Вне троцкизма и сталинизма. Рецензия на книгу В. Сарабеева «Троцкий, Сталин, коммунизм»
I
Автор книги Виталий Сарабеев (Сарматов) — главный археограф научно-исследовательского отдела Государственного архива Пермского края; основатель и редактор марксистского интернет-журнала «Lenin Crew». Полагаю, что монография В. Сарабеева станет важной вехой в научной интерпретации данной проблемы. Ценность книги заключена в рассмотрении борьбы между Л. Д. Троцким и И. В. Сталиным не со стороны одного из её главных участников, а со стороны исторической науки, со стороны марксистско-ленинской теории. На протяжении всей монографии В. Сарабеев прослеживает конкретные заслуги и просчёты как Сталина, так и Троцкого. Он рассматривает не просто соперничество вождей, а глубоко анализирует их теоретические воззрения, выходя при этом за рамки внутрипартийной борьбы и преломляя её противоречия на становление социализма в стране и в мире. Но обо всём по порядку.
Ещё с периода «перестройки» и до наших дней вопросу взаимоотношений И. В. Сталина и Л. Д. Троцкого посвящены буквально «горы» научной и публицистической литературы. Архивы давно открыты, гриф секретности снят, но проблема по-прежнему актуальна, особенно в свете марксистского осмысления советского опыта и теоретического наследия.
Если провести серьёзный историографический анализ, становится ясно, что подавляющее большинство монографий, посвящённых внутрипартийной борьбе в ВКП(б) в 1920–1930-е годы, не раскрывает эту борьбу полноценно, многогранно, всеобъемлюще и диалектически. Обширный фактический материал не подводится под обобщающие теоретические выводы; позиции «двух выдающихся вождей» упрощаются, интерпретируются в «обрезанном» виде, зачастую тенденциозно. Нередко преследуется цель возвысить одного из большевистских лидеров над другим, либо продемонстрировать «пагубность» большевизма в целом.
В этом отношении монография В. Сарабеева во всех смыслах отличается в лучшую сторону. Раскол в большевистской партии рассматривается объективно, в марксистском ключе. А цель исследования — не выявить «лучшего» из оппонентов, а скрупулёзно, шаг за шагом показать объективные и субъективные причины этой борьбы; ошибки и достижения как Сталина, так и Троцкого, а самое главное — продемонстрировать, что несмотря на искренние политические убеждения и И. В. Сталина, и Л. Д. Троцкого, а также их сторонников и последователей, это было противостояние внутри большевизма, внутри марксизма-ленинизма. Противостояние оппонентов, но не врагов.
II
С самого начала В. Сарабеев развенчивает мифы, установившиеся в отечественной и зарубежной историографии. Несмотря на споры с В. И. Лениным, Троцкий до 1917 г. не был меньшевиком, а наоборот, занимая внефракционную позицию по ключевым вопросам, был гораздо ближе к Ленину, нежели к Мартову и Плеханову [2, с. 24–38][1]. Касаясь отношения Ленина к Сталину и Троцкому, В. Сарабеев точно выделяет его суть:
«…Ленин весьма взвешенно относился к своим ближайшим соратникам, видя как их достоинства, так и недостатки, и не считал кого-то способным стать вождём единолично. <…> Ленин однозначно выделил Сталина и Троцкого как двух основных руководителей партии после него самого, дав им обоим противоречивые характеристики и особенно подчеркнув, что необходимо создать механизм, который обеспечил бы слаженную совместную работу всех лидеров партии» [2, с. 70, 71].
В. И. Ленин с его широчайшим кругозором и уникальной способностью мыслить глубоко и диалектично, даже и не пытался искать себе «преемника», отсечь кого-либо из проверенных и состоявшихся лидеров от партийно-государственного руля. В «Письме к съезду» и ряде других работ он стремился очертить оптимальные условия для поступательного развития партии и страны [6, с. 48–52]. К сожалению, ни большинство партийных руководителей того времени, ни большинство исследователей времени нынешнего этого не поняло!
Освещая борьбу сталинского большинства ЦК за «единство партии», В. Сарабеев отмечает:
«Вся история РКП(б) — ВКП(б) — КПСС в дальнейшем показала, что насильственно организованное показное единомыслие не ведёт к реальному единству партии. Борьба группировок попросту загоняется под ковёр, становится чисто аппаратной, скрытой от взглядов широких масс <…> Дальнейшая практика показала, что „неприкасаемость“ генеральной линии и вождей, „криминализация“ любых выступлений против них очень легко оборачивается против марксистов» <…> „монолитность“ даже самого высшего руководства была относительной и преходящей. Внутрипартийная борьба [В период сталинской диктатуры. — С. Ч.] … периодически прорывалась конфликтами, опалами и репрессиями. Самое плохое заключалось в том, что партия совершенно отвыкла от открытых дискуссий, в которых можно было бы публично выражать несогласие с высшим руководством. Малейшие подозрения в „нелояльности“, усиленные сложившейся политической конъюнктурой, приводили к кровавой развязке» [2, с. 78, 207, 447].
Рефреном через всю монографию проходит мысль автора о том, что «разногласия левой оппозиции с большинством ЦК и были …борьбой внутри одного класса <…> Исходя из деятельности Троцкого и Сталина, не может быть никаких сомнений в коммунистической идейности их обоих» [2, с. 80, 166]. В. Сарабеев неоднократно приводит факты совпадения взглядов ЦК и левой оппозиции по фундаментальным аспектам социалистического строительства. А также ответственность за склоку, ожесточенность борьбы с обеих сторон.
«Победи оппозиция, произвол и расправы коммунистов над коммунистами, возможно, тоже имели бы место. Смогли бы Троцкий и его соратники удержать их в рамках умеренности, не доводя до трагедии 1936–1938 годов, — на этот вопрос теперь невозможно ответить» [2, с. 156].
Автор поднимает очень сложную гипотетическую проблему. К примеру, рассматривая перипетии советско-югославского конфликта конца 1940-х — начала 1950-х годов, В. Сарабеев констатирует:
«По иронии судьбы сторонники Сталина в Югославии оказались в положении сторонников Троцкого в СССР, зачастую с теми же последствиями для себя» [2, с. 484].
Репрессии вплоть до убийств сталинистов; те же методы борьбы, тот же зажим внутрипартийной демократии. Если на это пошёл Тито, режим которого был в разы лояльнее, нежели сталинский, почему бы на это не пошёл Троцкий? Главный оппонент Сталина в 1930-е годы со всей страстностью и убедительностью бичевал террор, проводившейся в Советском Союзе, но в разгар репрессий в КПЮ генсек тоже искренне и гневно осуждал репрессии в Югославии, которые по сравнению со сталинскими можно назвать детским лепетом…
Л. Д. Троцкий, несомненно, не страдал сентиментальностью. Известны его жёсткость на посту председателя Реввоенсовета Республики, беспощадность к врагам революции. Так же, как и Сталин, он считал их противостояние классовой борьбой:
«Два мира, две программы, две морали» [1, с. 229–230].
Однако это было написано в разгар «большого террора», когда политику И. В. Сталина против иных направлений коммунистической мысли можно и должно было рассматривать как реакционную. Одновременно Троцкий неоднократно признавал успехи социалистического строительства в СССР при Сталине; двойственный, противоречивый (а значит, в том числе, и социалистический) характер Советского государства. Полагаю, что Троцкий видел в сталинцах частично большевиков. А значит, хотя репрессии против них как «оппортунистов», вероятно, бы были, но в худшем случае на уровне репрессий большевиков против эсеров и меньшевиков при Ленине. Когда с социалистами обращались как с идейными противниками, но не врагами[2]. На вариант сталинского террора, означавший полный разрыв с большевизмом, Троцкий вряд ли бы пошёл…
Касаясь споров относительно «построения социализма в одной стране», В. Сарабеев отмечает их догматизм:
«…Ленин, с его выдающимся диалектическим мышлением, не был склонен к готовым „формулам на все времена“» [2, с. 109].
А его последователи, увы, такими способностями не обладали. Как я уже констатировал, «"окончательное решение" проблема возможности построения социализма в СССР находит только в условиях непримиримой внутрипартийной борьбы после смерти Ленина <…> При этом спор изначально носил схоластический характер: критерии социализма как общественного строя, полного социализма, отличий первого понятия от второго в дискуссиях практически не выделялись» [3, с. 83, 101–102].
Рассматривая причины поражения левой оппозиции, В. Сарабеев отмечает ошибку Троцкого, который нередко отказывался от защиты собственных взглядов. Сюда же можно отнести действия партийно-государственного аппарата, который целиком был под контролем сталинского большинства. Но главное заключалось даже не в этом.
«…Борясь с коммунистической оппозицией, сталинская партия не менее решительно боролась и с контрреволюционными элементами. Именно она и была главным заслоном от буржуазной реставрации, пользуясь заслуженным авторитетом среди советских граждан. <…> [С другой стороны. — С. Ч.], у советских людей того времени не было такого, как у нас, горького опыта немарксистской политики… Они искренне верили в ленинскую, большевистскую партию, которая всегда говорит правду и не сойдет с верного пути. И этим безграничным доверием Сталин и его соратники, увы, злоупотребляли, клевеща на оппозицию и развязывая массовые репрессии» [2, с. 280, 322].
Сталин и его соратники в силу ряда исторических и политических причин изначально составляли большинство руководящих кадров, находились во главе партийно-государственных органов. Поэтому они могли не только бороться с оппозицией административными мерами, но и искусно манипулировать общественным сознанием. Массы видели безусловные достижения Советской власти, считали эту власть своей. И, одновременно, не разбирались в нюансах, в глубине споров и позиций. Поэтому критика со стороны оппозиции в большинстве своём вызывала отторжение. С другой стороны, ошибки и провалы сталинского (а сначала сталинско-бухаринского) руководства этим же руководством камуфлировались, принижались; ошибки оппозиции, наоборот, преувеличивались вплоть до её демонизации. Любая правящая партия, действующая власть имеет в своем арсенале десятки, сотни приёмов удержания собственного влияния, господства. Изначально находится в намного более выигрышной позиции, нежели оппозиция, так как в её руках — реальные рычаги управления.
Останавливаясь на причинах победы Сталина, автор вскрывает и более глубокие предпосылки этого процесса.
«…Те причины, которые привели сталинцев к власти в СССР и определили лицо первого социалистического государства, явились своего рода тяжелейшим похмельем, результатом поражения мировой революции. С расчётом на которую российские рабочие во главе с большевиками устанавливали диктатуру пролетариата в отсталой стране <…> Это вызвало необходимость компромиссной линии во многих вопросах политики коммунистической партии, в том числе и переноса "центра тяжести" на строительство социализма внутри СССР, причём под социализмом в различных контекстах могли пониматься разные вещи» [2, с. 301, 522].
В Сарабеев, безусловно, прав, рассуждая о глобальной, стратегической парадигме этого явления. Но помимо мегапроцессов стоит обратить внимание на определённые частности, «ничтожные мелочи», которые, по определению В. И. Ленина, при определённых обстоятельствах могут иметь решающее значение. При всех объективных ограничениях социалистического проекта в Советском Союзе судьба социализма могла быть иной, если бы не ошибки советских лидеров, вставших во главе страны после Ленина, и, в первую очередь, И. В. Сталина.
Запредельная жёсткость, переходящая в жестокость, абсолютная вера в собственную непогрешимость, нетерпимость к инакомыслию, стремление к личной власти, склонность к схематизму в мышлении; формальное, поверхностное, нередко искажённое восприятие многих неотъемлемых составляющих марксизма. Все эти сталинские качества наложились на издержки социалистического строительства, связанные с поражением мировой революции. Они придали объективным трудностям и ограничениям неоправданно деформированный вид, изначально исказив раннесоциалистическое общество.
III
Анализируя курс Сталина на компромиссы с несоциалистическими реалиями, Сарабеев пишет об угрозе того, что при таком процессе «даже при значительных успехах, достижении более благоприятной ситуации идеал остаётся всего лишь идеалом в глазах и руководства, и масс; и понимание необходимости работы по его непосредственному воплощению в жизнь постепенно исчезает. Именно это и произошло в СССР впоследствии» [2, с. 168]. Сталин видел опасность буржуазной реставрации только извне (иностранная интервенция) и от остатков бывших эксплуататорских классов.
«О том, что буржуазные настроения вполне логично растут на собственной почве советского социализма, пользуясь его изъянами, не упоминалось <…> …Степень успешности социалистического строительства, преодоления пережитков капитализма, решения острых проблем, угрожающих новому обществу, им [Сталиным. — С. Ч.] явно переоценивалась» [2, с. 326, 363].
Серьёзными ошибками И. В. Сталина в интерпретации социализма являлись сведение социалистического строя к ликвидации частной собственности, отождествление нового общества с его материально-технической базой. Сталин не находил, не видел противоречий внутри социализма, имманентно присущих новому, переходному строю [5, с. 131–133].
Сталин отождествлял то общество, которое было в СССР в 30–50-е годы де-факто (раннесоциалистическое и одновременно деформированное сталинизмом), с социализмом. Отсюда, с одной стороны, ряд теоретических положений (о товарном характере производства, значительной роли государства, сохранении неантагонистических классов) соответствовал уровню общественного развития страны на тот период, но не соответствовал социализму как первой фазе коммунистического общества.
С другой стороны, другие сталинские установки (о работе по способностям, существовании общенародной собственности, отсутствии противоречий внутри советского общества и подавляющей функции государства) соответствовали в определённой степени критериям социализма, но не коррелировались с объективной реальностью в стране, не соответствовали действительности. Таким образом, происходила механическая экстраполяция принципов социализма на текущую действительность, а реалии текущей действительности возводились в ранг социалистических принципов.
Эти ошибки были мотивированы как политическими факторами (стремлением убедить общественное мнение в стране и за рубежом в правильности и реализуемости тезиса о возможности победы социализма в отдельно взятом СССР), так и непосредственно теоретическими просчётами.
Принципиальная ошибка И. В. Сталина заключалась в том, что в отличие от Ленина он не рассматривал отступления и уступки в политике в качестве таковых. Наоборот, подобный «полуфабрикат» выдавался им за «готовую продукцию». Рассматривая существовавший в СССР строй в качестве социалистического, Сталин, по сути, хотя и непреднамеренно, занижал «планку» социализма, делал уступку буржуазным отношениям [5, с. 142–143].
Интересна мысль В. Сарабеева по поводу высказывания Сталина в 1928 г. об обострении классовой борьбы по мере продвижения вперёд, к социализму. На тот момент (а не в 1937 г.!) сталинские слова «полностью соответствовали обстановке. После периода „строительства социализма черепашьим шагом“ (известное выражение Бухарина) пролетарская диктатура в СССР должна была сделать скачок к социализму, вызвавший бешеное сопротивление буржуазии» [2, с. 183].
Но здесь важно понимать, что продвижение к социализму вызвало и вызывало на всём протяжении советского опыта сопротивление не только остатков разбитых господствовавших до революции сил, но и всего старого, косного, «частного». Всех по необходимости унаследованных от мира «частной собственности» форм взаимоотношений между людьми, между классами и слоями индивидов[3]. Ту самую «громадную силу привычки», о которой рассуждал В. И. Ленин [4, с. 155–158]. То есть преодолевать необходимо было, по существу, всю предысторию человечества. Что в сотни, в тысячи раз сложнее, длительнее, чем ликвидация наиболее выраженных, внешних тенденций капиталистического развития.
Касаясь «московских процессов», В Сарабеев отмечает, что:
«…Террор действительно был грандиозной, как выражался Троцкий, "амальгамой", соединивший в общую массу "врагов народа", реальных противников коммунизма … с теми, кто боролся за торжество мировой революции всю свою сознательную жизнь <…> "Большой террор" был сложным явлением, соединившим в себе стремление советского руководства, во-первых, быстро избавиться от остававшихся в СССР остатков эксплуататорских классов и уголовных элементов, во-вторых, и физически и морально (путём "доказанного" обвинения в сговоре с фашизмом) уничтожить всякую коммунистическую оппозицию, в-третьих, снизить накал недовольства среди советских граждан несоответствием ожиданий и лозунгов реалиям жизни в СССР, путём назначения "козлов отпущения"(часто и впрямь виновных, если говорить о партийных начальниках с барскими замашками). Определённому "морально-политическому единству" советского общества террор, конечно, способствовал, но единство, основанное на грандиозной фальсификации, не могло не быть гнилым изнутри, обернувшись впоследствии дискредитацией и Сталина, и коммунизма в целом» [2, с. 330, 393]…
В кругу ортодоксальных марксистов нередко бытует мнение, что оппортунизм захватил КПСС только после смерти Сталина. Сам же генсек, несмотря на жестокие перегибы, был «твёрдым ленинцем»[4]. Со всей убедительностью, привлекая ранее не известные документы, В. Сарабеев опровергает эту версию. Идеи «завоевания коммунистами парламентского большинства» в западных странах, «построения коммунизма в отдельно взятом СССР», «общенародного государства», социальное неравенство с тенденцией к росту[5] — всё это плоды теоретической и практической деятельности И. В. Сталина и его ближайших соратников [2, с. 355–358, 364–365, 410–416, 491–495, 506–512].
Что же касается политики партии в постсталинский период, то это был «искренний ревизионизм советского руководства, объективно направивший СССР в сторону капитализма, вопреки [Полужирный курсив мой. — С. Ч.] намерениям Хрущёва, Брежнева и их соратников» [2, с. 297].
Действительно, и Н. С. Хрущёв, и Л. И. Брежнев были честными и искренними коммунистами (в отличие, например, от Горбачёва и Ельцина). Но непонимание фундаментальных, сложных задач продвижения социалистического строительства, «достраивания» социализма обрекли их политику наряду со значительными достижениями на серьёзные неудачи. С другой стороны, контрпродуктивно считать политику постсталинского руководства однозначно оппортунистической. Конечно, незаметное (и даже в некоторой мере заметное) накопление негативных изменений в этот период происходило. Но одновременно усиливались и положительные тенденции: совершенствование материально-технической базы производства; повышение благосостояния людей, их культурно-образовательного уровня; увеличение влияния СССР, социализма в целом в мире — то есть предпосылки окончательного «достраивания» социализма.
IV
Относительно теоретических взглядов Л. Д. Троцкого В. Сарабеев, признавая историческую важность его теоретического наследия, глубину и, безусловно, марксистский характер, отмечает следующее:
«И теоретическая слабость, и личные пристрастия мешали Троцкому признать, что бюрократия в СССР — это орудие рабочего класса, проводящее в главном рабочую политику, пусть и с многочисленными ошибками и провалами» [2, с. 379].
Наверно, очень спорный тезис, ибо сам вопрос о бюрократии и её роли в СССР сложен и неоднозначен. Концепция Л. Троцкого относительно бюрократического перерождения пересматривалась. Одновременно он признавал, что советская бюрократия охраняет социальные завоевания пролетариата. Советская бюрократия сталинского периода действительно являлась орудием рабочего класса, но её деятельность одновременно нередко вредила тому делу, которое она продвигала вперёд. Здесь уместно провести аналогию с оценкой Троцкого, данной им политике Сталина:
«Эту защиту [СССР. — С. Ч.] он осуществляет, однако, такими методами, которые подготовляют общего крушение советского общества» [1, с. 107].
«Лев Троцкий,
будучи лидером коммунистов, выступавших против Сталина, не предложил альтернативы сталинской политике в главных её вопросах» [2, с. 392].
Ещё более дискуссионный тезис. Что понимать под альтернативой? И Сталин, и Троцкий мыслили и действовали в марксистской системе координат, являлись большевиками. Это обстоятельство их очень сближало и сужало пространство для выдвижения каких-то глобальных альтернатив. Поэтому говорить о какой-либо стратегической, фундаментальной альтернативе бессмысленно. Несмотря на многие ошибки и передержки, стратегические (в отличие от ситуативных) вариативные прогнозы Л. Д. Троцкого оправдались. На мой взгляд, альтернатива Троцкого — это политика Сталина без её наиболее худших проявлений: заигрывания с национализмом, массовых репрессий, единоличной диктатуры, отказа от марксистско-ленинских критериев социалистического общества.
Конечно, в рамках той общественно-политической ситуации в мире и в стране Л. Д. Троцкий вряд ли добился коренных улучшений в советском обществе и на международной арене. Кроме того, он мог допустить другие ошибки и упущения, которые негативно повлияли бы на социалистическое развитие. Но отказ от наиболее субъективных, чисто сталинских, методов, превращает сталинизм в большевизм. А это способствовало бы меньшим потерям на всех направлениях внутренней и внешней политики, меньшей дискредитации социализма в мире.
Обойти ограничения, диктуемые международной обстановкой и уровнем развития производительных, культурных сил советского общества, было невозможно. Но пройти эти ограничения с минимальными (насколько это возможно) потерями, не расплескав главного на этом пути, было можно и должно. Это наглядно демонстрирует политика Ленина. Сталин — не Ленин. И, к сожалению, он привнёс в политику гигантский груз дополнительных, невынужденных ошибок. Троцкий — тоже не Ленин. Моделировать, смог бы он избежать сталинского (или, что скорее — иного) негатива — дело бессмысленное. Но такая альтернатива, по крайней мере, в теоретических построениях Л. Д. Троцкого (пускай, и с серьёзными недочётами) была.
V
Важно, что в своей монографии В. Сарабеев старается интерпретировать понятие «социализм» в аутентично марксистском ключе.
«В СССР социализм был построен в основном — коммунистические элементы преобладали над капиталистическими… однако же последние были достаточно сильны для того, чтобы при немарксистской политике партии стать основой для попятного движения СССР в сторону регресса» [2, с. 521].
Социализм — развивающаяся, переходная система, историческое предназначение которой не только в наличии противоречивых, переходных черт, но и в перманентном движении от капитализма к коммунизму, в ликвидации свойств и характеристик старого строя, в снятии собственных противоречий, в исчерпании переходной фазы развития. Иначе — застой, гибель, ибо в условиях длительного сохранения (а значит, и воспроизводства) капиталистических явлений (разделение труда, особый аппарат управления, товарно-денежные отношения, сохранение у людей мещанско-обывательской психологии и проч.) реставрация капитализма не только возможна, но и вполне реальна. История мировой системы «реального социализма» наглядно это продемонстрировала [4, с. 155].
В своей работе автор затрагивает ещё один важный теоретический вопрос, напрямую не связанный с противостоянием Сталина и Троцкого, а также в основном не поднимающийся в научной литературе. Сарабеев критикует И. В. Сталина за то, что тот, ссылаясь на ленинскую формулировку членства в партии, сделал партию большевиков открытой для всех желающих, кто признавал программу и работал в одной из ее организаций.
«Фактически Сталин таким образом нашёл оправдание для полной ликвидации критерия теоретической подготовки, превращения приёма в партию в форму поощрения… <…> В дальнейшем превращение коммунистической партии в союз передовиков производства, крепких руководителей и просто хороших людей сыграл роковую роль в её истории — хорошие хозяйственники и рекордсмены похоронили марксизм, не имея о нём практически никакого представления, кроме заученных лозунгов» [2, с. 368].
Эту мысль автор постоянно проводит на страницах интернет-журнала Lenin Crew.
С одной стороны, принимать в партию только теоретически грамотных кандидатов, понимающих марксистско-ленинскую теорию и умеющих её применять, означает превратить организацию в крайне узкий кружок единомышленников. Ибо абсолютное большинство по тем или иным причинам к этому не готово, не способно было ни тогда, ни в более позднее время, ни сейчас. Наоборот, членство в партии, участие в социалистической работе делает людей идейнее, стимулирует (хотя далеко не у всех) их теоретическое образование и самообразование. Это создаёт прочную опору организации в массах, в первую очередь. Через пропаганду и практическую деятельность.
С другой стороны, выдвигаться на руководящие партийно-государственные посты, несомненно, должны люди с высокой теоретической подготовкой. И чем выше пост, тем выше должна быть эта подготовка. И здесь хозяйственные, военные и иные заслуги, высокие моральные качества, преданность делу коммунизма и проч. можно и нужно учитывать при подборе кадров, но главенствующую роль при выборе должен играть марксистский уровень кандидата.
VI
Проанализировав перипетии идейного противостояния между И. В. Сталиным и Л. Д. Троцким, В. Сарабеев резонно заключает:
«И Сталин, и Троцкий оставались коммунистами, при том, что ошибок у обоих немало» [2, с. 522–523].
Естественно, что на протяжении всей книги автор уделяет Сталину больше внимания, так как с середины 1920-х годов сначала коллективно, а затем единолично именно И. В. Сталин определял политику партии большевиков. В. Сарабеев не просто указывает на отклонения Сталина от марксизма в силу объективных причин, не только обращается к субъективным факторам этих отклонений, а стремится связать воедино сталинские ошибки объективного характера с его личностными особенностями. То есть исследует предмет целостно, во всём его многообразии.
«В конечном счёте Сталин — творец успехов, но он же и создатель условий для победы ревизионизма в КПСС» [2, с. 524].
Приведу мысль, высказанную ранее:
«Сталинизм означает и значительное продвижение по пути Октября 1917 года и, одновременно, деформирование (в некоторых аспектах и на определённых этапах — вплоть до разрыва с революционной традицией) социалистического начала противоположными, враждебными ему качествами. Сталинизм исказил ранний социализм, придал ему многие несвойственные, негативные и, в перспективе, саморазрушительные тенденции. Но он не смог (и, конечно, не ставил такой цели) заменить социализм иным общественным строем» [7, с. 198].
Подытоживая, хочется подчеркнуть, что современная революционная социалистическая мысль должна бесповоротно распрощаться с делением социалистических установок на «сталинистские» и «троцкистские» путём диалектического «снятия» этих различных тактик построения раннего социализма в Советском Союзе.
Деление на сталинистов, троцкистов и т. д. связано с размежеванием в мировом коммунистическом движении преимущественно по отношению к прошлому. Современные последователи этих течений мирового коммунизма механически переносят представления своих предшественников на нынешнюю ситуацию, на современные проблемы и дискуссии. При этом нет понимания, что, во-первых, споры и столкновения столетней давности актуальны, главным образом, исторически, а не практически. На современном этапе разделение внутри социалистического движения происходит по иным идейно-тактическим вопросам, и каждое из этих направлений может вбирать в себя одновременно и сталинские, и троцкистские и прочие установки. Во-вторых, антагонизм между многими политическими фракциями тех лет внутри революционного марксизма (и, в первую очередь, между сталинизмом и троцкизмом) значительно преувеличен ожесточённым, личностным характером политической борьбы того времени и её последствиями.
Во внутрипартийной борьбе было всё: искренняя вера, что оппонент не прав и погубит дело; железная убеждённость в собственной правоте; личная неприязнь на почве конфликтов, ссор, психологической несовместимости; эмоциональное отношение к ситуации и проч. Всё как в обычных социальных и межличностных конфликтах. Однако руководители такого уровня обязаны подниматься над всем этим духовно и интеллектуально. В этом (наряду с другими качествами) заключена миссия коммунистического лидера и проявляется его масштаб.
Закончу рецензию ярким и точным выводом В. Сарабеева:
«И Сталин, и Троцкий вошли в мировую историю как великие пролетарские революционеры, противостоявшие друг другу в течение многих лет и в то же время в конечном итоге делавшие одно дело — дело созидания коммунистического строя. Пусть „сталинистские“ и „троцкистские“ сектанты повторяют штампы, связанные с периодом их противоборства, как „священный завет“ — воспрянувший от сна периода реакции рабочий класс в своё время сметет всех застрявших в прошлом „ролевиков“ как ненужный хлам» [2, с. 527].
Черняков Сергей Феликсович, кандидат исторических наук
Примечания
- Определяя троцкизм и сталинизм, нельзя любой шаг Л. Троцкого или И. Сталина подводить под «-изм», возводить из особенностей их понимания марксизма, тем самым навешивая ярлыки (это чисто сталинское изобретение). К примеру, позиция Троцкого в дискуссии о профсоюзах или вхождение Сталина в антигитлеровскую коалицию напрямую никак не вытекают из их стратегических концепций, а представляют собой конкретные, ситуативные позиции и решения.
- И Л. Троцкий, и в особенности И. Сталин приравнивали внутрипартийные разногласия в ВКП(б) к дореволюционным спорам большевиков с меньшевиками, не понимая их существеннейшей разницы. В. И. Ленин это чётко различал. Более того, он отличал борьбу с врагами (монархистами, кадетами) и борьбу с противниками, которые, несмотря на серьёзные расхождения, не тождественны врагам (вспомним, например, его отношение к Ю. Мартову).
- Выражение Э. В. Ильенкова.
- Необходимо чётко осознавать, что сталинские непримиримость и жёсткость связаны не с его марксистской ортодоксальностью, а с борьбой за сохранение собственной власти, с личными качествами; ни в коей мере они не являются синонимом марксистской аутентичности.
- Низкий уровень жизни советских людей на всём протяжении сталинского руководства страной неоднократно постулировался в научной литературе. Важен вывод, сделанный автором:
«…До коммунизма ли было Советскому Союзу в последние сталинские годы, если даже самые базовые потребности жизни у многих его граждан не были удовлетворены» [2, с. 508].
Литература
- Антология позднего Троцкого. М., 2007.
- Сарабеев В. Троцкий, Сталин, коммунизм. СПб.: Питер, 2021.
- Черняков С. Вопросы догматизма. Теория и политика в истории внутрипартийной борьбы в большевистской партии в 1923–1927 гг. // Альтернативы. 2019. № 1.
- Черняков С. Диалектика социализма. Рецензия на книгу Д. Эпштейна «Социализм XXI века: Вопросы теории и оценки опыта СССР» // Альтернативы. 2016. № 4.
- Черняков С. К вопросу о теоретических взглядах И. В. Сталина // Альтернативы. 2016. № 3.
- Черняков С. Некоторые аспекты «политического завещания» В. И. Ленина // Альтернативы. 2020. № 3.
- Черняков С. О соотношении понятий «советский режим в 30-е — начале 50-х годов» и «сталинизм» // Альтернативы. 2021. № 1.