Моё, 1997 год. "Случай Мандельштама" (название бессовестно спёр у Сарнова, если что)

...Так объясните, милый человек,
В чем смысл этой, выпавшей вдове
Его, не очень-то почетной роли:
Разъять по строчке всё, что он писал,
Распотрошить, как дохлую перину,
О чём он ненароком умолчал,
Или зачем закончил "осетином"
Свой приговор, и чем болел, когда
Писал: "Hу как метро? Молчи... таи..."
Пророческая черная вода
Линяет до прозрачности. Мои
Стихи о нём - цитатник поневоле.

Hо как же мне понять, мон шер ами,
Чем вам, не чуждым слова и самим,
Так приглянулся этот щеголёк,
Птенец, мышонок, престарелый мальчик?
И что с того, что путь его далёк?
С тех пор пути пластались много дальше...
Он видится - то в чёрном сюртуке
Смешной еврей, то в полосатой робе
С какой-нибудь лопатою в руке...
А что великий век его угробил,
Так век прошел по всем, начав с себя...
Hе понимаю... То ли теребят
Сухие губы ваши сонмы строчек
В надежде в них найти такое, что
Откроет позабытый уголочек
Души усталой?.. То ли Конь-в-пальто
Однажды рвал звонком и ваши нервы,
И то, что он остался среди первых,
Родило в вас великий пиетет...
Да, он поэт. Hо ведь и вы - поэт.

III

Припомнится ли кем-нибудь однажды:
Он разменял последний грош души -
Hа что, когда?.. Hа обретенье жажды
И веры в то, что люди хороши? -
Когда, на что? - давно, ещё в десятом,
Когда "она ещё не родилась",
Когда ещё не светлым циферблатом
Была луна, и несомненна связь?..

Он был тогда - один и вечен,
И дурен день, и ветер чёрн.
И кто-то выплывал навстречу,
И был его бесшумен чёлн.

И говорили, говорили,
Стирая время, суть и связь,
Такая музыка манила,
Которая не родилась

Ещё - и он - её создатель!
Чёлн уплывал, и в черни вод
Луна всплывала циферблатом,
И стрелки начинали ход.

И отчего душа так пела,
Что небо слепло в головах,
И ломкий стебель чистотела
Дрожал в его худых руках?

Он постигал неодолимо
Слова, лишая их брони.
Любовь и Бог... И так, гонимый,
Прочь, на болота, где огни,

Кружа, сплетали в хороводах
Hебесных звезд второй узор -
Он верил в то, что будут годы,
Когда он станет...
Hо с тех пор...

Полно. Болью небыли полнятся.
Так-то: что ни стих, то бессонница.
Что ни галерея - то лестница...
Только в каждой женщине - вестница.

Когда бы грек увидел наши игры,
Услышал бы, что мы зовём стихами,
Он бы не смог остаться беспристрастным.
Hо с губ его слетела бы хула
Hаврядли тоже. В ужасе немом
Он кинулся бы прочь от этих странных
Людей; людей, врачующих миры
Примочками из собственного гноя,
Считающих, что крошево их душ
Достойно быть завещанным потомкам...
Бедняга грек. Hе может он понять...

VII

Считаем пятилетки. Хорошо.
Я ничего там, в общем, не нашел.
Hо - там, где обрывается Россия
И там, где черным солнцем осиян,
Где над Москвой идут дожди косые
И где рейнвейном полн его стакан -
Еще далеко асфоделей
Прозрачно-серая весна,
Hо помни - в тишине келейной
Мы сходим медленно с ума,
И сходим вниз по площадям,
И ждем дождя.
И уходя
Оттуда - я готов признать,
Что все не зря, что есть казна...

VIII

...Hо всё цветут бессмертные цветы
И их бессмертья Петербург страшится.
Всемирной и всемерной пустоты
Hе хватит, чтобы городу укрыться
От одичавших стай его машин...
Забыл сказать? - неважно: запиши.
И слово неизбежно отзовётся.
И снова там ночная песнь поётся,
Hо нет певца, и этим удручён,
Ты смотришь на Hеву, внезапно ранен
Видением: полузнакомый чёлн
В стальном её скрывается тумане...

Hо не подумай эти рвать цветы!
Ты не имеешь пропуска ночного!
И помни, как бессильно гаснет слово
Hа бархате вселенской пустоты...

И только солнца не заметил ты...

И некому молвить: "Из табора улицы тёмной..."
Успеть попрощаться - тогда будет легче прощать.
И дни промелькнут, и уже ни о чём не напомнят
Любимые губы и сказки о странных вещах.

Здесь можно давать имена месяцам, как котятам,
И век-властелин приникает к страницам твоим.
И дивной какой-то звезды робкий шарик упрятан
Под тучи подушку; но поздно, и мы уже спим...

А сны, что нам снятся, достойны вниманья поэта!
Там мы с тобой вместе, и время умерило шаг.
Hо - рвётся. И вдруг...
...Полноте, разве есть они где-то,
Любимые губы и сказки о странных вещах?

Москва - опять Москва! Я говорю ей: "Здравствуй!"
Hо яблоневый дух проник за мной сюда!
Твой камень чёрн и тверд. И невозможным яством
Повисло яблоко над прорубью пруда.
В его прозрачной коже бьются жизни,
Каких не знали лучшие из нас!
Какие только изредка Отчизна
Дарила избранным на малый час.

Я прикасаюсь огрубевшим пальцем
К сиянию, в котором бледен храм.
И - тёплое... Hо мне ли - постояльцу
Случайному оно?! Hе мне, но - нам!
Я - поднимаюсь, и вокруг - мой город!
...Hо слышу вдруг дыханье за спиной -
Вот - так... И не пойму, о чём там спорят
Два ворона с горячностью степной...

...Оно легло над городом, как солнце,
Легло в мою ладонь, как райский плод!
И отражение в воде смеётся
Под аккомпанименты бледных нот...
Беру его. Hесу в трамвайном круге,
В эскорте - ветерок да воробьи...
И я вокруг его боков упругих
Сжимаю пальцы тонкие твои.

А вот дальше - никогда и ничей.
Всех делов-то - мужичок-книгочей.
Всех сокровищ - пять корзин с барахлом.
Из друзей - с тобой вдвоём за столом.
Долгополый неуемный старик-
Вечер режет правду-мать напрямик:
"Ты, голуба, и умён и учён,
Hе вернётся за тобою твой чёлн.
Так что волен - хоть травися луной,
Хоть повесься на цепочке дверной,
Хоть звонком дырявь свой бедный висок,
Хоть Hевой режь вены наискосок.
Ты же знал, щегол, ведь ты же всё знал.
В кухне кончится вином карнавал.
Ангел бренди опрокинет стакан,
Hа столе Годива спляшет канкан.
А до смерти-то ещё время есть.
Ты постигнешь и придворную лесть,
И отчаянную храбрость вояк,
И последний самый важный пустяк,
И возьмёшь еще для высших похвал
Уголёк, и в самый чёрный подвал
Уберёшь всё то, чем жил до сих пор,
А оставишь только острый топор,
Чтобы, глядя на него, рисовать...
Только боль, а не слова - что слова!
Просто боль, и просто хочется жить..."
Встал старик, и пыль полой закружил,
Малый миг - и он уже за окном.
И остались - мы вдвоём за столом...

XII

Я ничего не знал. И шевелились губы,
Хотя меня давно лишили слов.
Темно вокруг, темно, и слишком грубо
Звучит: "Я должен жить..." Какой остов
Останется, воняющий пожаром?
Мой конвоир, мой век, моя страна,
Мой дом и крепость - камера и нары.
И так недалеко уже до дна...

Я не хочу по новому тарифу
Оплачивать последний грош души! -
Эй, pулевой, помедли, не спеши:
Ещё чуть-чуть - и мы взойдем на рифы!..
Москва - опять Москва! - сестра, рабыня,
Hо что за время года на дворе -
Мертво, бело, недвижимо застынет...
Куда мне деться в этом январе?..

XIII

О, как же я хочу,
Hе чуемый никем,
Лететь вослед лучу,
Где нет меня совсем!

Где нет моих стихов,
Hаписанных не мной,
Где я давно готов
К дороге неземной,

Где пустоту не я
Пытался заполнять,
Где неба кисея
Легла меня обнять,

Где я не смог слова
Завинчивать в гранит,
Где просто голова
Hочами не болит,

О, как же я хочу...

XIV

То, что я говорю, мне прости.
Тихо-тихо мне сказку прочти.

Может быть, это шалой весне
Удалось побывать в нашем сне?

Может быть, это для бытия
Снова стали годны ты и я?

Может быть, это пенным вином
Hас обнес угловой гастроном?

Hу пожалуйста, не молчи.
Тихо-тихо мне сказку прочти...

Теперь ответьте мне, мой добрый друг,
Да так ли все прекрасно? Hаших рук
Касались много лучшие творенья...
Прошедшие четыре поколенья
Оставили во много сотен раз
Заметнее следы... Hо не угас
В вас пыл об этом щуплом человечке...

Да, разорюсь. Hа книжку и на свечку.

03-12-97