10 февраля 2020. Понедельник

Сегодня выдался довольно любопытный день. Нет, в нем не было ничего из ряда вон выходящего, типа как если бы меня укусил радиоактивный паук, и я стал лазать по небоскребам и пулять паутиной в суперзлодеев – то есть, с этой точки зрения, вполне обыкновенный заурядный день, из коих состоит вся наша жизнь, но, если хорошенько подумать, каждый день чем-то особенный. Да, это банальнейшая мысль, которая лезет со всех экранов страны: от смартфонов до телевизоров – но я только недавно полноценно осознал, насколько она правдива.

Серьезно, взять хотя бы сегодняшний день. Очевидно, нет никакого смысла описывать его с самого начала, когда я проснулся, нехотя встал с кровати, доплелся до умывальника, выдавил в рот зубной пасты… и до конца, когда я, запасшись кружкой кофе, а ля писатель за работой, сел за компьютер вбивать кнопочки в клавиатуру, выводя на белом экране черные буковки, – это чертовски скучно. Принявшись за свою писанину, я понял: сегодняшний день полностью характеризуется четырьмя по-разному странными диалогами.

Первый диалог случился утром. Шел второй по счету урок алгебры. В классе стоял легкий душок спертого воздуха и фоновый шум, как в кофейне во время час пика: кто-то тихо переговаривался, кто-то шелестел учебниками, у кого-то вибрировал телефон – вполне классический урок алгебры, на котором каждый может делать, что хочет, но почему-то все, так или иначе, заняты математикой. Как учительнице удается создать такую атмосферу вольности и одновременно увлеченности ее предметом для меня остается загадкой.

Я заметил, что Дима, вопреки обыкновению, не поглощен решением задач, а наоборот – чуть ли не единственный в классе бездельничает, а это на него не похоже. Его закрытые тетрадки лежали в стороне. Отсутствующий взгляд блуждал где-то за окном. Пальцы вертели стертый до основания карандаш. Изредка он глубоко вздыхал, подпирал голову костлявым кулаком и безучастно обводил глазами весь класс. Потом снова отправлялся за окно, где по небу, изорванные, будто с глубокими ранами в белоснежных телах, тянулись облака.

На мою просьбу помочь с задачей по ненавистной тригонометрии, в которой каким-то неведомым образом в самом конце решения с наглой саркастической улыбкой вылезал синус больше единицы, Дима лишь отмахнулся.

– Это не имеет никакого смысла, – сказал он.

– Что именно: синус больше единицы или тригонометрия?

– Всё, – глубокомысленно ответил он, не отрывая взгляда от ползущих за окном облаков.

– Ты в порядке? Ты не заболел?

– Со мной все в полном порядке, – растягивая каждое слово, ответил Дима.

Я почти сразу забыл о нем, оставшись один на один в борьбе с нерешаемой задачей, когда Дима напомнил о себе в своей неповторимой манере. Едва ощутимо он потеребил меня за локоть. Я не сразу заметил – мне даже сперва показалось, будто что-то прилипло к рубашке. Потом я удивленно уставился на него. Несколько долгих секунд он молча хмурился, затем, нехотя, будто с трудом, через силу, словно из него вытягивали признание в ереси на огне святой инквизиции, он выпалил:

– Как замутить?

– Чего? – не понял я.

Он тут же смутился. Словно рак-отшельник, вернулся обратно в раковину и оттуда неразборчиво мычал.

– Ну-у-у… Там… Подкатить… Не знаю… Типа… Ну-у-у… Там… Ну типа как ты это делаешь?

– Что делаю?

– С девушками… Как подкатить к девушке?

Я чуть не засмеялся, но, посмотрев в серьезные Димины глаза, понял, что он в этот момент так же далек от юмора, как Земля от края Вселенной.

– Я не знаю, – сказал я.

Димин взгляд как бы нечаянно соскользнул с меня на сидевшую через ряд Сашу, потом вернулся обратно на меня и, не говоря больше ни слова, на весь оставшийся урок он вновь отправился блуждать за окно по ярко голубому небу вместе с растерзанными облаками.

Похоже, он мне не поверил, а я и правда не знаю.

Второй диалог произошел на уроке обществознания. Я плохо подготовился. Хотя я и убеждал себя, что все воскресенье просидел за уроками, но на самом деле сначала я зачитывался «Пересмешником», потом засмотрелся «Риком и Морти», затем мое внимание приковало несколько каналов из Телеги, дальше Ютуб и так далее. Не успел опомниться, как день уже бился в вечерней агонии. В итоге я кое-как мимоходом пробежался по страницам учебника. Надеялся – сегодня не спросят.

Надежда – последнее, что умирает в человеке, но в моем случае, она издохла в самом начале урока. Мы разбирали тестовые задания к экзамену: там, где на графике спроса и предложения что-то меняется, и надо сказать, куда сдвинется кривая. Вопрос достался мне – я ответил правильно, и тогда Наталья Алексеевна спросила:

– Расскажи про закон спроса и предложения.

Я, пытаясь не мямлить, стал выдавать где-то когда-то прочитанную информацию.

– Спрос определяет предложение или предложение определяет спрос? – перебила мой бессмысленный поток бессвязных мыслей Наталья Алексеевна.

Я несколько секунд тупил.

– Предложение определяет спрос, – немного поразмыслив, сказал я.

– Все с этим согласны?

На первой парте среднего ряда взлетела рука Арины. Она дала прямо противоположный ответ.

– Аргументируй, – сказала Наталья Алексеевна.

– Ну смотрите: предположим, на перемене мы все пойдем в столовую и захотим купить хот-дог. Но там только десять хот-догов. На всех не хватит. Зато в следующий раз продавец будет знать, что на хот-дог есть спрос и сделает двадцать хот-догов. Получается, спрос определяет предложение.

– Один ноль в пользу Арины! – заявил Миша.

Закинув нога на ногу, он сидел в пол-оборота к парте Саши и Оли. Наталья Алексеевна предложила согласным с Ариной поднять руки. Тут же взметнулся лес рук – почти все – среди первых был Дима. «И ты, Брут!»– подумал я.

– Получается, Кирилл не прав? – спросила Наталья Алексеевна. – Или есть чем возразить?

Все взоры обратились ко мне. Я прямо физически ощущал их на себе – волоски на коже, наэлектризовавшись, встали дыбом. Переборов желание выбежать из класса, я выдавил из себя:

– Есть.

В классе повисла тишина. Я слышал, как под потолком жужжала муха, хотя никакой мухи и в помине не было. За спиной громко сопел Виталик. Партой дальше нервно щелкал ручкой Эдик. Спереди шелестела страницами Корнилова.

– Вот у тебя на столе лежит айфон, так? – сказал я Арине. – Так. Но когда-то не было айфонов, и никто не хотел их покупать. Потом Стив Джобс придумал айфон, и куча народу сразу побежало за ним в магазин. Получается, предложение породило спрос.

Теперь все уставились сначала на Арину – она в панике чуть ли не закрылась руками – потом на Наталью Алексеевну. Тишина усилилась. Казалось, из-за возникшего парадокса сейчас схлопнется вселенная.

– Один-один! – выкрикнул Миша.

– Так кто прав-то?! – воскликнул Эдик.

– Для того, чтобы ответить на этот вопрос перейдем к теме непосредственно сегодняшнего занятия, и отвечать к доске пойдет Чаадаев, – сказала Наталья Алексеевна.

Я нехотя отодвинулся на стуле, медленно поднялся из-за парты, будто, растянув время, я мог как-то спастись от неминуемого провала, и тяжело, словно нагруженный непосильной ношей – в каком-то смысле так и было – двинулся к доске.

– Сделай, пожалуйста, акцент на особенностях социального познания. Это позволит нам ответить на вопрос Эдуарда.

Я пытался называть какие-то термины типа «рационализм», «сенсуализм» и все такое, не особо их понимая и не умея адекватно объяснить, – просто вываливал все, что осталось в памяти от вчерашнего пролистывания учебника.

– Ближе к делу, пожалуйста, – сказала Наталья Алексеевна, когда у меня иссяк запас слов.

Своей фразой она поставила меня в тупик. Ее наводящие вопросы не помогали мне вырулить обратно на проторенную дорожку. Не выдержав моих мытарств, она обратилась ко всему классу:

– Особенность социального познания в том, что объект и субъект познания являются, в сущности, одним и тем же, из-за чего усложняется получение объективного знания. Поэтому все общественные науки не являются точными в отличие от вашей любимой физики. Любой закон в экономике или социологии не то же самое, как, скажем, какой-нибудь третий закон термодинамики, который действует всегда и не имеет исключений. В экономике все законы условны и имеют границы применимости. Теперь скажи мне, Кирилл, – Наталья Алексеевна вновь обернулась ко мне, – как два противоположных суждения, которые вы с Ариной тут озвучивали одновременно могут являться истинными?

Я открыл было рот и, понятия не имея, как отвечать, закрыл обратно. Наверное, в этот момент я был похож на выброшенную из воды рыбу, которая в чуждой, незнакомой среде только и остается, что бесполезно открывать рот.

От всей этой философии я чувствовал острое желание напиться. Словно услышав мои мысли, Наталья Алексеевна произнесла:

– Сложно заставлять мозг работать, да Кирилл?

Я ничего не ответил.

– Сейчас бы тебе очень помогли знание трех законов диалектики, которые я вам давала на подкурсах. Ах да, ты же на них теперь не ходишь.

– Но этого нет в ЕГЭ! – не выдержал я.

– Во-первых, есть. Тебе как минимум писать эссе. А, во-вторых, на экзамене жизнь не заканчивается…

– Для кого-то, может, и закончится, – негромко пробормотал Эдик, но по иронии судьбы, как обычно бывает, именно в этот момент в воздухе повисла тишина, и слова Эдика громким эхом разлетелись по всему классу.

– Отличное замечание, Эдуард! Вообще-то до экзаменов осталось всего три с половиной месяца, а ты, Кирилл, даже близко не готов. Если хочешь сдать ЕГЭ на нормальные баллы, тебе стоит поднапрячься. Иначе…

Последнее слово Наталья Алексеевна, на самом деле, не говорила. Я его добавил от себя для большей выразительности текста, а многоточие поставил, потому что не хочется продолжать что будет, если я хреново сдам экзамены…

– Логику диалектического мышления можно выразить словами Гераклита, жившего задолго до открытия трех законов диалектики. «Все течет – все меняется». Мы живем в мире постоянно меняющихся процессов. Если вы это поймете, то дальше вам будет проще по жизни. Человек – это процесс. Ты, Кирилл, сегодня и ты через год – это два разных человека. Мы все время находимся в движении. И у этого движения есть три направления: прогресс, стагнация и регресс. Ты можешь либо развиваться, либо стагнировать, либо…

– Деградировать!

– Все верно, Эдуард. Сегодня, Кирилл, у тебя даже не тройка. А их у тебя и так набралось прилично за последнее время. Сегодня я ставлю тебе два. Ты не смог нормально ответить ни на один вопрос. Ты ничего не выучил. И что хуже всего – ты ничего не попытался понять. Надеюсь, ты уловил мой намек на то, в каком сейчас направлении движешься ты.

На этом публичная порка кончилась. Я ощущал себя разбитым, униженным, оскорбленным, втоптанным в грязь и разложенным на атомы. После урока я кое-как сгреб учебники в сумку. Казалось, все вокруг смотрят на меня с каким-то презрительным сочувствием, – я брел вперед по коридору, потом вверх по лестнице к спортивному залу на урок физры, не поднимая головы, боясь пересечься с кем-нибудь взглядом. Молча переодевался в раздевалке. Не знаю, казалось мне или действительно все остальные тоже не проронили ни слова, хотя обычно раздевалка на перемене жужжит как пчелиный рой.

Чуть-чуть легче стало только перед самым уроком – точнее, когда он начался, но учительница еще не появилась. Мы расположились на деревянной скамейке в физкультурном зале под баскетбольным кольцом. Саша сидела рядом – обнимала меня за плечи. Я старался не жаться к ней слишком близко, иначе сам собой мог возникнуть стояк, а в спортивках это чертовски заметно. Бежать по кругу спортивного зала (а именно так всегда начинается физра), когда в штанах выпирает бугор на причинном месте, дело неблагодарное. Поэтому я осторожно пытался отодвинуться от Саши. Зато траурное настроение сменилось веселой озабоченностью сложившейся ситуации – я уже не парился по поводу моего унижения на обществознании, но остальным так не казалось.

– Не расстраивайся по поводу общества, – сказала Саша.

– Да! Не бери в голову, – подхватил Миша.

Я заверил, что уже давно забил на всю эту фигню, что меня вообще-то не волнуют оценки и все такое. Остальные тоже подхватили, типа главное – хорошо сдать экзамены. И мы начали фантазировать кто кем станет, если провалит ЕГЭ. Миша заявил, что устроится таксистом в «Яндекс.Такси», Саша – кассиршей в «Магните», Дима – дворником в школе, Оля – поваром в столовой, Эдик переплюнул всех фразой «стану манекеном для примерки одежды», тогда я сказал, что отдам себя на опыты для «точных наук». Идеи постепенно становились все безумнее, мы – веселее. В какой-то момент после взрывной волны всеобщего смеха мы на мгновение замолчали. Я обвел взглядом сгрудившихся вокруг одноклассников. Их глаза лихорадочно блестели. Лица светились улыбками. И так хорошо было в этот момент, так сладко, будто сам воздух между нами, в нашем маленьком кружке, загустился в сахарный мед. Внезапно Эдик нарушил миг тишины вскользь брошенной фразой. Скорее всего ее никто не заметил, но меня она поразила до глубины души.

– Даже не верится, что ты пришел только в этом году. Ты как будто с первого класса с нами, – сказал он.

Это был третий диалог. Четвертый произошел под занавес дня. Уже дома после ужина, после всех вечерних процедур, когда я лежал под одеялом с ноутбуком в руках, отвечая на Сашины сообщения и собираясь начать этот текст со слов «сегодняшний день можно охарактеризовать тремя диалогами», в приоткрытую дверь робко постучалась мама.

Я еще раньше заметил, как она мялась на кухне, убирая со стола, или беспричинно мельтешила из комнаты в комнату, но я, поглощенный собственными мыслями, не придал этому особого значения.

Мама осторожно прикрыла за собой дверь и, нервно теребя край домашнего халата, осталась стоять у дверного проема. Потом так же неуверенно, будто ступая по минному полю, она прокралась к старенькому с протертой обивкой компьютерному креслу. Села на самом краю.

– Как дела в школе?

– Все нормально.

Мы немного помолчали. Затем она спросила:

– А с оценками все хорошо?

– Да, неплохо в целом, – замялся я, боясь углубляться в эту тему, но мама только удовлетворенно кивнула.

– Домашнего задания много задают?

– Ну бывает…

– Все делаешь?

– Стараюсь.

– Хорошо. А экзамены?

– Какие экзамены?

– Ну я не знаю. За четверть. За год…

– Так они еще не скоро.

– А, ну да. Ну да…

Мы опять замолчали. Мама нервно перебирала пальцами по столу. Казалось, где-то в углу скребется мышь.

– Кирюш, можно тебя кое-о-чем попросить?

Она подалась вперед, едва не соскальзывая с кресла.

– Конечно! – ответил я.

– Завтра к нам зайдет Валя. Ну Валентина Борисовна… Ты ее недавно видел. Можешь, пожалуйста, побыть со мной, пока она погостит у нас?

– Конечно! Без проблем…– сказал я, и понял, что хочу этого меньше всего на свете.

Я даже подумал взять свои слова обратно – сослаться на учебу, подкурсы по обществознанию, подготовку к экзаменам или типа того, но, увидев, как после моего согласия, мама облегчено выдохнула, как с лица сошло напряжение и разгладились морщинки в уголках глаз, я не решился.