Гостинцы от зайчика. Послесловие
Истории, которые проснулись после одного рассказа
Иногда ты просто пишешь о хлебе.
Не праздничном. Не о булочке с маком.
О самом обычном, городском, нарезном.
Который пахнет не дрожжами, а заботой.
Пишешь про то, как папа приносил его от «зайчика» и ты, ребёнком, верил.
И вдруг этот хлеб, переданный из булочной,
становится хлебом памяти.
«Мой папа всегда так говорил: „тебе зайка передал“.
И это были элементы пайка машиниста.
Особенно — гречка с тушёнкой, ароматная ветчина.
А лучшие — ириски!
Зайчик, конечно, жил не тут, а там — в поездке.
Сегодня в память о нём испекла хворост.
Уверена, что хворост любил и заяц папин».
Ты читаешь и будто сам идёшь в тёмной куртке с тяжелым рюкзаком.
В нём паёк.
В нём банка тушёнки.
И ещё что-то, что не вмещается в банку:
намерение не забыть тех, кто ждёт дома.
«Ой, у меня тоже был чай в термосе от зайчика.
Папа приносил домой, что не допивал на службе.
Сестру это не впечатляло,
а я всегда ждала.
Это был мой чай от зайчика».
Это даже не про чай.
Это про то, как тебе что‑то передают,
хотя могли бы не нести.
Про тёплый глоток, в котором ты узнаёшь:
«я была в его мыслях».
«Перловка с тушёнкой.
До сих пор люблю.
Потому что она — от него. От зайца. От детства».
И вдруг понимаешь:
у каждого свой вкус детства.
Где‑то это хлеб с солью.
Где‑то чай из термоса.
А где‑то перловка,
которая пахнет не тушёнкой, а домом.
«Мы с мужем и сейчас друг другу гостинцы от „зайчика“ передаём».
И ты улыбаешься. Потому что зайчик жив.
Он не ушёл с булочками и винегретом из 80‑х.
Он остался в памяти, в шутках, в маленьких жестах.
В том, как подаёшь любимому человеку яблоко
и говоришь:
«Это зайчик принёс».
Иногда это и есть
настоящее определение семьи:
не когда всё серьёзно.
А когда всё с любовью.
Даже чай. Даже хлеб. Даже перловка.
Особенно перловка.