Великая монгольская война - 204. Враг Государства
1226 год. Лето-осень. Чингисхан надвое разрезает Тангутское Царство, захватывая его западные города-склады. После стороны берут оперативную паузу. Монголы отгуливают табуны, тангуты выстраивают новобранцев.
Когда на листьях вспыхивают огни, война разгорается с новой силой
Продолжение. Предыдущая часть (и почтение к Старшим) возвышаются ЗДЕСЬ
Сколько бы денег не держали руки, все они окажутся в чужих
Неприметность этого человека была исключительной. Полной настолько, что не бросалась в глаза. Один из соседей, с кем здороваешься утром и вечером, забывая предыдущую встречу. Товарищей по работе, с кем трудишься бок о бок годами. И точно не вспомнишь, выходил он сегодня или нет. А уж вчера.. В меру подтянутый, в меру ответственный, в меру ровный. Ни выходки, ни выговора, ни шутки, ни задушевного разговора. Ни забит, ни сварлив.
К месту промолчит, к шутке улыбнётся. Не спросит лишнего, поддержит разговор. Не станет докучать, не будет оправдываться. Расскажет о себе, без подробностей. И вроде не соврал, и ничего не понятно. Да и ладно. Серая мышь, говорят иногда о таком. Но серую мышь замечаешь.
А этот человек не оставлял следов вовсе.
И сколько людей не работали с ним (а работало с ним много), на все вопросы только плечами жали, иногда добавляя: тихоня.. Притом, что даже свойственной тихоням застенчивости в нём не водилось. И бич стеснительных душ - болтуны-острословы, не могли ни за что зацепиться. Он был пылинкой в окне, травинкой в поле, рябью на воде, синевой в небе.
Таким, что самый пытливый взгляд самого недоверчивого ревизора, не мог заподозрить в тихоне-кладовщике - государственного преступника первого класса. Совершающего одно из Десяти Преступлений подлежащих отсечению головы, без права обжалования приговора. И то, что его голова оставалась на месте, говорило, что голова у него есть.
И она не единственное, что у него было.
Внутри человек был живым, имел наблюдательный ум и едкую насмешливость, обращенную и на себя тоже. Кто подшучивает над всем, а над собой избегает - шутник фальшивый. А фальшь, на свете самая скучная вещь. Это-то он знал хорошо.
Потому что был фальшивомонетчиком.
Удобные деньги
Глупее, чем считать деньги друзей, только считать друзьями - деньги.
Тангуты смело и бодро идут вперёд, кидани ступают медленным шагом.
Тибетцы почитают монахов и будд, китайцы читают суетные бумаги (светская литература)
Знал каждый учившийся в государственной школе.
Государственную школу в Западном Ся посещали все. И пусть не все (как должно!) учились, но обучение было выстроено так, что основы усваивал каждый. В конце стихотворения, описывающего преимущества тангутов перед соседями, добавлялась строка:
Уйгуры пьют кислое молоко..
Господин Учитель произносил её таким голосом
И с таким лицом, что детвора заливалась смехом, который и бывает лишь в детстве. Вызывая улыбку и в старости, при условии, что человек хорош. А это значит добр к детям, и к своему детству не питает вражды. Усвоенное в ранних летах переосмысляется редко, создавая почву для злоупотреблений. Потому что не все истины - истинны, и не каждый учитель зрел.
Но если детей не учить, будет еще хуже.
В "Крупинках золота на ладони", с которого начинал обучение чтению и письму каждый ребенок в Ся, обыгрывалось тангутское превосходство. Как и многое другое в воспитании, оно закладывало основы преувеличенного мнения о себе и снисходительного отношения к иноземцам. Его же всегда интересовало другое. Он пропускал мимо ушей медлительность киданей и тибетское благоговение. Плевать хотел на литературные пристрастия китайцев и уйгурские вкусы. И только лишь "крупинки золота" на ладони, заставляли сердце биться чаще.
Он был одним из мальчиков, которые способны ко многому, но деньги любят больше всего. Да и кто их не любит, из мальчиков.
Присматриваясь к повседневности и прислушиваясь к шепоту взрослых.
Он понял, что тангутские деньги, с китайскими ни в какое сравнение не идут. И говоря по сердцу, деньгами полностью не являются. Потому что купить на них можно не всё. И немного. Как любая централизованная бюрократия, Западное Ся ограничивала свободу торговли.
Государство замыкало экономику на себя.
Выступая одновременно рыночным монополистом (по большинству категорий), денежным эмитентом и регулятором цен. Народу порядок нравился, но товарный дефицит при нём был неизбежен.
А черный рынок процветал, несмотря на угрозы и казни.
Часть товаров сбывалась на сторону с государственных складов. Разветвленной цепочки распределительных центров, магазинов и баз, обеспечивающих жизнь целых провинций. Склады (как и всё в Государстве) делились на военные и гражданские. В военных складировались неприкосновенные запасы на чёрный день, обеспечивавшие ответственным лицам дни светлые.
Еще больше товаров текло из-за границы.
Из Империи Цзинь, и из Южной Сун особенно. В Сун бушевала экономическая революция, обеспечивавшая немыслимый рост производства. Что заставляло искать новые рынки сбыта. Контрабанда шла потоком, чему в значительной степени способствовали отношения государств, и трения между ними. Западное Ся регулярно сталкивалось с санкциями и тарифами. Они закрывали рынки Цзинь и Сун для её шерсти и соли. И ограничивали поставки продукции необходимой ей: чая, вина, лекарств, оружия, шелка.
Блокада заставляла (тангутов) искать обходные схемы для серого импорта.
Пользуясь потаенными каналами, козьими тропами. Услугами коррумпированных чиновников, триад и мафий. Процессы имели обоюдный характер, делая из приграничья сумеречную зону. Где крутились немереные деньги и неприметные люди.
Генералы, губернаторы, принцы. Каждый получал свое в своё время, не входя в подробности: почему и откуда. В этом мире вообще не задавали лишних вопросов, и не умевший держать язык за зубами, лишался зубов и языка. И даже, когда межгосударственные отношения налаживались, структуры никуда не девались. Просто, как и в случае с Сухим законом,
Организация просто находила себя в другом.
В Южной Сун имели место другие сложность.
В торговле действовал медный стандарт, цена любого товара примерялась к стоимости меди. И любой человек услышав сумму, прикидывал сколько это в пересчете на медь, как наш современник пересчитывает в долларах. Население и торговые обороты стремительно росли. Меди попросту не хватало. Еще и чжурчжени добавили трудностей. Отхватив добрую часть северных территорий, где располагались основные медные рудники.
Его преодоление, государство начало с требований и запретов, ограничивая свободную продажу медных изделий и вынуждая сдавать их.. себе. По справедливым (конечно же) ценам. Сообразительные (и склонные к накопительству) китайцы, уловку немедленно раскусили. И бронза попросту исчезла из оборота, оседая на чердаках и семейных кладах.
Сведения о которых, передавались шепотом по наследству.
Столкнувшись с массовой тезаврацией, власти Южной Сун пошли другим путём, приучая население к преимуществам бяньцянь хуэйцзы (удобных денег) - бумажной банкноты под гарантией государства. Хуэйцзы представляли фидуциарный продукт с медным обеспечением. Являясь эквивалентом медных монет, на которые эмитент обязывался обменять их по первому требованию.
Судя по всему, частично (по крайней мере) обязательства выполнялись.
Отказ от привязки к меди, подобный Никсоновскому шоку (односторонний отказ США от обеспечения доллара золотом) произойдёт уже в Империи Юань при монголах, вызвав гиперинфляцию и социальные потрясения. Но это будет другой историей других людей. Пока же, каждые три года банкноты обменивались на новые, а старые изымались из оборота.
Для государства это было выгодно.
Деньги работали, возвращаясь в экономику и не оседая на руках. Население же испытывало сложности, фактически лишаясь возможности к накоплению. И даже с учетом добросовестного отношения властей (без обменного лимита), будучи вынуждено каждые три года светить средства перед чиновником и соседом. Тем из читателей, кто застал Павловскую реформу, достаточно представить, что каждые три года государством осуществляется полная ревизия его средств. А то и (их) частичная конфискация.
Причем, он сам вынужден бегать, чтобы отдать своё..
Столкнувшись с ропотом, сунские власти от подобной практики отказались. Деньги менялись реже, но неизменно худели в стоимости. В конце-концов инфляция с девальвацией сжирали всё. Сохранял своё (и оставался с прибылью) только не пытавшийся изобрести сухую воду, квадратное колесо и доверить свое благосостояние бумаге..
Тот кто скапливал золото, серебро и медные деньги.
Спрос на них в Южной Сун был огромен, а в Западном Ся они водились с лихвой. А когда устремления взаимны, что встанет у них на пути..
Серебряная свадьба
Тонкое ремесло случайных не терпит, но к способным присмотрится
В больших городах даже маленькому человеку больше возможностей. И если бы сейчас, уже на склоне (лет) его спросили, какой лучший совет для молодежи. Он бы не медлил с ответом:
Езжай в Большой Город.
Все деньги, вся сила. Там будет все. Если будет голод, будет недолго. И если в большом городе денег не будет первое время, то в провинции не будет их никогда. Большой город лучшее средств, не размениваться на малые беды. А от больших бед, у больших городов больше возможностей откупиться.
Хуже всего жить в отдаленных местах, где знаешь всё, все знакомы, искать особенно нечего. А работы мало настолько, что человека ей попрекают. Как бы делают одолжение, и постоянно угрожают изгнанием. Это невыносимо. Оттого людям так по душе гвоны, откуда не выгоняют и всегда чем-то займут. Но душе ищущей, беспокойной, способной на большее, в гвоне несносно.
Тесно большой душе в маленьком месте.
Он хорошо учился. Был на хорошем счету, без труда получил рекомендации о переводе в Лянчьжоу. Крупный город на стыке трех границ, запиравший проходы в степи, прилегающие к озеру Кукунор. Главная житница Тангутского Царства. Ланьчжоу ломился запасами. На сотни ли окруженный зерновыми, рисовыми и соляными складами. На пастбищах мычал скот. Его было в полях столько, что мычание заглушало городской шум.
Разве что медные связки (тангутские и китайские монеты того времени имели отверстие и шли связками), звучали громче.
В полях, на складах трудились вольные, подневольные, государственные люди. Пхинга и нани (рабы и невольницы). Власти постоянно привлекали новых, но как ни старались, сказывалась нехватка рабочих рук. Особенно не хватало людей цельных, надежных, бодрых. Кому труд не в тягость, а в интерес.
Хотя таких немного, всегда и везде.
Он служил в Ведомстве гражданских складов.
Отвечал за своевременное проветривание и просушку. Время от времени на него пытались повесить борьбу с грызунами. Он отказывался, смеялся только. Должность опасная. Не на каждом складе водятся крысы, но на каждом на них списывали ущерб. Что половину припасов сожрали не они, докажи попробуй. А кому отвечать? Правильно, тому кто ответственность принимает.
Часть потерь допускалась. Усушка, утруска, сложности при погрузке, другие естественные причины. Но вообще, всё складское руководство менялось по истечении трех лет. Во всем Западном Ся так было. Жили от инспекции до ревизии, и на каторгу постоянно кто-то попадал.
Чантоу (простые работники) не менялись.
Труд был тяжел, заменить было некем, и на проступки (кроме воровства!) смотрели сквозь пальцы. Брали всех, всё отребье. Пьянь, рвань, побывавших на каторге. Последние сбивались в особый круг и обычно верховодили остальными, но руководства это касалось мало. Когда надо разгрузить обоз с мукой, неважно как это делается, важно как быстро.
И среди каторжников водились старые тигры.
Юйлун (Дядя Юйлун, Старый Ю) был из таких. Работал для вида, записавшись на склад, чтобы не оказаться на каторге как бездельный бродяга. Немногословный, но подчинялись из своих ему все и сразу. Со Старым они познакомились на окружном складе, где тот к начальничку присмотрелся. Он как раз отказал другу, просившему прикрыть перед проверкой. Поставив подпись в одной из бумаг.
Друг (потом его посадили) не принял отказ.
Проклинал, умолял, грозился. Бросался в ноги, плевал. Он оставался непреклонным, за чужие растраты сидеть не хотел. И не сказать, что чувствовал какое-то беспокойство.
Тот кого не имеют друзья, друзей не имеет
Вдруг сказал ему Старый Ю, так и началось их знакомство.
В нашем деле нет друзей, только подельники
Потомственный фальшивомонетчик чуял любую фальшь. А этот человек показался способным к дело. Для непосвященных промысел был закрыт. Люди не приходили в него сами, а секреты передавались от родителей к детям. Или другим родственникам. Как и любое (преступное) сообщество, Гильдию скрепляли кровные узы. Но какой бы успешной не была Семья, замкнуться в семейственности, значит обречь себя на вырождение. И людей со стороны привлекали. Тем более не все родственники обладали нужным характером и сноровкой. Не все могут совершать преступления и жить спокойно, не раскисая под спудом содеянного как квашеная капуста.
Уравновешенный человек, так его и назвали - Си (Ровный). Перед обучением Си одновременно проверили и повязали, расправившись при нём с крысой. В лагере убитый шептался с начальством, за что с ним разделались предельно жестоко. В Западном Ся изуверские расправы входили в число Десяти Преступлений, наказываемых отсечением головы всем участникам. Включая тех, кто не донёс о преступлении. Ровный не донёс. Не был ни смущен, ни подавлен. Судя по всему зрелище его особо не тронуло.
Крепкие жилы, в таком деле без них нельзя.
Началась наука. Дядя Юйлун передал все секреты, обучил литью, гравировке, догравировке, работе с краями, нанесению потертостей и патины. Показал распространенные ошибки зрелых мастеров и неизменные ошибки новичков-самоучек. Самонадеянных невежд с завышенными представлениями о своих способностях. И заниженном о способностях окружающих и их уме. В основном новичков то и ловили (казнили) власти.
Недостаток мастерства, а любой талант ущербен без школы, дополнялся еще и незнанием правил игры с государством. Которое мирится с любым явлением, при условии, что это явление контролируемое.
Правил было несколько, два основных:
Само собой, тангутские монеты не подделывали, отдавая предпочтение Южной Сун. Работать с Цзинь было сложнее и накладнее, в Империи была своя медь и свирепые власти. Ссориться с которыми, никто из тангутских вельмож не хотел. Ровный не вникал в такие подробности, ограничиваясь своим делом. За вопросы в Гильдии спрашивали. Всегда была опасность, что на допросе, кто-нибудь запоет, не выдержит пыток или чем-нибудь купится.
Во взаимоотношениях между собой, преступники придерживались понятий
- Не твоё то, что тебя не касается.
- Не задаёшь вопросов - не отвечаешь на них.
- Что увидел, то забыл. Что забыл, то не видел.
Кто жил так, жил ровно и к нему не возникало вопросов.
Поддельные монеты переправляли в Южную Сун.
Покупая украшения, снадобья, чай, другие нужные в Западном Ся вещи. Китай глотал медь с ненасыщаемым чавканьем. А высушенный нехваткой тангутский рынок впитывал капли редкой влаги, покупая за трех четырехкратную стоимость недоступный товар. К человеку способному достать, тащили медные связки. Их переплавляли в монеты Южной Сун и проворачивали снова.
Вложенная в золото, серебро, оставленная на хранение надежным людям. И кропотливыми, сгорбленными ночами. Теряя годы и зрение, он согревался мыслью, что у него всего много, где-то там. И когда-то там, он заживет со всем этим. Перевод каждые три года на другой склад, приходился в пору. Монеты не всплывали там, где он находился непосредственно. И если кого-то с грузом сунских монет ловила стража (валютные операции строжайше запрещались), он никакого отношения к этому не имел.
Обычно подлец-доносчик заявляет на беднягу-соседа, позарившись на землю или жену. Может сдать друга по зависти и обиде. Или просто навредить кому-нибудь для души. Но с преступниками, теми особенно у головы которых плавал меч - уголовниками, с преступниками всё по-другому. Сколько бы не любил доносчик пакостить другим, пакостить себе ни один доносчик не будет.
Пора бы уже запомнить, не доносят на опасных людей.
Делать своим врагом разбойника и бродягу. Чиновника и сановника, чьи дочери получают перламутровый веер из-за границы, а жена балуется свежей земляникой оттуда же. Посягать на уважаемых людей, их чистые имена и доходы.. А может еще и государственные интересы подрывать? Тут уж к самому возникнут вопросы. Чем руководствуешься? Какой разведкой?
Отвечай по существу! В глаза смотри, гнида! Молчать!
Не надо лезть туда, где свой интерес есть у Шуми (Тайной Службы). Доносчики и не лезли, туда. Пятнадцать лет он прожил в провинции Ланьчжоу на границе Южной Сун. Наслаждаясь достатком и деятельностью. Как и все остальные жители, благоденствующие под мудрым руководством Императора и Генерал-Губернатора Ва Чже Цзэ из одноименного Дома. Умевшего отстаивать государственные интересы, без ущерба для интересов собственных.
Сам живёт, и другим не мешает!
А потом пришёл Чингисхан, и изменилось всё.
Большая беда
В жизни не только хищники, но в жизни жертвы только они.
Бедствия Тангутской державы росли с каждым часом. Весной 1226 г был потерян Запад страны. Это разом лишило государство стратегической глубины, не раз выручавший Ся в китайских войнах. Чингисхан не бросился добивать сразу, отправив тумены на трехмесячную передышку к озеру Кукунор. Где табуны и люди отъедались на пастбищах и складах. Решение о передышке оказалось верным, запас прочности у тангутов еще был.
Что последующие события и показали.
Новая и последняя линия обороны формировалась на Хуанхэ. Куда спешно отходили войска, оставляя умирать обреченные арьергарды. Вывезти стада и богатства не успевали. Монголам досталось всё, накопленное тремя веками трудов и пота. Население предоставили собственной участи.
Кто умел бегать и прятаться - спасся.
Остальных вырубили и обратили в рабство. На Север, в монгольские степи, уходили вереницы людей. Молчаливые мужчины, женщины, бравшие с них пример дети. Люди примирившиеся с судьбой, разучившиеся кричать и плакать. Отдельные записывались в монгольские войска. Изменников было мало до неприличия. Редко в какой земле, монголы получили столь ничтожное количество перебежчиков. Верность Государству и Императору впитывалась с материнским молоком, подкрепляясь всем, что человек видел и слышал в привычном мире. Но привычный мир рушился и были такие, кто посчитал его крушение освобождением от присяги.
Их гнали вперёд, на своих. Заставляя доказывать новую верность.
Выживший жил долго, и (часто) залетал высоко.
Невзгоды усугубила засуха. Жестокая настолько, что подобного не припомнили старожилы. На сотни ли простирались сухие поля. Ветер колыхал ржавые стебли, не оставляя сомнений в грядущем голоде. Отдельные монгольские отряды тревожили линии снабжения, а к осени зашевелилось огромное войско.
Провинция Ланьчжоу вздрогнула ожидая последнего часа.
Что на этот раз всё, Генерал-Губернатор догадался раньше.
Когда из северных провинций стали прибывать сановники, начальники полицейских управ и гарнизонные командиры. Чьи рапорта (о переводе) утверждало вышестоящее руководство. Их истории были схожи. У прожжённых чиновников и генералов, съевших на посту не один десяток собак и товарищей, вдруг объявлялась престарелая тетушка. Или больная мама.. За которыми требовался уход где-нибудь южнее (или восточнее), подальше от фронта.
И терзаясь внутренне от необходимости оставить участок, они не могли подвести Императора перед Небом. Чтобы не нарушить сыновней почтительности и тем самым не навлечь гнев свыше. Приходилось нижайше просить перевода или писать рапорта об отставке. Всё это были люди с золотыми и серебряными пайцзами (знаки власти), природные тангуты безупречной выправки и судьбы.
Дошло до того, что начальником в Хара-Хото остался уйгур Шион (Железо).
Один из немногих, кто сумел сохранить твёрдость. Против монголов твердость не помогла, Хара-Хото пал и уйгур сгинул. Теперь, те же кто бежал с Эдзин-Гола (река в Западном Ся, совр. Жошуй), писали рапорта о переводе за Хуанхэ. Где Тангутское Царство собирало все силы для последнего боя. Сломались не все.
Крепкие духом остались в Тайном Совете и Цензорате. Хватало таких войсках, погибавших под монгольскими копытами, выигрывая время для переправ.
Держите! Держите их сколько можно! Как только можно держите!
Пока не прервалась связь. И гонцы с государственной пайцзой, с такими привычными и дорогими теперь словами
Пайцза, едущего с высочайшим повелением на резвом скакуне
Перестали доезжать, хотя их отправляли.
Округа разорялась бесповоротно. Всё, что Генерал-Губернатор мог видеть днём, был дым с полей и складов. А ночью земля усеивалась огнями горящих гвонов на которые смотрели безразличные ко всему смотрели. И он, который ничего сделать не мог. Взвесив все обстоятельства, Ва Чже Цзэ отложил золотую пайцзу и принял решение сдаться.
Жителям сохранили жизнь, в столице Губернатора прокляли, но это уже ни на что не влияло. Иногда бремя наказаний и время наград столь перепутаны, что одно от другого не отличишь. И от всего лучше держаться подальше.
Награда для героя
Приветствую уважаемый, заходи..
Фамильярность щенка резанула уши. Колыхнув сомнения и кольнув страхом. Может зря он заявился в харчевню, на окраине местечка прилегающего к Чэнду. Насквозь пропитанную человеческой лживостью и свиным жиром. В полуденный час посетителей было немного. Если они вообще водились здесь.. В темном углу стучали по столу нефритовые костяшки. Бросаемые мужчинами разбойного вида, вроде убивавших той ночью крысу.
Насторожился он еще раньше, у входа.
Проходя мимо наглеца на корточках. Что облокотив голову на вытянутую руку, дерзко пялился, напрашиваясь на вызов. Среди чантоу подобного отребья имелось много. Но для чантоу он был начальником, а этот смотрел как на корм. Еще и юнец-прислужник с нарочито насмешливым
Уважаемый..
Надо лечь на дно, затаиться. Переждать бурю. Уйдёт эта власть, придёт другая. Какая им разница. Они в законы не лезут, у них Закон свой, они в законе. Прав был Дядюшка, но сколько ждать можно.. Он ведь уже немолод. Годы прошли над литьём, отнявшим зрение и осанку. Скоро (очень скоро) он уже не сможет насладиться тем, чему посвятил жизнь.
Дядя Юйлун посмотрел без сожаления (жадность фраеров губит). Описал место, которое надо найти, сказал заветное слово.
Забудь об этом.
В Южную Сун пробирался среди несчастных бродяг беженцев. Мёрз, голодал, просил милостыню. Брался за подённую работу в глухих селеньях. Таскал дрова, чистил свинарники. Отказывался от невест и крова, предвкушая заветную цель.
И вот она, только протяни руку
Я тебя услышал
Просипел Старик со шрамом вместо глаза. Старший среди этих
Ребята проводят.
И он куда-то пошёл, вместе с ребятами.
Где золото и серебро дожидались хозяина, но у золота и серебра хозяев нет. А богатство - блудница, спящая с расточителями за деньги скупцов. И сколько тебе не копить богатств, не тебе их тратить.
И почувствовать не успел, осел на землю. Вдыхая и выдыхая ровно, пока не откинулся, обнажив сереющий взор. Где отпечатались иероглифы и неровные кромки. Ведь, что такое деньги.. разновидность доверия. Но в мире ничему (и никому) доверять нельзя.
Особенно деньгам, особенно в деньгах, и особенно деньги.
Подписывайтесь на канал. Продолжение следует..
Мобильный банк 7 903 383 28 31 (СБЕР, Киви)
BTC - bc1qmtljd5u4h2j5gvcv72p5daj764nqk73f90gl3w
ETH - 0x2C14a05Bc098b8451c34d31B3fB5299a658375Dc
LTC - MNNMeS859dz2mVfUuHuYf3Z8j78xUB7VmU