Великая монгольская война - 207. Полуденные тени
1227 гг. Весна-лето. Монголы охватывают Чжунсин - столицу Тангутского государства. Собственных войск в Западном Ся не осталось. И единственное на что остаётся уповать - чужая милость.
Которая всегда хуже чужой вражды.
Продолжение. Предыдущая часть (и Железные Ястребы) ржавеют ЗДЕСЬ
Чем дольше человек держится за власть, тем меньше её остается
Люди устают от всего, и от людей всего больше. И насколько неприятно понять, что от тебя устали, настолько невыносимым становится нежелающий понимать (и принимать..) это. Можно было выразиться вслух:
Как же ты надоел! Когда ты уже сдохнешь!
безотносительно кого-то определённого.
Но каждый понимал, к кому эти слова относятся. И он понимал это тоже. Он вообще всё понимал, тот человек. Люди вообще всё понимают. Их беда, что не всё понимаемое могут принять. Хотят, если быть точнее. Но как и всё сущее, отношение к нам, существует безотносительно наших желаний.
Иначе, все бы любили всех, а все (всех) ненавидят..
Той весной, когда должна расцветать жизнь, как никогда чувствовалась близость смерти. Тангуты бежали в горы, жались к земле, прятались в норы. Словно крысы, расплодившиеся бесчисленно, даже по меркам этой земли. Их много, крыс, в китайских странах. Вокруг всё кишело мерзкими существами, будто провожающими его в мир мертвых. Они юркали в шатрах, прогрызали войлок. Карабкались по коновязи, зарывались в торбу.
Их находили в седельной сумке, в сапоге, в складках халата.
С утра до ночи воины ругались, ржали лошади и визжали ханши. Надо было делать что-нибудь пока не началась болезнь. Монголы подвешивали продукты, подкладывали к юртам багульник и полынь, подпаливали серую шерсть, заводили хорьков и ласок. Последних хватало, чтобы отогнать серое племя от одного места, увеличив численность в другом.
Кое кто проверил на деле старую байку. Будто крысы, помещенные в одну бочку, пожрут друг друга. И когда останется одна - самая сильная, остальные убегут прочь. Вздор, люди крыс не глупее. Но никуда не бегут, хотя людоеды среди них водятся. И ими (бывает) правят. Обычно, выжившая в бочке особь сходила с ума. Кидалась на всех как бешеная собака. И её убивали, не люди так псы. Зазеленели луга, когда Елюй Чуцай подоспел с нужным советом.
Вода, Государь. Без воды крысы не могут. Уйдём от реки в поля..
И это больше всего, что ему хотелось.
По стану пронесся приказ. Вставать дальше от рек. Самим гонять лошадей к водопою. Подвешивать еду. Держать все лохани закрытыми. Грызуны не исчезли совсем, но их стало заметно меньше. Как и дней для него отмеренных. Да и (если честно) плевать ему было на крыс. Волновала жара и.. запах. В происхождении которого, он боялся себе признаться.
Однажды в юрту вошёл молодой кешиктен, и сделав усилие чтобы не поперхнуться, доложил как положено.
Мой сынок! Мой Джучи!
Покинув шатёр, гвардеец глубоко вдохнул.
Удивившись, что запах затхлости, серой шерсти и праха, так и не выветрился. Что он везде. Запрокинув голову к Небесам, юноша прошептал:
Когда ты уже сдохнешь..
И доживая век в Государстве Ильханов, мог поспорить, что отчетливо услышал:
Всматриваясь в бездну
Каким бы необыкновенным человек не был, он обыкновенный человек.
Джучи ушел буднично, просто. Без героизма и удали, воспеваемых улигерчи. Захворал и помер, провалявшись на тахте год, без надежды и интереса к жизни. Как старый пёс, издыхающий постепенно. Способный есть, но не лаять. Будь у него собака, он кормил бы её до конца. А после отволок за хвост окоченевшее тело, на радость шакалам в Степь.
Но собаки у него не было. Он никогда их не понимал. Не любил, боялся. Не мог принять внимание от назойливого и опасного существа. Что так и норовит нарушить твоё пространство. Так и старается, оказаться ближе.
Назад! Нельзя! Фу!
Всё, что слышали от него собаки.
В детстве и в юности. Да и в зрелые годы, новых слов он для них не припас. Удивляясь обычным мальчишкам. Способным спокойно подойти к псу.. Оттащить за шкирку куда надо. Протянуть руку к носу, погладить. Угостить косточкой, посадить на цепь. Без опасений, без страха. И многие женщины могут так. Любят собак, понимают их, командует. Одним это даётся с рождения, другим нет. Он был из вторых, испытывая в их (собак) присутствии неудобство. А при встрече, невольно останавливал взгляд.
И тем притягивал ответное внимание.
Сколько раз.. сколько раз его облаивали из-за этого страха.
Равнодушные псы, семенящие по своим собачьим делам. Начинали рычать, ощущая его непослушное внимание и оцепенелую напряженность. Лаяли, ярились, бросались под ноги и плётку.
Назад! Нельзя!
Слышали от него псы, получая удары.
И скуля, убегали, наученные не приближаться без разрешения к человеку. Но и он многому научился от них. Битая собака, больше не нападёт. Не хочешь бояться сам, заставь бояться. И пока причиняющий укусы, не прочувствует их собственной шкурой, укусы не прекратятся.
Однажды.. Много раз.. Он пытался стать как все, преодолеть страхи, Этот определенный страх. Замириться с собаками, быть с ними по-свойски. Трепать за ухом, выговаривать, приказывать, объяснять. Как-то же общаются с ними люди. Он начал с того, что перестал обращать на собак внимание. А после стал подпускать ближе. Первая же шавка приблудной своры схватила за бедро. Штанина оказалась толстой, а урок доходчивым.
Если опасаешься чего-то, подальше от него держись.
Расположение и вражда окружающих отличаются мало. Но за расположение приходится больше платить. Все они были хорошими учителями. Все эти псы. Братец Бектер, объедавший нуждающееся семейство. Толстый выползень Таргутай, забивший его в колоду. Побратим Джамуха, норовивший помыкать им до старости. Тоорил Ван-хан (само) названный папаша. Шаман этот с трухлявым бубном и руками, трясущимися от властолюбия. Меркиты, чьи собачьи прозвища, он не то чтобы помнил уже.
Все чудовища, с которыми боролся, сделавшись чудовищем сам. Почему они были такими. Что им надо было от него. Чувствительного, робкого молодца, стеснявшегося собственной тени. Что заставляет людей упиваться властью. Наслаждаться неудобством и страхом ближнего. Подпуская к нему собаку, зная что он её опасается. Это тешит, когда послушное тебе, страшно многим. Сартаульские цари, целые зверинцы в своих дворцах содержали. Барсы, львы, леопарды, преступники.. Ужасающей низости человеческие типы, чьё подобострастное подчинение льстило. А он, в верность мерзавцев не верил.
И собакам приближаться не разрешал.
Назад! Нельзя!
Бремя войны нужно переносить на противника.
Пусть его юрты горят. Пусть его женщины плачут. Иначе сам сойдешь с ума, от горя в саже. Как те меркиты, которые были тогда, когда Джучи.. Джучи был другим. Не боялся собак, ладил со всеми. Широко жил. Хохотал на пирах, загонял на охотах. Всё что видел, норовил прихватить. Кунгиратская порода, весь в мать. А меркиты.. Причём меркиты? Джамуха? Псы?
Он же умер теперь. Его сынок. Его Джучи.
Последний раз они виделись несколько лет назад (около 1223 г.). В цветущей местности к северу от трясущегося Самарканда. Сын тогда подогнал стада куланов. Животных не стали забивать, переклеймили только. Чтобы все знали кому теперь принадлежат все степи, и все кто в Степи. Потом пути разошлись. Они пошли на Восток, разбираться с тангутами. А Джучи остался на Западе, обустраивать собственный Юрт. По слухам, сблизился с кипчаками.
Девок кипчакских, достаточно обрюхатил.
Весь в отца пошёл. Жён у него было много, и дел. Джучи не появился на нескольких малых Курултаях. Семейных советах, устраиваемых для упорядочивания власти и окончательного утверждения Наследника. Отсутствие первенца не пугало, но настораживало. Он неоднократно посылал гонцов, вызывая в Ставку. Сын сказывался больным, болезнь становилась тяжелее. А недавно прибыл мангыт (монгольское племя), побывавший в Улусе Джучи.
Тщательно расспрошенный о здоровье и делах хана, мангыт поведал
О болезни сведений не имею, но на такой-то горе он занимался охотой
Породив подозрения, кривотолки.
И заставив ощутить бессилие. Что он мог сделать, неслушнику. Привезти насильно? Выпороть как богола? Войной пойти? Глупо. Если один уклоняется от общения, второй обязан его прекратить. В простой жизни. Но у них не только семейные отношения. У них государственные дела. И возникший клубок противоречий, разрешила (как всегда) смерть. Джучи умер, просто.
Да ничего и не знал. Кто б ему рассказал о делах ханских. Мир рухнет, когда харачу (простолюдинов) к ним приобщат. Джучи не ездил верхом, почти не ходил, говорил слабо. Попросил нойонов поохотиться на его глазах, оседлав близлежащую гору. А сам смотрел на них, радуясь. Наслаждаясь тем, что еще оставалось. Научись радоваться за других, и твоя радость никогда не иссякнет. Этих охотников и видел проходимец, посчитавший, что охотится ханский сын.
Корясь за глупую злость и обиду. Последние чувства, испытанные к живому сыну. Мучась виной теперь, когда он мёртв. Хотя перед Джучи, он всегда чувствовал себя виноватым. Вдвоем они обычно молчали или беседовали не о том. Взаимная неловкость главное, что их отдаляло. Даже с Чагатаем было не так. Да что Чагатай, сердитый щенок.
Теперь он бы нашел слова. Теперь бы всё изменилось. Но почему в жизни так, что нужные слова приходят на ум, когда их уже некому слушать. А готовность к изменению появляется, когда ничего изменить нельзя. По войскам помчались гонцы. Толуй с Угедэем были вызваны из Китая. Чагатай загонял коней, поспевая с реки Эмиль.
И хоть смерть Джучи воспринимали как конец, это было всего лишь начало.
Последний Император
Человек может сказать, сколько ему лет. Но, не сколько ему лет, осталось
Поджарый мужчина средних лет расплывался в танце. Порхал по покоям, размахивал багряными рукавами и полами платья. Двигался плавно, не сбивая такта повторял движения журавля и застывал в положении аиста. Жмурился от удовольствия, качал головой. Крутился на ноге, выказывая удивительную для мужской неуклюжести грациозность. Едва флейтистки умолкали, мужчина щелкал пальцами. Мелодия "Гимна о Белом Журавле и Солнцебедрой девушке" повторялась и он танцевал снова.
В перерывах, мужчина подкреплял себя чаем, заваренным до черноты. Страх требовал другого, но.. Ожидавший не терпел пьяных гостей. И бросив девицам горсти черного (и белого) жемчуга, мужчина продолжал пляску. Надеясь, что рассвет не наступит. За окном прояснилось и свет упал на лицо, обнажив обреченный взгляд и нечеловеческую усталость. Увидев своего Императора таким, молодая флейтистка не выдержала и разрыдалась.
Ну что ты.. Что ты, дочка.. Не плачь. Всё хорошо будет.
Произнёс он хриплые утешения, которым не верил сам.
Надежды не было. Было страшно. Очень. За стенами Чжунсин царила мгла, усилившаяся к утру, когда он должен был идти к Чингисхану. Спасать не себя (он был обречен) и не народ (он был уничтожен), но остаток. Всё лето, пока монгольский Повелитель спасался от жары вблизи гор, в стране продолжались массовые убийства. Отряды выжигали поселения, растаптывали поля, прочесывали долины. Возвращались за выжившими.
Опустошение, которое они пережили было полным. Весь народ стал законной добычей и загонной дичью Бежали по ночам. Днём прятались в траву, зарывались в землянки, оставляя отверстие, чтобы дышать. Спасало не всегда, редкий монгол не охотился в детстве на сусликов, а тут люди. Стоило рослой (средний тангут был на треть-четверть выше монгола) фигуре стать прямо, её замечали, с веселым гиканьем гонясь вослед.
И человеку везло, когда кони оказывались быстрей, чем собаки.
Многие вставали сами, устав от преследований, голода, беготни. Поднимались с мольбой наверх, чтобы всё это скорее закончилось. Так и произошло. В 1227 году тангутское население преимущественно истребили. Весь народ отдали на поток, каждый монгол получал каждого тангута в удел. Невольники и те не получали поблажки, притом что в других царствах, монголы неизменно обыгрывали их противоречия с господами. В Западном Ся пхинга и нани (рабы и невольницы) уничтожались наряду с хозяевами.
Весь народ перед ним провинился. Все люди.
Спаслись коллаборационисты, избравшие монгольскую сторону задолго. Молодые женщины, раздаренные нойонам и солдатне. И человеческий тип, обладающий свойством, которое западные философы-психологи назовут волей к жизни. А русский фольклор охарактеризует золотой поговоркой:
Дают - бери. Бьют - беги.
Готовые бороться за жизнь и каждый час (жизни). Всю жизнь и каждый час без усталости. Не поддаваясь ни скорбным мыслям, ни горестным обстоятельствам.
Монголы полностью покорили города и области Си Ся. Его жители зарывались в землю и камни, чтобы укрыться от мечей и стрел, но спаслись лишь один-два человека из ста. Белые кости покрыли степь.
Во всей гекатомбе 13-го века, разве что мервский и гурганджский эпизод сравнимы по жути. Хотя Гургандж после стал Ургенчем. В Тангутском Царстве народ фактически прекратил существование вместе с государством. Притом что обычно население переживает несколько государственных итераций. Крах подобного рода оставляет открытым вопрос, являлась ли Западная Ся - антисистемой. Где жителям прививали выученную беспомощность, лишая естественных навыков выживания и подменяя смыслы.
Социосистемой расчеловечивания, где личности сперва отказывают в свободной воле, лишая подобия Божия. После чего она теряет и образ. Общество, где правят бал уголовные и мировоззренческие преступники. Обозначенные в оригинале Книги Притчей как раша (профессиональный уголовник) и раим (человек, прививающий деструктивное мышление).
И смычка меж ними как на свадьбе собак.
Можно и "План Даллеса" вспомнить, если забыть, что "он" бледная калька с монолога младшего Верховенского из "Бесов". Настоящего манифеста антисистемщика. С насаждаемым развратом, шигалевщиной, Иван-Царевичем и неизбежной судорогой раз в тридцать лет. Миром, где критическое мышление останется преступлением не единственным, но будет главным.
Свободной воли не существует для деструктивного мировоззрения. Будь то политическая система, религиозный фанатизм или обыденная риблатненность. Везде черное назовут белым. Внедрят искаженную мораль. Перевернутые представления о добре и зле. Практики порабощения, совмещающие демагогию и насилие. Ложь и убийство, если говорить проще.
Наследственной диктатуре Чучхе, красных кхмерах, Корпусе Стражей, коллективос Каракаса, неаполитанской каморре, группировке "Общак", обкладывавшей данью коммерсантов и школьников на Дальнем Востоке. Или безвестных дирижерах woke-повестки, что тридцать лет норовили перенести мир своих спален в массовое сознание. Все перечисленное социальная онкология, где раковые клетки маскируются под нормальные, утверждая нормой - себя. А остальным навязывая перевернутые идеалы.
И образ жизни, исключающий возможность развития.
Раскрытия талантов, реализации производительных сил и человеческого капитала. Когда в экваториальной стране с тремя урожаями (в год) и наибольшими (в мире) запасами нефти - недоедают. А на другой стороне глобуса, подросток тайком вытаскивает сторублёвку у своей матери-одиночки. Чтобы посетить сборы, и уделить на общее. Помочь чифиристу и наркоману в колонии или просто оплатить досуг старших с общаковскими шалашовками.
Подмена понятий это сделает для него главным.
Не Пятую Заповедь. Не труд матери, не её слёзы. А снисходительное признание уголовников, с намеком на следующий взнос. Эту систему ценностей человек будет отстаивать. В ней искать признания и принятия. И для неё всё остальное, включая его дом и его душу, станет ресурсной базой. В подобных условиях, немногие находят способности развиваться. Развитие это выбор, выбор это развитие, а никакого выбора злокачественные образования не дадут.
Потому что их никогда, по доброй воле не выберут.
И человек, искренне отстаивающий деструктивную систему ценностей, искренне проанализировав свои убеждения. Увидит, что он не принял их сам, что ему их навязали. И к сожалению антисистема это не фигура речи и не термин из теории нашего Льва Николаевича, а повседневная жизнь.
Cujus regio, eius religio
Не забуду мать родную
Но в одном случае это о власти, а не о вере. А в другом о тюрьме, а не о матери.
Сложно судить являлось ли Тангутское Царство антисистемой. Сродни секте исмаилитов, доиспанским империям Америки с человеческими жертвоприношениями и Монтесумой или той Опричниной. У которой (в отличии от Московии) всё-таки получилось подменить государство собой и зажить собственной жизнью. Признаки есть. Император являлся одновременно главой религиозного культа. Свободная воля и частная собственность отрицались. А средний житель страны оказался очень не готов, к свалившимся на неё бедствиям. Хотя, кто и когда, к ним готов?
И кто, и когда, виноват в этом..
Пора, моя госпожа. Уже утро - он протянул Гурбэлджин руку, стараясь не смотреть в глаза. Присутствие жены было одним из главных условий Варвара.
Тот не обещал пощадить город, но соглашался принять, что уже вселяло надежду. Супруга чаяний не разделяла, в хрупких глазах читалось:
ЗАЧЕМ
Почему у женщин больше мужества, заглянуть правде в глаза..
Также она смотрела, когда он согласился занять трон Императора Де Вана. От которого он - Нанпинь Ван Сянь получил в наследство горящее царство. Вынужденный платить по долгам, которые назанимали другие. Года не прошло, а он потерял всё. Страну, народ, войско. Оставались только меч и столица. А в голову приходила шальная мысль, броситься на них во главе императорской стражи. Умереть в бою, и будь что будет. Но (как и тогда) довлело ощущение долга. - Они всех вырежут, если мы не выйдем - говорил он ей без слов.
Они и так всех вырежут
Он выбрал покорность и потерял всё. У тангутской делегации забрали подарки, и Чингисхан три дня выдерживал её в сенях. Затем Императору объявили, что теперь он не Илуху-Бурхан (Царь-Жрец, Царь-Шаман) как монголы именовали тангутских государей, но Шидургу-Верный. Новое имя означало подчинённость Великому Хану, согласившемуся считать его слугой. Милуя и карая по своему усмотрению. Это была новая жизнь и старая смерть.
Шидургу хватило смелости заявить напоследок:
Убьешь меня, плохо будет твоей жизни.
Не убьешь меня, плохо будет твоему потомству!
И когда Шидургу увели, тихим голосом посоветовал Толун-Черби проводить Верного на тот свет. Так, воспользовавшись шнурком, и сделали. Монголы не убивали царей, опасаясь Неба. И детская уловка с переименованием отсюда. Но и разжалованный Император оставался человеком знатным, а проливать на землю родовитую кровь не следовало. Да и по законодательству Ся, удушение полагалось за менее тяжкие поступки, чем отсечение. Так, тангутская государственность завершилась по тангутскому праву.
Оставалось уладить последний вопрос.
Гулбэрджин смотрела на старика, сухого как лист в послезимье. Он уже не жил, но в нём еще жила похоть. Женщина попросила дать ей время.. умыться водой. Отчего она сделается еще красивее. Облизнув губы, Старик согласился. Женщину отпустили к реке, в которую она немедленно бросилась. Тело, выжившие тангуты нашли по течению выше, и захоронили по-царски. Каждый принёс мешок земли, и каждый плакал. Так появился холм Темур-Олху, река Хатун-Гол. Так всё закончилось.
Убейте всех.
Приказ относительно Чжунсин был краток.
Беззащитный город предстояло поднять на копьё. А еще он приказал за каждым обедом, приправлять подачу словами: Мухули-мусхули угай. Означавшими гибель тангутов до седьмого колена. От деда до внука, от хозяина до раба. Казалось, что это добавит особенную пикантность пище.
Как добавляет надежды то, что каждый убивающий умирает. И когда человек выкупает каждый свой день чужими жизнями, жизней с каждым днём требуется все больше. Но такой день всё равно наступает.
Застава на Востоке
Кого радуют смерти многих. Того смерть не многих огорчит.
Не спалось. Раздосадовала выходка девки, посмевшей пренебречь его интересом. Тангутской кобыле ржать бы от счастья, за возможность побыть с ним. А она предпочла его объятиям речные волны. Он долго и молча смотрел на провинившуюся стражу, так нерасторопно упустившую невольницу. Воинов увели. Но вместо наказания, их начальник подбодрил подчиненных.
На глаза ему не попадайтесь, а там..
Шепнул, хлопнув по плечу, сотник
Он не знал этого. Думалось о другом. Остались еще на земле люди, способные не во всём с ним соглашаться. Не сразу его желания исполнять. А значит еще много на земле дел осталось. И скоро, он с неё не уйдёт. Мысль обрадовала.
Нельзя умирать. Рано. Незаметно уснул.
Утро дало понять, что вечер для него не наступит.
Бил сильный жар. Он задыхался, глотая воздух как плотва на суше. Мусульманский лекарь влажно посмотрел и развел руками. Китайский заварил снадобий, но честно предупредил:
Это ненадолго, Государь.
Угасающая жизнь в тщедушном теле, единственное, что отделяло её сыновей от сыновей Бортэ. Он это понимал, но был бессилен. Как ни устраивай будущее, тебя в нём не будет. Племянник Есункэ - сын Джочи-Хасара, собрал военачальников. Это был последний приказ. Последнее наставление. Перво-наперво он позаботился о тангутах:
Он завещал своим эмирам:
«Вы не объявляйте о моей смерти и отнюдь не рыдайте и не плачьте, чтобы враг не проведал о ней. Когда же государь и жители Тангута в назначенное время выйдут из города, вы их всех сразу уничтожьте!»
Часть источников детально описывает расправу над Императором Ся в походной Ставке. Другие указывают, что Чжунсин пал после смерти Чингисхана, и правитель погиб в нём. Скорее всего, Нанпинь Ван Сянь пытался выторговать жизнь горожанам и был убит. После чего умер уже сам Хан, и по его завещанию истребили город.
Утвердив вопрос с тангутами, он дал наказ о китайцах
Отборные войска Цзинь в горном проходе Тунгуань, с юга поддержаны горами Ляншань, с севера защищены Великой рекой, поэтому трудно разбить их.
Если сократить путь через Сун, то Сун, вечный кровник Цзинь, обязательно сможет разрешить нам проход, и тогда пошлем войска к Тан и Дэн, прямиком протащим их к Да-лян.
Цзинь будет в затруднении и обязательно заберет войска из Тунгуани. И будь их всех хоть десятки тысяч, то спеша на помощь за тысячи ли, люди и кони истощатся силами и хотя бы и дойдут, то не смогут сражаться.
Разобьем их обязательно!
Разобьем их обязательно.. шелестел голосок.
Таков уж человек. Собственная земля вырыта, а он всё цепляется за чужую. Не понимая, что в мире куда уходит. Последнее, что будет его волновать это застава на Востоке, где-то в китайских горах.
Полог шатра отодвинулся, внутрь вошел пес. Пастушеская собака светло-рыжей окраски. С красноватыми глазами, свалявшейся шерстью и капавшей с желтых клыков слюной. Пес не отводил взгляд и нахально лег рядом.
Назад! Нельзя!
Никто не прислушался. А пёс зарычал и расхохотался.
Уберите отсюда эту тварь! Убейте её! Убейте!
Сам убей. Если сможешь.
С лица Есункэ смотрели глаза Джамухи.
Толун-Черби усмехался улыбкой Шамана Кокочу, а Есуй-Хатун обратилась тангутской утопленницей. И тупо уставилась в одну точку, не обращая внимания на водоросль на ухе. Лишь Шидургу-Верный, сменивший стражника, глубоко вздохнул. Показывая, что и он, ничего с этим не может сделать. Всё чего боишься, остается с тобой навсегда.
Все кого боишься, остаются тоже.
И сколько бы из страха не убил, это всего лишь отсрочка неизбежности. Где мысли человека становятся его вечностью и его явью. А кто больше убивал, лучше б меньше боялся. Оставим его, с этим.
А нам пора. Жизнь полна сюрпризов. И то что начинается на Ближнем Востоке доходит до Дальнего. А что начинается на Дальнем, на Ближнем заканчивается.
Подписывайтесь на канал. Продолжение следует.
Мобильный банк 7 903 383 28 31 (СБЕР, Киви)
BTC - bc1qmtljd5u4h2j5gvcv72p5daj764nqk73f90gl3w
ETH - 0x2C14a05Bc098b8451c34d31B3fB5299a658375Dc
LTC - MNNMeS859dz2mVfUuHuYf3Z8j78xUB7VmU