Интерпресскон, день первый, личные записки

Приехал в 9 утра, за два часа до оргкомитетовского автобуса в пансионат.

Утро началось восхитительным клюквенным морсом в "Чайной ложке" — густым и сладким. Потом получасовая прогулка по Невскому — вполне бессмысленная, но славная, — пара станций метро — и автобус: Владимирский, Ермолаев, Логинов, Лукин, Кубатиев, Первушин и еще как-то сразу много знакомых лиц.

На соседних местах — Коля Караев с Расселом, Катя Бачило с мужем (окей, окей, Александр Бачило с супругой). Внезапно обсуждаем фантастическое кино, как ихнее, так и нашенское, в том числе писателей, продюсирующих фант-фильмы. Попутно (влияние контекста) изобретаем братьев Головачовски, Василия Васильевича и, соответственно, Василиду Васильевну.

— Я себя прям неполноценным чувствую, я из сериалов только "Доктора Кто" смотрю...
*пауза*
— Правильно чувствуешь.

— А имярек тоже писатель?
— Очень точно сказано. Он не писатель, а тоже писатель.

На регистрации, как обычно, уже работает Машка (Линхха). У нее для меня сборник стихов чебоксарского поэта Евгения Кремчукова (в подарок) и артбук российских художников (пролистать для работы). К слову, последний восхитителен, но посмотреть его внимательно и с выписками я так и не успел.

По прибытии вручаю Коле передачу от Катюши Пташ и новый номер МФ.

— Лин, ты, если хочешь поговорить... Вайфая тут все равно нет.
— Отлично, зато у меня есть коньяк.
— Я в принципе–то не пью.
— Да что ж такое, вай–фая нет, ты не пьешь!..
— Нет, ну я, в принципе, пью...
— Ну вот, половина проблем решена.

Пансионат «Северная Ривьера» полон бабушек и дедушек восхитительной постепенности, зато лифты рассчитаны явно на юных спортсменов: они вызываются не отовсюду, ездят не везде, имеют очень узкие входы и молниеносно закрывают двери, едва успевай заскочить. Ближе к вечеру имею наблюдать сцену «Иар Эльтеррус, разрывающий пасть грузовому лифту».

Еще позже Эльтеррус подходит ко мне — познакомиться — и сообщает, что моя старая повесть «Дорога, которая не кончается» — одна из трех вещей, которые его сформировали. Испытываю двойственные чувства, прямо как в анекдоте. Интересуюсь, какие две оставшиеся. Оказывается — «Черная книга Арды» и «Гадкие лебеди».

От пансионата общее ощущение больницы. Местная столовая это ощущение подкрепляет.

Обед проходит за легким троллингом Коли — троллим его попеременно мы с Линххой, причем мне она периодически сообщает, что троллить людей стыдно.

— Я за справедливость!
— Нет, ты просто хочешь завалить его в одиночку.

Среди тем — Миньола, русские сказки и шведские самоубийства. Не спрашивайте.

С Машкой приехала племянница, очаровательная белобрысая оторва блондинка едва полных восемнадцати лет. Солидные мужчины ее, в отличие от Машки, не интересовали, зато молодежь мужского пола (игротека и курьерский состав оргкомитета) обрели благосклонный предмет поклонения.

После обеда — показ «Посредника». Приехали актеры — Илья Шакунов (учитель), Алиса Золоткова (Алена), белобрысый школьник–акселерат, младший из безопасников... Все очень обаятельные. Алиса в жизни совсем маленькая и трогательно смущается, остальные держатся увереннее. В показе — первая серия: я её уже видел на «Росконе», но пересматриваю с удовольствием. В промежутке ловлю продюсера и вдохновителя сериала Юсупа Бахшиева — сообщаю, что хотел бы обсудить идеи материалов для МФ. После показа актеров вызывают на сцену, и пока из зала задорно интересуются, читали ли актеры исходник, Юсуп оттаскивает меня в сторону:

— Давай сейчас переговорим, а то тут пока сплошная беллетристика будет...

Обсуждаем будущие статьи.

— Экранизации Булычева тут, конечно, не в косяк, это так, для поддержания темы отечественного фанткино...
— Нет–нет, все правильно, у меня ведь есть в планах его "Нужна свободная планета".

Потом стоим на крыльце. Юрия Флейшмана зачем–то агрессивно снобит на режиссера «Посредника» Дениса Нейманда. Слушать это не очень приятно, и я даже пытаюсь вмешиваться.

Тем временем Юсуп с Сидоровичем, видимо, обсуждают будущий питерский «Еврокон». Вдруг подзывают меня.

— Лин, а у кого из западных классиков у нас самые высокие тиражи?

Подвисаю и формулирую, что, по–моему, громкость имени и тираж у переводных авторов сейчас не очень коррелируют, как и у наших. Тиражные отдельно, хорошие отдельно.

— А кто из классиков еще жив?

Сходу вспоминаем Приста, Муркока, Мартина, Буджолд. Сидорович говорит, что Мартина не позовешь — у него уже плотнейший график. Вспоминаю Геймана, и оказывается, что Гейман — это идея. Юсуп утверждает, что жив Уиндем. Изумляюсь — и рассказываю, что также изумился, когда узнал, что жив Феликс Кривин. К юбилею Кривина мы только что делали статью в МФ.

(Про Уиндема мне все-таки подозрительно и позже я интересуюсь у Казакова. Он стыдит меня за склероз и напоминает, что Уиндем умер еще в конце шестидесятых.)

Через Кривина вспоминаем Мелентьева. Сидорович говорит, что хотел переиздать его трилогию ("Тридцать третье марта", "Голубые люди Розовой Земли" и "Черный свет"), но не нашел концов у кого права. Вспоминаем, что в девяностые Мелентьев выходил в «Замке Чудес», а это «Армада». Юсуп воодушевляется:
— Давай выкупим права, ты его переиздашь, а я сниму сериал...
Сидорович, мрачно:
— «Армада» — это мои основные конкуренты...

Внезапно меня отлавливает Вадим Казаков и пристально интересуется, какого черта не получила развития идея переиздать посредством меня шеститомник «Неизвестных Стругацких». А то у «ПринТерры» права кончаются через полгода, а книги до сих пор мало кто видел, отчасти из-за цены, отчасти из-за не лучшей схемы распространения. Я интересуюсь, имеет ли эта идея смысл в свете грядущего академического тридцатитомника, и оказывается, что в тридцатитомник материалы «Неизвестных Стругацких» войдут едва на треть. Это меняет дело и мы договариваемся вернуться к теме. Позже рассказываю наши условия Светлане Бондаренко и мы завершаем разговор на том, что она обсудит все с соавтором и наследниками и сообщит мне решение.

От мысли, что возможно я буду издавать Стругацких, мне делается прозрачно и прохладно.

Логинов пересказывает мне свое эссе «Сослагательное наклонение» — исследование некоего историка по материалам восстания Разина, где историк живет в другой ветке вероятности, а наша реальность — лишь один из рассматриваемых им вариантов.

Перед ужином подсовываю Кубатиеву и Бачило старую книжку на автограф — новосибирский сборник «Снежный август», незадолго до того присланный мне Костей Ананичем, единственная, кажется, книга, в составе которой эти два автора пересеклись. Оба страшно воодушевляются от этого раритета, но по-разному. Бачило пишет автограф аж на четыре строки, а Алан минут на двадцать разражается воспоминаниями вслух.

После ужина меня срубает и я пропускаю презентацию поэтической книжки Романецкого — первый выпуск возрожденного «Альтернативного Пегаса». Успеваю застать лишь самый хвостик — минут десять выступления Лукина.

По поводу «Альтернативного Пегаса» мне есть что сказать, но фантасты поэзию не обсуждают, а если обсуждают, то лучше бы они этого не делали.

По ходу обнаруживаю, что смски из роуминга съедают весь счет в телефоне. Бегу класть сотку и обнаруживаю, что комиссия 10%. Нелицеприятно высказываюсь, но делать нечего.

В холле стоит урна для сбора бюллетеней.
— Но ведь эту книгу уже номинировали…
— А толку? Номинировали, номинировали, да не выноминировали.

Уже на закате выползаю на залив. Там невероятная красота, медленный, если смотреть с мола, прибой (а если с берега — быстрый), разноцветные блестки от солнца на воде, а Саша Мазин рассказывает мне о своей мечте сделать писательский семинар, о красотах Карелии и Финляндии, о способах программировании творческого настроя и о возможных харизматических лидерах фэндома.

Поздним вечером — кельтская пивная вечеринка.

Отплясывают Коля и Линхха, оба в черном. К ним присоединяется Ллео в чем–то клетчатом, обернутом поверх джинсов.

— Отлично смотрятся в комплекте...
— Да, но это моя шаль и она мне еще дорога!
— Да нет, я про этих... чернопопиков...

Тем временем в местном кафе обнаруживается вай-фай и вторая половина проблем тоже оказывается решена. Правда, пользоваться им я все равно не буду успевать.

А пока вылезаю в дайрики и читаю Ласькины посты, а в них много-много подтверждений моего существования, несколько тем на подумать и несколько вопросов, на которые я даже могу ответить, если они будут заданы напрямую.

После оказывается, что Коля отличный собутыльник собеседник, я запоминаю на черный день кое-что из того, что он говорил, но коньяк кончается, а вместе c ним и первый день «Интерпресскона».