой-то грустный сегодня. Говорить не хочешь. Пожалуй, пойду я домой.

Я не стал ее отговаривать, и мы разошлись.

Через пару часов от Ани пришло еще одно сообщение: «Ау! Ты куда пропал?». Я и на него не ответил. До сих пор.