Дорога-07. Эпизод III: Попавшие в водоворот. Шериф. Оружие.
Эпизод III: ПОПАВШИЕ В ВОДОВОРОТ. ШЕРИФ. ОРУЖИЕ
Прошлым вечером, когда блеклые сумерки туманом заполнили пространство, тебе казалось, что весь город выкрашен в одинаковый светло-серый цвет. И, странное дело, хотя сумерки и сменились теперь мертвой черной ночью, впечатление серого цвета осталось.
Сейчас в глухом, холодном небе сияли многочисленные точки пронзительно-ярких звезд. Света они не давали. Скорее - ощущение света, впрочем, гораздо более сильное, чем от тусклых редких фонарей, стоявших по центру мостовых.
Серые дома, серые камни улиц, старые, рассыхающиеся створки дверей, серые крыши, тусклые оконные стекла, за которыми был все тот же жидкий полумрак. То ли короста вековой пыли, то ли просто серый налет времени.
И вместе с тем - отлично сохранившиеся внутри квартиры: будто только-только оставленные хозяевами, даже чай в заварнике еще не успел заплесневеть...
Странник встанет у окна темной кухни. Опустив плечи, время от времени касаясь холодного стекла, будет смотреть на улицу, покачиваясь на каблуках и невесело усмехаясь чему-то своему.
Ты устроишься за шатким, застеленным старой клеенкой столом. Стиснутые пальцы рук заноют от напряжения. Долгое время тишину будет нарушать лишь шорох газовой плиты да иногда бессмысленное рычание пустого холодильника. Потом Странник шумно вздохнет и поднимет взгляд. Скажет сумрачно, в никуда:
- Холодно...
Тогда не выдержишь ты.
- Да разве же это - холод? Где ты был, Странник?!
Он обернется, присядет на подоконник. Серьезно и грустно проговорит:
- Прости, Шер... Это страна, куда даже друзей с собой не берут.
- Зря...
- Страна под названием Память. Очень неприветливое место...
Ты судорожно разожмешь руки, но тут же снова стиснешь белые пальцы.
Опять повиснет молчание. Странник будет, отвернувшись, молча смотреть за окно. И ты заговоришь, осторожно подбирая слова:
- Знаешь... Память, да... Я тоже кое-где побывал. Там глухая, злая темнота... Знаешь, Странник, темнота ведь бывает разная: иногда добрая - тогда она обнимает и греет, а иногда... она душит и давит, и потом еще долго кажется, что не хватает воздуха... И я до сих пор еще не пришел в себя. Я хуже слышу и мысли иногда путаются... Ты не обижайся, если я вдруг не услышу тебя.
- Конечно. Я могу просто говорить громче.
- Спасибо... Знаешь, я опять вспоминал Дэнни. Я вспомнил, наконец, как мы потеряли друг друга... Шел какой-то бой... А мы были втроем. Понимаешь, мы с Дэнной успели привыкнуть драться спина к спине... Сработались в паре... А сейчас нас было трое и бросать этого третьего было никак нельзя - я его почти не знал, но я знал, что он хороший парень... И из битвы мы вышли вдвоем. Дэнни с нами не было. Но я знаю, что он не погиб тогда, его просто увело в водовороте драки... Он и сейчас жив, если бы с ним что-то случилось, я бы почувствовал... А вообще, мне не так давно сказали, что друзья живы, пока мы их помним. А я ведь забыл почти все - вспоминаю только обрывками...
Странник чуть искривит губы в своей обычной усмешке:
- А тебе не приходило в голову, что это ты жив только пока он помнит тебя?
- Нет, не приходило. Но если так - я уверен, что могу не бояться... Он-то меня не забудет...
Опять нависнет тишина. Потом Странник завозится, соскользнет с подоконника и бесшумно подойдет к тебе. Ты почувствуешь на плече его ладонь.
- Шер... Пойдем отсюда. Пройдем город, пока ночь. Только - холодно...
Ты поднимешь лицо.
- К черту. Это не холод...
- Пошли, - повторит он и выйдет первым, на ходу подхватив с пола пустой вещмешок.
Ночь действительно будет холодной и при этом - удивительно звездной. Очень темной и очень звездной. И почти сразу душивший тебя все последние дни страх исчезнет, в лицо ударит порыв свежего, необычайно холодного ветра.
А пустой город, притихший под грузом неподъемной темноты, будет смотреть на вас из сотен окон с испугом и надеждой и подолгу смаковать в подворотнях и проулках эхо ваших шагов по крупной, ровной как асфальт брусчатке.
Потом Странник неожиданно остановится у высокого каменного дома, возле спускающейся в полуподвал лестницы. Оглядит, прищурившись, замершие окна. Кивнет тебе:
- Зайдем?
Пустая, как и сам город, комната. Голые бетонные стены, оклеенные обрывками ярких плакатов, плита, полка, кровать в закутке. Под узкой щелью окна - стол.
- Что здесь? - вопрос странно прозвучит в пустоте.
Странник обернется, проговорит отстраненно, словно обращаясь не к тебе:
- Когда-то здесь жил мой друг... Гитарист. Лучший гитарист города. Его пристрелили в драке - прямо после концерта... - он помолчит секунду. - Посмотри - вон в углу журналы... Там должны быть его фотографии.
Он подойдет к старой, облупленной плите, завозится там, спросит: “Будешь чай?” - и очень скоро вы уже будете сидеть за пыльным столом и пить из потемневших стаканов обжигающе горячий густой напиток.
Тишина будет абсолютной и, наверное, именно из-за нее тебе скоро начнет казаться, что в пустоте покинутого дома оживают люди и события прошлого. Словно память вещей проснулась, почувствовав ваше внимание, и теперь спешит рассказать, как все было. Чтобы хоть кто-нибудь еще мог сохранить воспоминания об этом доме и его неведомых хозяевах...
...И вдруг ты почувствуешь, как прямо в спину тебе уперся чей-то взгляд. Злобный и холодный. Не оборачиваясь, ты отодвинешь стакан и встанешь. Резко заскрипит рассохшийся стул.
- Мне здесь не нравится, Странник...
Договорить ты уже не успеешь. Накатит волна ужаса, от которого захочется бежать, бежать немедленно, как можно дальше! И Странник мгновенно вскинет заблестевшие глаза, а потом медленно переведет взгляд на тебя.
- Знаешь... Там, кажется, дверь...
Ты резко обернешься, и словно наяву увидишь, как на бетоне голой стены растворяется прямоугольный контур проема.
Странник будет смотреть искоса, непонятно и неприятно усмехаясь углом рта.
- А ведь я мог бы ее открыть...
Ужас вновь щекотной струйкой пробежит между лопаток.
- Странник, не надо! Пойдем отсюда!..
Он внимательно, уже без улыбки, посмотрит на тебя. Медленно опустит голову. Потом встанет. Черты лица расслабятся.
- Ты прав. Пойдем.
Вы несколько торопливо выберетесь на свежий ночной воздух, пойдете по улице, сначала быстро, потом все замедляя шаги. И скоро страх отойдет, отстанет, останется там, за спиной, и постепенно ночь войдет в вас, позволяя успокоиться, хотя бы на короткое время забыть тревогу...
А потом ты вспомнишь - и не удержишься от вопроса:
- Странник... А правду говорят о тебе сказки?
На его лице все еще не будет улыбки.
- Какие?
- Например, о твоей встрече с Ученым...
Он неохотно поднимет голову.
- Ах, это... Правду... но не всю. Знаешь, там было... Да, я ушел оттуда. А что мне оставалось делать? Я забрал гитару, сказал ему: “Попробуй сам!..” Я ведь успел привязаться к нему... А он пытался меня остановить, он искренне не понимал, в чем дело... А наутро, когда я был уже далеко, меня догнали. Сказали, что я нужен, что человеку плохо... И я вернулся, пришел к нему снова... Он лежал на кровати. Седой, иссохший, будто за ночь постарел лет на десять... А по всему полу валялись листки бумаги. Это были стихи. Боже, что это были за стихи! Прекрасные, удивительные... Он разом выплеснул всю свою душу, до дна, не оставив себе ничего... - он помолчит недолго. - Вот так, друг мой Шер...
- Но почему... Я не знал...
Странник с усмешкой посмотрит на тебя:
- Никто не знал. - Потом, еще помолчав, добавит вдруг: - Чтобы выжить, легенда должна лгать...
Он разом станет каким-то усталым, потухшим. Вы будете идти по узкой улице - булыжная мостовая с двух сторон сдавлена серыми каменными домами. Подует легкий холодный ветер, станет, кажется, еще темнее - мрак окутает все уголки.
Странник улыбнется, скажет:
- Твоя очередь...
Ты расскажешь ему о Хам-сааре. Странный мир... Две враждующие расы разумных грызунов - крохотных существ, похожих на хомяков или каликовых агути... Самый рослый воин был меньше твоей ладони. Ты оказался в самом центре их войны... И принял в ней участие. Война была долгая и страшная. Еще более страшная для тебя - от того, что ты был в том мире почти всесилен... Трава там имела естественный оранжево-желтый цвет, но ты потом долго не мог отделаться от ощущения, что это земля впитала пролитую кровь...
Улица кончится, влившись в большую площадь, тоже окутанную темнотой. На нее будет выходить множество проулков, и дома будут стоять как-то странно, углами. Ни одного фонаря не будет и в помине...
И тут в этой ночи часто и дробно ударит перестук копыт, и прямо на вас выскочит конь. Без седока, но под седлом, черный, чернее окружающей ночи, и с еще более темными влажными глазами. Странник перехватит его под узцы, огладит ладонью мокрую шею. Конь испуганно захрапит, вскидывая голову, но сразу затихнет...
И почти тут же из темноты появится фигура в сером с тяжелым свинцовым отливом плаще.
Спина Странника окаменеет. Он повернется к тебе.
- Знакомься, Шер. Это мой старинный враг - Страж Порядка, глава Дорожной Полиции, Шериф Эрра. Откинь капюшон, Шериф...
- Незачем, - глухо отзовется тот.
Он на миг поднимет голову. Ты успеешь увидеть бледное, тонкое лицо, обрамленное волосами мягкого серого цвета. И взгляд из-под высокого белого лба (глаза его тоже будут тяжелыми, серо-свинцовыми) - внимательный и холодный.
Он мельком оглядит тебя, обернется к Страннику и заговорит. Голос его будет нарочито спокойным, глуховатым, начисто лишенным эмоций.
- Я давно не видел тебя, Странник. Я надеялся, что не увижу тебя еще дольше. Что ж, ты вернулся, и наши пути опять пересеклись. Будь осторожен, Странник, если ты не изменил своим мыслям. Порядок нельзя нарушить, Странник. Хаос уйдет, и ты уйдешь вместе с ним. Это неизбежно, Странник, и это произойдет. А сейчас, враг мой, отдай мне моего коня.
Тогда Странник со странной лихорадочной веселостью глянет на тебя, звонко скажет: “Теперь он тебе не понадобится!” - и вдруг резким ударом собьет седло, оборвав подпругу. И тебя отнесет назад: из-под седла выплеснутся два огромных черных крыла - сильных и упругих. Эрра тоже отпрянет, лишь Странник останется стоять, смеясь и вытирая рукой выступившие от резкого ветра слезы. Конь дико всхрапнет, рванется на дыбы и взлетит - чуть назад и вбок, - и сразу исчезнет в небе, лишь черная тень на миг закроет звезды.
Эрра шагнет вперед, глаза его вспыхнут мгновенной яростью, тебе покажется, что еще миг - и он бросится на Странника... Но он вдруг выпрямится, повернется к вам спиной, надвинет капюшон, мгновенно скрывший его лицо, и - не горбясь, идеально прямой, точно манекен, - скроется в ночи.
Странник как-то сразу сникнет, отрет ладонью лицо, скажет: “Ну, вот и все...” А потом поднимет глаза на тебя:
- А знаешь, Шер... Сегодня подходящая ночь, чтобы выковать тебе шпагу.
Он поведет тебя по пустой гулкой улице к самой окраине. Остановится у огромного каменного дома с узкими стрельчатыми окнами, с гранитными химерами на высоких карнизах.
На стук откроет мальчик лет восьми в грубом кожаном фартуке поверх белой рубахи, сумрачно посмотрит на вас; узнав Странника, чуть улыбнется, сразу возьмет его за руку и оглянется на тебя. Вы будете долго подниматься по тесной, узкой лестнице, потом мальчишка исчезнет, а вы окажетесь в большой зале. Нигде не будет ни факела, ни лампы, но помещение будет освещено редкими ясными сполохами, словно отблесками танцующих саламандр.
У окна спиной к вам, сложив на груди сильные руки, будет стоять высокий широкоплечий человек. Блики будут играть на темно-синем бархате его камзола, и тебе на миг покажется, что он сшит из куска звездного неба.
- Нам нужно оружие, Кузнец, - скажет Странник.
Кузнец обернется. Ты увидишь, что его седые вьющиеся волосы стянуты узким ремешком. Подойдя к наковальне, стоявшей посреди комнаты, Кузнец тяжело обопрется о нее руками и спросит, глядя на Странника:
- А сколько ты заплатишь?
Видимо, это будет ритуальный вопрос, потому что Странник ответит сразу:
- Девять золотых монет и одну серебряную.
- Покажи, - потребует Кузнец.
На наковальне зазвенит, подпрыгивая, монетка. Не взглянув на нее, Кузнец повернется к тебе.
- Это тебе нужна шпага?
Ты молча кивнешь.
- Зачем?
Вопрос этот будет настолько неожиданным, что ты запнешься, не зная, как ответить ему, но Кузнец уже, забыв про тебя, развернется, широкой спиной заслонив наковальню, а когда, всего лишь несколько мгновений спустя, отступит на шаг, перед тобой будет лежать шпага - тонкая, серебристая, пышущая тяжелым алым жаром.
- Возьми ее, - скажет Кузнец.
Преодолев вспышку страха, ты сомкнешь пальцы на рукояти и вместо обжигающей боли почувствуешь под ладонью почти человеческое тепло. Кузнец подойдет сзади, сожмет твое запястье, а другой рукой коснется клинка - и вот тут ты вздрогнешь от резкого удара боли. Но Кузнец уже отпустит тебя, боль затихнет, и ты увидишь на своей руке медленно тающий браслет и цепочку, ведущую от него к теплой рукояти. Осмелев, ты уже сам положишь ладонь на клинок - и даже вскрикнешь от обжигающего неожиданного холода... Это будет непонятно и страшно - держать руки на одном куске металла, а чувствовать одновременно и холод, и жар...
С этой минуты ты станешь бояться своей шпаги. Потом, много позже, тебе объяснят, что все верно, просто тебе - рукоять, а клинок предназначен для врагов, поэтому - холод... Но это потом. А в тот момент тебе будет просто до обморока страшно...
...А потом вы попадете в пустой старый трактир, с вами увяжется мальчишка-подмастерье; где-то за стойкой отыщется бутыль старого, потрясающе вкусного вина. Мальчишка заберется Страннику на колени, Странник будет рассказывать ему сказки, а на тебя разом навалится усталость, веки отяжелеют, и ты устроишься на длинной темной скамье, сквозь сон прислушиваясь к тому, что говорит Странник.
...Конечно, жители других миров никогда не называли этот город Хрустальным или Стеклянным. Просто небо над Аллардом всегда было прозрачным и прохладным, солнце - неярким, а звезды, наоборот, чистыми и большими. Краски его были мягкими, как пастель, тонкие башни ледяными иглами тянулись ввысь, почти растворяясь в воздухе, а плавная линия крыш невысоких домов чем-то неуловимо напоминала контур спокойной волны...
Человек попал туда случайно; он не должен был находиться в этом городе и знал это. Он и Аллард были чужими друг другу, как чужды бывают воздуху тяжелые летучие корабли; так никто из жителей Алларда не мог убить или ранить его, но и он не имел права обнажать оружие.
Он сорвался, когда на площади перед ратушей жгли его друга - поэта и звездочета, а толпа стояла и смотрела, и над ней висел отнюдь не траурный гомон. Тогда человек выбежал на середину площади и вырвал из ножен меч. Он ничего не успел сделать, просто вскинул клинок над головой... Но по следу, прочерченному стальным острием, вдруг пролегла трещина, разрубившая черной молнией и небо, и дома, и огонь костра, и камни на мостовой. Трещина ширилась, глухая, бездонная, темная...
Его выбросило оттуда. Меча своего он, очнувшись, не нашел. Да и не искал - перед глазами стояло видение - запрокинутое от нечеловеческой боли почти неузнаваемое лицо друга, исчезающее в черном провале. Потом кто-то из Мудрых сказал ему, что мир этот спасен, и что там все будет в порядке, если только сам человек не вернется туда вновь. Но это случилось много позже...
...Странник замолчит, а ты поймаешь себя на том, что лежишь, приподнявшись на локте, и смотришь на него с ужасом и жалостью... Странник встряхнется, вновь наполнит стаканы вином, а потом ты все-таки заснешь и крепко, без сновидений, проспишь до утра.
А когда среди ночи ты ненадолго проснешься, возле скамьи будут лежать перевязь и ножны - черная кожа, схваченная девятью золотыми ободками. И ты вспомнишь вчерашнее: “Девять золотых монет и одну серебряную”...