Глава 29. Одно Древо Жизни / 一树人生: Прист
Глава 29. Неудачное признание
"Сяо Се, мне очень жаль, я тебя... действительно..." - но на другом конце трубки раздался щелчок и звонок резко прервался. И "искренние" три слова так и остались в горле, не имея возможности вырваться наружу и леденя своим холодом его затуманенную алкоголем голову. Он в полном замешательстве посмотрел на трубку в своей руке, из которой продолжали раздаваться короткие гудки, а затем повернулся к Хуан Хуа, который стоял рядом и с любопытством наблюдал за ним: "Почему он не дал мне возможность договорить?"
Даже такой недотёпа как Хуан Хуа, смог заметить, каким унылым в этот момент стало лицо Ван Шуминя. Этот человек, который всегда рвался в бой в первых рядах, который в любой ситуации мог сориентироваться и отдать четкий и результативный приказ, в мгновение ока превратился в маленького обиженного ребёнка. Этот ребёнок случайно разозлил взрослого человека и теперь совсем не понимал, что же ему делать дальше.
Он даже почувствовал, что пьяный Ван Шуминь, стоявший перед ним со слезами, застывшими в глазах, в этот момент был немного жалок.
"Что случилось?" - тихо спросил Хуан Хуа.
Ван Шуминь спиной прислонился к шкафу и медленно съехал вниз, опустившись на пол. Он сел, скрестив ноги, посмотрел на безупречно чистый пол и едва заметно покачал головой: "Я не понимаю, почему он не захотел со мной разговаривать".
Хуан Хуа заново зажёг огонь под хого, вылил из него бульон, залил новый, нежирный, закинул овощи, зелень, немного приправ и приготовил суп. Затем налил по тарелке для себя и Ван Шуминя, присел рядом с ним и приготовился стать для этого запутавшегося в себе подростка самым близким и душевным гэгэ.
Ван Шуминь с силой потёр ладонями лицо и только сейчас осознал отрицательную сторону своего халатного отношения к изучению китайского языка. Вместо логически связанного текста, сформулированного в соответствии с нормами и правилами языка, из него вырывалось что-то нечленораздельное. Он спутанно и сбивчиво стал поведал свою новеллу, периодически перескакивая от одного к другому, то говоря о детстве, то упоминая уже взрослый возраст. Единственным постоянным и понятным в этом рассказе были только слова "если бы я тогда..."
Если бы в детстве он обманом не заманил его в пруд с лотосами.
Если бы той зимой он не сбежал в спешке.
Если бы тогда в аэропорту он крепко обнял его и не позволил уйти...
Это "если бы" по сути - лишь пустые слова.
Хуан Хуа, который сначала лишь слушал и кивал, вдруг пристально посмотрел на него удивленными глазами, держа в руках чашку с холодным супом, а затем сказал: "Ван Шуминь, я думал, что такого подонка как я, ещё поискать надо. Но ты оказался куда большим подонком по сравнению со мной".
Ван Шуминь жалобно посмотрел на него: "И что мне теперь делать? Он проигнорировал меня и повесил трубку, даже не дав мне договорить".
"Он тебе действительно нравится? - Хуан Хуа сначала не решался, но всё-таки спросил. - Как я понимаю, ты же не такой... как я? Так почему?"
Ван Шуминь на какое-то время остолбенел, прежде чем произнёс: "Когда я его не вижу, то постоянно думаю о нём. Я думаю о нём чаще, чем о собственной матери. А когда я вижу его, то чувствую себя так, словно могу взлететь".
"Сейчас у меня болит вот здесь, - Ван Шуминь ткнул себя пальцем в область сердца, - нестерпимо болит".
Хуан Хуа долго смотрел на него как на инопланетянина, прежде чем погладил по голове со словами: "Ван Шуминь, ты пропал. Ты знаешь почему погиб бурый медведь и его бабушка?"
Ван Шуминь, у которого от выпитого алкоголя начала кружиться голова, отрицательно ею покачал.
Хуан Хуа с сочувствием во взгляде вздохнул и в сердцах выпалил: "Потому что был таким же идиотом как ты".
На следующий день, когда Ван Шуминь проснулся, то после всего выпитого алкоголя, почувствовал себя до невозможности отвратительно. Его голова была готова треснуть от нестерпимой головной боли. А когда он вспомнил на какую отчаянную глупость он решился прошлой ночью, то готов был биться своей головой о дверной косяк в магазине, чтобы вознестись к святым духам любви на небесах. И он начал лихорадочно соображать как быть - может ему стоит позвонить Се И, чтобы хоть как-то исправить эту ситуацию?
Но Се И в это время уже сидел в самолёте и его телефон был выключен. Поэтому он не смог бы до него дозвониться. Весь день Ван Шуминь был в панике, словно его душа покинула тело и металась в разные стороны, но так и не смогла найти покой. Наконец он "дошел до ручки", достал телефон и набрал номер. Но ответом ему было "набранный вами номер выключен или недоступен". Он набрал номер ещё раз и ещё. Если долго стараться, то в конце концов можно добиться успеха - это был момент, когда Се И вышел из самолёта и включил свой телефон. Звонок прошёл и раздались длинные гудки.
Ладони Ван Шуминя в этот момент вспотели настолько, что ему было трудно удерживать телефон, а его сердце заклинало: "Ответь, ответь, ответь, ответь..."
Услышав негромкое "алло" от Се И, Ван Шуминь был готов подпрыгнуть до неба и вознести благодать Иисусу, Будде и Аллаху - Сяо Се всё-таки ответил на его звонок и был согласен поговорить с ним. Дрожащим голосом он прошептал: "Сяо Се, это я..."
Се И ответил: "Я знаю. Разве ранее ты не звонил мне с этого номера, чтобы уверить меня, что скоро приедешь? В конце концов, у меня есть определитель номера. Кстати, ты оплатил счет за телефон?" Тон его голоса и интонация были абсолютно обычными, вплоть до того, что была слышна лёгкая шутливая нотка. Непонятно почему, но Ван Шуминь вдруг почувствовал, как внутри него вспыхнули маленькие искры неловкости, которые, словно попав на сухие ветки дерева, одна за одной вспыхнули ярким пламенем и вот уже охватили огнём полностью всё дерево сверху донизу.
"Сяо Се, я слишком много выпил прошлой ночью..."
Се И ответил: "Хм, я не имею представления как много ты выпил, но то, что ты спросил меня, какой автобус идёт до Италии, заставляет меня усомниться в твоих умственных способностях, когда ты по ночам хлещешь алкоголь".
Ван Шуминь облизнул губы и, немного нервничая, произнёс: "Но... но то, что я сказал вчера - это не бред, это чистая правда".
Се И на некоторое время замолчал. Ван Шуминю показалось, что на какой период сам время замедлило свой бег. Его сердце бешено заколотилось в груди, руки и ноги вмиг похолодели, а сил хватало лишь на то, чтобы продолжать держать телефон в руках. Неизвестно сколько времени это продлилось, но Се И негромко усмехнулся и сказал, как ни в чём не было: "А что ты вчера сказал? В баре было слишком шумно, и я не услышал ни слова".
"Подожди. Я почти на месте. Плюс разница во времени. В общем, давай поговорим об этом, когда у меня будет свободная минута. - Се И сделал паузу, словно о чём-то на мгновение задумался, а затем вздохнул. - Я слышал от крёстной, что ты сбежал на Запад, чтобы помочь там. Как бы то ни было, но прошло уже столько лет. Может быть тебе уже пора повзрослеть? Я кладу трубку".
Неужели, тот, кто сказал, что не расслышал, действительно не услышал его слов? Ван Шуминь внезапно осознал одну вещь: с самого начала он не хотел взрослеть. Он плакал в голос и беспечно создавал проблемы другим, а потом еще и собственноручно выкинул свою самую любимую конфету. Се И же всегда был решительным и уверенным человеком, который если что-то сказал, то не отступится от своих слов и не будет оглядываться назад.
Он тогда одним ударом смог уложил Се Шоучжо, а затем в одиночку уехать в незнакомый Шанхай и усердно трудиться там. А он - просто повернулся к нему спиной, и только и мог, что небрежно помахать рукой на прощание.
По сравнению с другими людьми, Се И на самом деле уже дал ему слишком много шансов. Впервые в жизни Ван Шуминь действительно усомнился в своих умственных способностях - все эти шансы он благополучно упустил по собственной глупости.
Хуан Хуа, стоявший недалеко, посмотрел на него. Ван Шуминь отрицательно покачал головой и встал, чтобы уйти: "Мне сегодня не до магазина. Вынужден доставить вам дополнительные хлопоты".
И прежде чем Ли Айцзюнь и Хуан Хуа хоть что-то ответили, он, пошатываясь, вышел на улицу. Уже смеркалось, но движение было довольно оживлённым. Толпы людей перемещались лениво и неторопливо, что было очень характерно для этого города.
Чуть позже зажглись фонари, и тогда он остался один наедине со своей тенью.
Цзян Линси посмотрела на Се И, который устало откинулся на заднее сиденье после того как завершил звонок. Затем наклонилась к нему и спросила: "Ты в порядке?"
Се И опустил голову, пощипал себя за переносицу, тихо вздохнул и ответил: "Оставляет желать лучшего".
Джейсон, сидевший на переднем сидении, повернул к ним голову: "What’s the matter? (Что случилось?)"
Этот парень прожил в Китае уже около семи или восьми лет. Он мог понимать китайскую народную живопись и даже шанхайский диалект, но не мог произнести ни слова. По его словам, у него был какой-то дефектный языка, поэтому, даже если он что-то скажет, то это всё-равно никто не поймёт.
Цзян Линси пожала плечами: "Один ублюдок, который когда-то причинил ему боль, только что признался ему в чувствах".
Глаза Джейсона расширились: "Wow, seriously？(Вау, серьезно?)"
"Перестань говорить глупости. - улыбнулся Се И и покачал головой. - Просто старый друг немного перебрал с алкоголем и сошёл с ума".
"Со вчерашнего дня по настоящее время? - Цзян Линси покусывала нижнюю губу, а потом вдруг её лицо исказилось в пошлой усмешке, что действительно испортило её безупречно красивое лицо.
Джейсон с воодушевлением повернулся к ним и прижался грудью к креслу: "Hot girl? What do you think about her? And where is she? (Горячая девчонка? Что ты думаешь о ней? И где же она?)"
Се И разозлился на него и бросил косой взгляд, а Цзян Линси сухо ответила: "Just in his heart. (Только в его сердце)". Она ткнула Се И локтем, сложила губки "бантиком" и сладким голосом произнесла: "Oh , to the world you may be one person, but to one person you may be the world. (Оу, для мира ты можешь быть всего-лишь одним человеком, но для одного человека ты можешь быть целым миром)".
Се И был очень зол, но заставил себя улыбнуться ей: "Убирайся отсюда".
Цзян Линси рассмеялась, а Джейсон, этот иностранный дуралей, не зная всей правды, последовал её примеру. И почему-то смеялся по сравнению с ней более заливисто и жизнерадостно.
Се И чувствовал себя беспомощным. За окном мелькали здания и улицы и пропадали из вида, а он чувствовал себя стариком. Стариком, который предпочтёт остаться в одиночестве, нежели с человеком, который может в очередной раз принести ему боль. Когда он был молод, то много раз чувствовал приливы смелости, но все они были безрезультатны. После того как Ван Шуминь отпустил его руку в аэропорту, эта смелость и горячая кровь уже давно угасли.
Просто забудь об этом. Он открыл телефон и занёс чей-то номер из телефонной книги в чёрный список.
Хуан Хуа и Ли Айцзюнь были вне себя от счастья, когда увидели, что товарищ Ван Шуминь стал работать очень усердно, не покладая рук, полностью сосредоточившись на работе. К тому же избавился от хандры и скучного времяпрепровождения. Только вот без конца и края доставал свой мобильный телефон и до бесконечности набирал один и тот же номер.
Так продолжалось с конца весны до середины лета. Затем леса окрасились яркими красками, а потом и выпал первый снег. Приблизился Новый год... а он всё так же продолжал это делать. Даже дурак в течение такого долгого времени уже смог бы догадаться, что либо вторая сторона сменила номер телефона, либо просто заблокировала его номер, внеся в чёрный список.
Но уровень интеллекта Ван Шуминя в этот период времени снизился с уровня приматов до уровня беспозвоночных.
Когда выпал пушистый снег, и он вернулся в Бэньси тридцатого числа для празднования Нового года, то узнал, что Цзя Гуйфан не так давно разговаривала с Се И по телефону. Тот поздравил с Новым годом и сообщил, что не сможет приехать домой, так как опять уехал в командировку.
Цзя Гуйфан ворчала: "Почему он так много работает? Его босс - действительно бессердечный иностранный дьявол. Разве он не знает, что такое Новый год?"
Ван Шуминь, не сказав ни слова, тайком заказал билет на поезд до Шанхая.