Он был один
Иногда я думаю, что вся боль взрослой жизни — это просто эхо того, что не получилось сказать, когда мы были маленькими.
Сегодня я вдруг поняла: Маленький принц был ужасно одинок.
Не в метафорическом, книжном смысле, не в поэтическом образе. По-настоящему. До боли. До звона в висках.
Он жил на своей крошечной планете, с одним вулканом, одной розой и ежедневной уборкой обид. Он так хотел быть услышанным. Не оценённым, не понятым — просто услышанным.
Но никто не слышал.
Я смотрела в потолок, как в звёздное небо, и подумала: а когда я впервые почувствовала, что меня не слышат? Не в том смысле, что не слушают. А — не слышат. Не чувствуют моего дрожащего дыхания, не замечают комка в горле, не догадываются, что я давно устала держать равновесие.
Наверное, в детстве.
Когда казалось, что если перестать улыбаться — всё развалится. Когда болели ноги, так что вставать утром было как война. Когда горло горело от ангины, а никто не замечал, что я больше не могу произнести ни слова — не потому что не хочу, а потому что не имею права.
Плакать было некому. Даже себе. Потому что я не была уверена, что имею на это право.
И вот я взрослая.
Умею. Могу. Делаю. Люди говорят, что я сильная. Что я делаю важное. Что вдохновляю.
И я действительно вижу: мои студенты растут. Я слышу их, чувствую. Я строю ту самую среду, которой мне самой так не хватало.
Я живу тем, что люблю.
Но тело...
Тело ведёт себя, как будто оно живёт в другой реальности. Уши воспаляются, глаза болят, суставы снова напоминают о себе. Сердце даёт сбои. Давление, как качели. Как будто внутри меня — другая женщина, не такая взрослая, не такая сильная. А та, прежняя. Та, у которой отобрали голос, оставили в тишине, где слышно только собственное сердцебиение.
И я вдруг понимаю: всё это говорит не болезнь. Это говорит одиночество. То самое, старое.
Оно не ушло, просто научилось молчать.
Я была как Маленький принц.
Словно прилетела на чужую планету — в семью, в школу, в общество, — где никто не знал, как смотреть на вещи сердцем.
Я пыталась объяснить: «Вот же она, роза! Она важная!»
А в ответ — «Сколько она стоит? Сколько у неё лепестков?»
Теперь я говорю. Преподаю. Пишу. Создаю программы, помогаю другим.
Но голос возвращается не только в слова. Он возвращается в тело. В горло, в глаза, в суставы.
Он говорит: «Я хочу быть услышанной. По-настоящему. Тобой».
Я сегодня слушала тишину.
Пыталась не отвлекаться. Не уговаривать себя, что всё в порядке. Просто слушать, как внутри меня дышит та самая девочка.
Может быть, её никто не слушал, потому что она говорила не тем языком. А может, потому что не было никого, кто знал, как слышать.
Но теперь есть я.
Я могу быть рядом.
Я могу быть той взрослой, которая скажет ей:
«Ты не сумасшедшая. Ты чувствительная. Ты не слабая. Ты живая. Ты не одна. Я здесь».
И тогда, возможно, давление перестанет скакать.
И боль уйдёт.
Потому что одиночество можно вылечить — присутствием.
Не других.
Своим собственным.