broken
— Вы уверены, что готовы приступить к этой работе сегодня же? — милый парень с сомнением смотрит на Чимина, стоящего в кабинете менеджера.
На нём расстёгнутая простая рваная рубашка, грязные протёртые штаны у колен и заляпанные кроссовки. На волосах настоящее гнездо, они свисают у лица, как пакли, а под ногтями грязь. Парень ещё раз бегло осматривает стоящее перед ним тело, тут только оно и нужно, и тяжело вздыхает: Чимин молчит. Он не хочет. Не готов. И это прекрасно видно по его глазам, по его мурашкам, когда его касаются, но иного выхода у него просто нет.
— Комната 13. В шкафу сменные вещи, душ прямо по коридору. Подготовь себя, согласно памятке, которую увидишь на кровати и жди. За тобой зайдут вечером, — парень протягивает Паку ключ, получая в ответ просто кивок, и грузно падает в кресло, стоит только двери захлопнуться. Чимин не первый и далеко не последний, кто приходит сюда по вынужденным причинам, но есть что-то в нём, что-то неизвестное и непонятное, оно манит и пугает одновременно. Парень уверен: всё не так однозначно, он не похож на других.
Чимин вяло плетётся по коридору к комнате под номером «13». Проклятое число. Как забавно, что оно досталось именно ему. Открыв старым ключом дверь, его взгляд тут же падает на дешёвую кровать и дряхлый шкаф. На простыни лежит конверт, явно предназначенный ему. Слегка дрожащими пальцами Чимин его разворачивает, вчитываясь в написанное:
Здесь ты должен соблюдать несколько главных правил:
1. Клиент всегда прав. Он имеет право делать с тобой всё, что захочет и всё, что ему позволено.
2. Ты обязан быть готовым для своего клиента. В ванной ты найдёшь смазку и крема, которыми стоит пользоваться после работы. Так же в полках лежат анальные пробки — выбери любую и воспользуйся ею до визита клиента.
3. Не распространяйся об этом заведении.
5. Не флиртуй с клиентами, если они этого не просили.
Чимин фыркает и, скомкав в руках бумажку, кидает её в угол комнаты. Его жизнь тут ничего не значит, конечно, это же не элитный бордель, а всего-то грязный притон для алкашей и бомжей. В элитное место его и не возьмут, но ведь никто и не отрицал возможность карьерного роста. Станет лучшей блядью в Корее, почему бы и нет. Горько усмехнувшись, он выходит из комнаты, даже не запирая её, и направляется в ванную.
Простая, старая чугунная ванная. Прекрасно. Хоть бы горячая вода была — другого не надо. На полке действительно стоит смазка, а в полках — пробки. Все довольно большие. Чимин скидывает с себя грязную одежду — прямо в мусорное ведро — и встаёт под относительно тёплые струи воды. Напор вялый, но это уже блаженство для него. Перед глазами сразу всплывают сцены, которые он так старательно пытается забыть, но воображение не даёт.
— Чимин, чёрт возьми, почему ты не говорил? Хочешь сказать, я больше месяца насиловал тебя? — Юнги кричит. Громко и обидно. Игнорируя рекой текущие слёзы по щекам младшего, что, сжавшись в маленький комок, сидел в углу дивана.
— Нет, просто я… я… — он не знает, как найти оправдание своему поведению, он ведь действительно виноват, раз Юнги так сильно ругается на него.
— Что «ты», «ты», «ты»? Ты просто молчал, что тебе не нравится секс, но давал его мне, будто мы в грязном борделе! — мужчина садится на кресло и прикладывает кулак к губам, стараясь успокоиться и не кричать ещё громче, но вся эта ситуация лишь выводит его из себя.
Связался с подростком. Полюбил, называется. Отлюбил, вернее. Не хватало только полиции у его порога с допросом: «почему же Мин Юнги, директор крупной компании, насилует подростка в своей квартире?» И не объяснишь ведь, что не знал.
— Юнги, прости меня. Мне не противно, правда, просто я…
— Ох, ну и на этом спасибо! — мужчина снова взрывается и вскакивает с кресла обратно на ноги, принимаясь расхаживать по квартире.
— Я сделаю всё, что ты захочешь, — тихо шепчет Чимин и опускает взгляд вниз, сжимая колени вместе.
— Я и не сомневался. Почему ты такой покорный, мать твою? Почему ты ни разу не остановил меня, Чимин? — Юнги снова кричит, громко, так, что стекло звенит в комоде. Он не контролирует себя.
Плечи Чимина снова содрогаются от нового приступа плача, а из груди рвётся тяжёлый всхлип, который подросток тут же пытается подавить, крепко зажав руками рот. Он пытается контролировать дрожь в своём теле, но от крика всё его нутро переворачивается, а особенно от крика Юнги.
— Потому что тебе нравится секс, — всё же тихо отвечает подросток и зажмуривается, будто чувствуя, как напрягается мужчина ещё больше от этих слов.
— Что? — неверяще выдыхает Юнги и подходит ближе, будто это лучше поможет ему понять.
— Тебе нужен секс. И я боялся, что ты бросишь меня, если я не буду… — подросток замолкает, а Мин на секунду теряет дар речи, застывая с открытым ртом.
— Ты такого обо мне мнения? Так я со шлюхой живу? Ты мне — регулярный трах против твоего желания, я тебе… А что я тебе? Дом? Деньги? Покровительство? Ты ведь ничего из этого не брал, Чимин! — он подходит ближе и, сжав в руках плечи парня, начинает трясти их сильно, не контролируя себя.
— Хватит, мне страшно! — выкрикивает Чимин и отползает от разъярённого старшего подальше, прижимая к своей груди любимую маленькую игрушку — подарок Юнги на втором их свидании.
— Страшно тебе, правда? А когда я ебал тебя — не страшно было? — Юнги встаёт на ноги и подходит к барной стойке, опираясь о неё руками.
Чимин беззвучно плачет, пытаясь скрыть свои слёзы, а про себя молится всем богам, чтобы его не выгнали из этого дома. Ему пойти некуда. Юнги появился в его жизни неожиданно, как лучик света, озарил всю жизнь и буквально заставил сердце биться. Чимин без него теперь не может.
Свою асексуальность он осознал довольно рано, когда все мальчишки страдали от частых эрекций по поводу и без, а у него таких проблем не было. Когда все сверстники только и думали о том, чтобы присунуть кому-нибудь и натирали руки до мозолей, Чимин не понимал, что в этом такого приятного. Ему просто всё равно. Его член мог вставать, мог возбуждаться, если уделить достаточное время ласкам, но вот сильного удовольствия он не испытывал никогда. Так, немного тепла внизу и на этом всё. Он мог кончать, мог испытывать оргазмы, но без чувства облегчения.
До семнадцати лет у него были некоторые отношения с парнями, потому как девушки его в принципе не привлекали, но те бросали его спустя несколько месяцев. Никто не соглашался жить с таким странным Чимином. Даже те, кто по началу уверено говорил, что секс в отношениях — не главное и без него можно прожить, в первый же день расставания бежали на вечеринки, чтобы подцепить кого-нибудь.
А потом просто появился Юнги. И Чимин просто в него влюбился. И просто решился дать ему то, что не давал никому. Не то, чтобы он терпел секс и мучался во время акта, нет, просто, опять же, ему было скучно. Ему это не приносило никакого удовольствия. Правда наблюдать за Юнги было приятно, слушать его стоны, чувствовать его нежные поцелуи и, самое главное, получать тонну ласки и объятий после. И всё шло просто прекрасно, пока в один из дней Чимин забыл закрыть личный дневник и оставил его на виду в их спальне, а Юнги случайно прочитал три слова, которые заставили его нахмуриться и прочитать всю страницу. И теперь Чимин не знает, что ему делать.
— Ты должен уйти, — ледяным тоном, так больно по сердцу, будто ножом. Так Юнги разговаривал только с незнакомцами. Чимин для него теперь никто.
— Пожалуйста, я прошу, — он вскакивает на ноги и подходит к старшему, стараясь хоть как-то прижаться к нему, обнять, показать, что он правда может дарить ему любовь, но мужчина его отталкивает и уходит к коридору. — Юнги, нет! У меня кроме тебя никого нет, пожалуйста! Я сделаю всё, что ты мне скажешь, я буду самым послушным, я буду самыми покорным и милым, пожалуйста, не выгоняй меня!
— Ты так ничего и не понял, — строго произносит Юнги и, посмотрев подростку в глаза в последний раз, развернулся и ушёл в свой кабинет. — Ключи оставь на столе.
В тот день Юнги собственноручно вырвал сердце Чимина.
Вздрогнув от своих воспоминаний, Чимин быстро пришёл в себя. Глаза снова защипало, а в груди что-то заныло, но он дал себе пощёчину и потянулся за гелем для душа. Выдавив небольшое количество себе на ладонь, он принялся втирать его в кожу, будто пытался её с себя содрать ногтями. Пальцы остановились на продолговатом шраме на внутренней стороне бедра. Закусив губу, Пак попытался подавить всхлип, но вышло это плохо. В голове снова появлялись воспоминания, одно за другим, они взрывали ему мозг.
После разрыва с Юнги он вернулся в свой старый дом на окраине Сеула побитым щенком. От Юнги он взял ничего, только ту самую плюшевую уточку, которую держал в руках все два часа поездки в электричке. Он знал, что его ждёт по возвращению домой. Пьяная мать и её новый ухажёр. Они жили очень бедно после смерти отца, мать не работала и жила на пособии по потере кормильца, бессовестно пропивая все присланные государством деньги. В тот вечер она ругалась очень долго. Обвиняла его сначала шлюхой, потом пидором, потому ругала, что даже бизнесмена богатого он проебал и теперь уж точно никому не нужен.
В ту ночь Чимин дрожащими руками зашивал не только свою уточку, которую женщина растерзала, но и свою ладонь, на которой остался длинный шрам от кухонного ножа. Так продолжалось до восемнадцати лет. Он замкнулся в себе, перестал общаться с друзьями, бросил школу. Устроился официантом в кафе, что позволило ему хоть питаться нормально и иногда покупать себе новую одежду. О съеме жилья не могло быть и речи. О своей асексуальности он не задумывался, предпочитая вообще больше никогда не заводить отношений после Юнги. О нём не было известно ничего, только в новостях показывали иногда. В такие моменты Чимин всегда старался проглотить комок в горле от боли.
Он уже было смирился со своей жизнью, если бы в один день матери не пришли деньги. Чимину исполнилось восемнадцать, а женщина даже не пыталась устроиться на работу, за что пособия её лишили. Этот день стал переломным.
— Я дома, — Чимин по привычке захлопывает за собой дверь и оповещает о своём приходе, но в ответ непривычная тишина. В голове сразу же проносятся разного рода мысли, и это заставляет парня скорее сбросить одежду и обувь и выбежать в гостиную.
На диване лицом к нему сидел неизвестный ему мужчина с пачкой денег и мать, смотрящая на Чимина более агрессивно, чем обычно. Они тихо о чём-то перешёптываются, мужчина плотоядно осматривает парня перед собой, от чего Чимину становится некомфортно, и он решает уйти к себе.
— Стоять! — мужчина в два шага оказывается рядом, хватая его за локоть. — Беру, — кидает он женщине пачку денег и сжимает руку парня сильнее.
— Что? Мама, что он делает? — но женщина его не слышит, принимается с упоением пересчитывать деньги.
— Ты действительно красивый, — шепчет мужчина ему в ухо, прижимаясь ближе и вжимая парня в стену, а сам оглаживает его талию, сжимая бёдра.
До Чимина медленно доходит смысл происходящего. Его глаза распахиваются, и он в ужасе пытается вырваться из цепкого захвата, но у него ничего не получается. Потное и вонючее тело сжимает его сильнее, чужие руки сдирают с него брюки вместе с бельём и откидывают на диван. Чимин кричит. Громко кричит, срывая связки, но на его горло опускается рука и сжимает сильно так, что перед глазами всё плывёт, а щёки обжигает пощёчина.
— Заткнись, блядина, — его роняют на голый холодный пол животом вниз и скручивают руки за спину, не позволяя вырываться.
Чимин слышит звук расстёгивающейся молнии на брюках и переводит умоляющий взгляд на всё ещё сидящую на диване мать. Но она смотрит немигающим взглядом прямо ему в глаза, сжимая в руках бутылку виски. Его продали за сто тысяч вон примерно 6000 рублей и бутылки виски. Такова его цена. Игнорируя слёзы на щеках, он лягается и, похоже, ударяет мужика в пах, потому что слышит громкий мат в свой адрес и удар кулаком в спину. Его переворачивают на спину и ударяют уже в лицо, тут же следом разводя ноги шире в сторону.
— Ах ты сука такая, — тихо шипит мужчина и любуется видом крови на губах Чимина. — Решил со мной поиграть? Я тебе покажу.
Чимин пытался поднять голову и сфокусировать свой взгляд на насильнике, но у него это получается очень плохо. Перед глазами всё плывёт. Отрезвляет только сильнейшая боль на внутренней стороне бедра, и парень из последних сил снова кричит, буквально срывая связки, когда в него почти насухую вталкивают чужой член. Ему хватает сил только на то, чтобы немного приподняться и сквозь слезящиеся глаза видит в руках мужчины окровавленный кухонный нож. Ему порезали бедро. Толчки становятся всё более и более интенсивными, а пелена перед глазами всё мутнее и мутнее. Чимин отдалённо слышал голос матери, даже, вроде столкнулся с ней взглядами, но не слышал ничего: боль заполонила каждую клеточку его тела, будто въелась в них, а силы покинули его.
Последнее, что он помнит, это когда мать поднесла к его губам бутылку виски и позволила сделать один глоток, но Чимин даже не в состоянии сказать, когда это произошло. Он просто отключился.
В дверь настойчиво стучат, и Чимин понимает, что пора выходить. Он хватает лежащую рядом смазку и, выдавив на пальцы приличное количество, вводит в себя сразу два пальца, морщась от боли. С того самого дня он не подпускал к себе никого, одни взгляды его пугали. Он сбежал из дома, больше не мог там находиться, но довольно скоро загремел в больницу — неосторожный водитель сбил его на пешеходном переходе. Ничего страшного, но у него снова открылось кровотечение на бедре, и мужчина испугался. Оплатил всё лечение, и Чимин его больше не видел, за что был премного благодарен. Так его подлатали и отпустили.
Наспех разводя пальцы на манер ножниц, Пак просовывает ещё и третий палец, двигая кистью быстро и механично, после чего хватает пробку среднего размера и, даже не согрев её, проталкивает в себя. Моет руки, хватает лежащее у раковины полотенце и выходит из комнаты, тут же направляясь обратно к себе. С пробкой ходить непривычно и больно, но он скоро привыкнет. В комнате его ждёт тот самый парень.
— Заказ на тебя поступил быстро, далеко пойдёшь. Через два часа. Одежду тебе занесут и в комнату проводят, — Чимин кивает, и парень, снова окинув его жалостливым взглядом, выходит.
У него теперь есть время подумать. Бордель — единственное место, куда он мог пойти после всего. На улице наступила зима и ночевать под мостом уже не было возможности, а на работу его принять не могли — нормальных документов не было, он всё забыл дома, когда собирался в спешке. Да и после того, что с ним случилось, ему уже ничего не страшно. Главное лежать бревном и позволять творить с собой всё, что будет душе чужой угодно.
А к боли он привык. К ней быстро привыкаешь, подсаживаешься. Самый лучший наркотик.
Юнги искал Чимина. О своём решении он пожалел ровно через неделю, когда вышел из запоя. Пытался найти его, приходил в школу, пытался через знакомых узнать, где он живёт, но все разводили руками. Никто не слышал про Пак Чимина. Юнги не мог спать. Прочёсывал город на машине день за днём, каждый раз лелея в себе надежду, что где-нибудь увидит то самое милое личико и заберёт к себе. И на этот раз уже больше никуда не отпустит.
Но шёл год, второй, третий, а он нигде не объявлялся. Дом-то его Юнги нашёл, только там парня не было. Только старая алкоголичка, мать его, судя по всему, которая с матами погнала его прочь. Никаких следов. Совесть медленно пожирала его с каждым днём всё больше. Родители давно пытались сына вразумить, объяснить, что пора жениться, забыть всё прошлое, но тот лишь отмахивался и продолжал поиски.
Знакомые уже даже с жалостью смотрели на Юнги, некоторые пытались ему сказать, что, возможно, паренёк умер давно на улице, но у Юнги ещё сердце билось в прежнем ритме, ещё душа рвалась вслед за парнем, и он точно знал, что Чимин умереть не мог, просто не посмел бы покинуть его так рано. Порой он злился. Злился, что Пак больше не приходил к нему, злился на его гордость, ненавидел себя за тот поступок. Надо было обнять ребёнка, приласкать, объяснить, что всё будет хорошо, но Юнги вместо этого напугал ещё больше, прогнал. И теперь уже даже не знает, стоит ли продолжать поиски, примет ли Чим его обратно.
— Юн. Новость важная, — в кабинет врывается Чонгук — один из лучших работников и просто лучший друг Юнги.
— Мне не до этого сейчас, — хочет отмахнуться Мин, но парень настойчиво тянет его за рукав.
— Это про твоего паренька. Вчера кто-то похожий был замечен в баре «이기주의자» эгоист, — Чонгук кладёт на стол фотографию с камер наблюдения и смотрит, как Юнги дрожащими руками берёт в руки листок.
Тихий вскрик вырывается из его горла, и одна слеза скатывается по щеке, падая на бумагу. С листа на него смотрят и самые родные глаза. Он вытянулся еще, обрёл более статную осанку, перекрасился в блонд, но те самые глаза Юнги ни с чем не спутает.
— Нашёлся, — тихо шепчет Мин и вскакивает со своего места, обнимая Чонгука. — Спасибо, Гук. Спасибо.
— Давай, езжай за своей Джульеттой. Я тут пока что за всем прослежу.
Юнги большего не надо. Срывается с места и бежит скорее к лифту, чтобы приехать за Чимином, где бы он ни был. Он его обязательно отыщет. И вернёт обратно домой.
За полгода работы шлюхой Чимин научился натягивать маску на лицо. Клиенты от него больше не шарахались, стоило заглянуть в глаза, начальство не могло нарадоваться прибылью, которую он приносил. Можно смело сказать, что он действительно поднялся по карьерной лестнице и стал самой оплачиваемой шлюхой данного борделя. Его стали выпускать в бар к посетителям, чтобы обольстить их своими пухлыми губами, пышными бёдрами и округлой попкой, а после, содрать вдвое больше, чем прописано в прайсе.
Каждое утро он натягивал на себя фальшивую улыбку вместе с очередным комплектом кружевного белья, крутился у зеркала, словно кокетничая с самим собой, но на деле лишь проверял, не выглядели ли его действия неестественными. Он научился подавлять дрожь во всём теле от чужих прикосновений, научился возбуждаться по команде и так же кончать по установке. Все считали, что он раскрепостился, Чимин же понимал — сломался. Сдался. От его человечности ни осталось и следа. Счастливый огонёк в глазах когда-то подростка превратились в кромешную пустоту и безжизненность.
Чимин научился улыбаться губами, так неестественно, на самом деле, но ни опьянённое прибылью начальство, ни охмурённые шикарным парнем клиенты этого не замечали. А стоило ведь только заглянуть в глаза. В них пустота и отчаяние плещутся, боль с принятием смешиваются, образуя дикий коктейль из чувств и страданий.
У Чимина на руках полосы, шрамы длинные — такие же у него на сердце, только ещё глубже. Они не заживают. Раскрываются и снова кровоточить начинают от каждого чужого прикосновения к своему телу.
У Чимина на шее пятно, уродливое, красное — из петли вовремя достали. И хоть уже давно не больно, его душат, каждый раз поверх этого пятна, будто сам Дьявол снисходит до него, такого простого падшего смертного. Каждый раз, стоит кому-либо обхватить его стройную талию и насадить безвольную куклу на гадкий член до основания — Чимин судорожно хватает ртом воздух, будто от возбуждения голову снесло, но на деле же борется за жизнь, балансируя на грани жизни и смерти.
Он уже не выберется. Если поначалу хотел лишь подзаработать денег, сейчас понял — это порочный круг. Он поломанный и беззащитный пришёл сюда, ища хоть какой-то кров — его лишь сломали окончательно. Выхода отсюда нет. Кому он нужен будет? Рыдающий каждую ночь в своей кровати, воющий в подушку так, что связки голосовые разрывает, сжимающий свои же собственные волосы в ладонях, чтобы почувствовать боль, хоть какую-то. Он рвёт на себе волосы и получает потом пятнадцать ударов плетью от начальства — подпортил себе внешность.
Ему коротко стригут ногти, чтобы не мог расцарапать себе лицо и горло, у него забирают все режущие предметы, чтобы не мог в очередной раз пустить себе кровь из вены и свести счёты с жизнью, ему не выдают никаких верёвок, чтобы не мог снова повеситься и оставить на своём теле очередной уродливый шрам. Ведь так и есть. Чимин — урод. Моральный, физический, он ненавидит себя за свою же слабость, но каждый день запихивают эту самую мораль глубоко в задницу, в которую его обязательно в этот же день оттрахают.
Порой создаётся ощущение, что его тут держат насильно, но нет ведь — двери открыты, забирай весь кровно заработанный гонорар и уходи, куда глаза глядят. И Чимин хотел бы уйти, хотел бы собрать свои пожитки и плюнуть в лицо клиентам, да не может. Идти некуда. Он слышал, что Юнги его искал. Он его видел. Но не подошёл. Юнги такое не нужно. Он не должен видеть Чимина таким. Снова разочаруется. Юнги помнит того Чимина, маленького ребёнка, потерянного в этом мире. Тот был невинным, нежным, слабым, искренним. Нынешний он теперь лживый, лицемерный, сломанный, никому не нужный. Он грязный, опороченный. Он хуже падшего ангела.
— Заказ на групповуху. Двое мужчин, — оповещает его в громкоговоритель, и парень вздыхает, поднимаясь с кровати.
— Иду, — тихо отвечает самому себе и, поправив напоследок чёлку у пластмассового зеркала, идёт на выход.
Он знает в какой комнате всё будет происходить и даже не удивляется, когда заходит и видит уже раздетых мужчин. Один помоложе, даже симпатичный, по сравнению с другим. Толстый, лысый. неужели его босс? Таких тут полно. Для укрепления «рабочих уз» некоторые приходят ебать одну шлюху. Мило, ничего не скажешь.
— А ты хорошенький, — начинает молодой шатен и подходит ближе, опуская руки на талию Чимина. — Я даже не думал, что настолько.
— Я знал кого выбирать, — отвечает ему мужчина постарше и садится на кровать, похлопывая рядом с собой. — Давай же, куколка, иди к нам.
И Чимин идёт. Натягивает на лицо обольстительную улыбку, аккуратно виляет бёдрами и даёт себе установку возбудиться, чтобы было хотя бы не так противно принимать в себя два члена разом. Он уверен, так и будет. Плавно опускается на кровать и грациозно закидывает одну ножку на другую, стараясь невинно посмотреть из-под опущенных ресниц. Такое обычно работает на «ура».
— Эта шлюха хочет быть оттраханной, Чан, — смеётся мужчина и валит Чимина на кровать, грубо раздвигая его ноги и устраиваясь между ними. Эффект не заставил себя долго ждать.
— Ты прав. Просто прелестный, — всё продолжает осыпать его комплиментами юнец, и Чимин понимает, что у него опыта в сексе нет, слишком неуверенный. Он тяжело сглатывает, стараясь списать всё на возбуждение, и пытается расслабиться, заведомо зная, что будет больно.
— Пососёшь для нас, м? — мужчина подставляет под голову Чимина подушку — спасибо и на этом — и встаёт на колени около его лица, тычась ширинкой в губы. — Чан, не медли. Иди сюда. Встань с другой стороны.
Чимин знает, что его ждёт, но всё равно не может сдержаться и еле заметно морщится, когда чужой небритый член утыкается ему в губы. Запах не самый приятный. Он прикрывает глаза, стараясь не думать об этом, и обхватывает головку одними губами, усилием воли заставляя себя повести языком по уретре. По телу проходит дрожь. Омерзение. Это всё, что он испытывает. Руки начинает потряхивать, а живот скручивать от страха — он не хочет. Правда не хочет. Член проталкивают глубже, а Чимин пытается подавить рвотный рефлекс — хочется блевануть прямо на этого мужчину. Кровать прогибается с другой стороны, и он чувствует, как в щёку ему утыкается головка другого члена. Головка не крупная, значит, орган небольшой. Всё не так плохо. Чимин хочет переключиться на другого парня, но ему не дают: хватают за волосы и грубо насаживают на всю длину, игнорируя тихие стоны боли и явный протест.
Бёдра двигаются быстрее и быстрее, мужчина похож на настоящего кобеля во время вязки, а Чимин даже не пытается глотать все выделения, смешанные со слюной — всё стекает по подбородку вниз, на его тело. Так противно. Он тихонько подаёт голос, пытается оттолкнуть от себя, потому что воздух в лёгких заканчивается, и он просто задохнётся с чужим ужасным членом во рту. Но его руки скручивают и заводят за спину. Перед глазами уже не толстые бёдра мужчины, а пелена, сквозь которую он видит свою мать и того пьяного насильника, его сморщенное лицо и мокрые от слюны губы. Хочется блевать.
За дверью слышатся какие-то крики, топот ног, и она распахивается, резко ударяясь о стену. Чимин переводит взгляд туда и из последних сил пытается сконцентрироваться: Юнги. Улыбка появляется на губах сама, а голова тяжелеет, и руки отнимаются. Это явно видение перед смертью, которым его всё же удостоил сам дьявол, правда за что, Чимин не знает. Он чувствует только, как руки его отпускает, а изо рта исчезает противный член. Снова легко дышится. Парень в изнеможении падает на кровать, загнанно дыша, и старается открыть глаза, чтобы понять, что происходит. Он умер?
— Минни, очнись, пожалуйста, — голос, такой хриплый, знакомый, любимый. Действительно Юнги или это очередные иллюзии уже больного разума. — Посмотри на меня, эй, пожалуйста.
Чимин открывает глаза и кричит. Надрывно. Громко. Из глаз льются слёзы, неконтролируемо. В груди щемит, болит душа. Ему больно. Просто больно. Пальцы на ногах поджимаются, а руки начинают трястись — боль захватывает всё его тело, не позволяя двигаться. Юнги рядом, Юнги целует его шрамы на руках, Юнги прижимает его к себе и баюкает, как ребёнка. Юнги. Всё Юнги.
Юнги плачет. Вместе с ним. Тихо так, незаметно, но Чимин видит, как дёргаются его плечи, и дрожат руки. Чимин плохой, опять. Из-за него мужчина плачет. Он снова его расстроил, он снова виноват. Он пытается подняться, ускользнуть из чужих рук, хочет уйти, потому что явно причиняет боль единственному родному человеку в своей жизни, но ему не дают, крепко схватив за запястья.
— Пусти меня, пусти, пожалуйста, я плохой, — он кричит, размазывая слёзы и слюни по лицу, он рыдает, громко и протяжно, воет на всю комнату и на крик его прибегает охрана вместе с теми мужчинами. Они пытаются отодрать Юнги от Чимина, а тот отбивается из последних сил. Чимин смотрит, как охранник заносит руку для удара и бросается вперёд, прикрывает своим израненным телом и душой любимого Юнги, но продолжает повторять слова, как мантру.
Он просит его отпустить, а сам жмётся ближе. Он просит не подходить, а сам не разжимает рук, держась за чужие плечи. Он просит его забыть, а сам рыдает в чужую шею и задыхается, когда рука Юнги нежно поглаживает его по затылку. Он не может выдохнуть. Неконтролируемо набирает воздуха в лёгкие, всё больше и больше, но выдохнуть не может, продолжает рыдать.
— Посмотри на меня, утёнок. Посмотри, ну же, — ласковое прозвище, которое Чимин так давно не слышал, нежность в голосе, которую Чимин так давно не получал. Он плачет ещё громче, но всё же разом выдыхает весь накопленный в лёгких воздух, испытывая облегчение, и смотрит в глаза Юнги. — Я с тобой, и я не брошу больше никогда. Слышишь?
Чимин слышит. Но не хочет. Слёзы его душат, все шрамы разом начинают пульсировать и болеть, а сердце обливается кровью. Ему нельзя к Юнги. Нельзя. Он не достоин такой любви. Не имеет права ломать ему жизнь своим присутствием. Но сказать ничего не успевает, потому что чувствует лёгкий укол в шею и прикрывает глаза, позволяя себе уснуть.
Когда Чимин открывает глаза на улице уже темнеет. Он лежит в своей кровати, чистый, вымытый и вкусно пахнущий гелем для душа. За дверью он слышит голос Юнги и сжимается под одеялом, стараясь контролировать внезапно появившуюся дрожь — не сон.
— Господи, ты очнулся, — его прижимают так нежно и аккуратно, что у Чимина щемит сердце, а глаза снова начинает пощипывать от слёз. — Не плачь только, ладно? Пожалуйста, не надо. Я заберу тебя отсюда, я обеспечу тебе хорошую жизнь, я буду с тобой, только бы никогда не видеть на твоих щеках слёзы.
— Не надо, — хрипит Чимин и отворачивается, когда взгляд Юнги застывает.
— Что? — он выдыхает, в неверии наклоняясь ближе, и это так до боли напоминает Чимину прошлый их разговор.
— Не надо, — он повторяется, не объясняет ничего, прочищая горло кашлем. — Я грязный.
— Что ты такое говоришь? Я искал тебя все эти годы, Чимин. Прочёсывал каждый уголок города. Я был в твоём доме, я звал тебя. И нашёл. Не стал бы этого делать, будь ты мне не нужен, — Мин тянется, чтобы обнять, но парень отстраняется, смотря на него со всей болью в глазах. Впервые за полгода там плещется океан чувств.
— Я болен, Юнги. Меня не спасти. Я сломанная игрушка, никчёмная больше. Тебе такое не нужно, я не нужен, со всеми своими проблемами. Я не хочу, чтобы ты пожалел об этом через месяц и терпел меня. Не такой жизни я тебе желаю, — Чимин прикрывает глаза и сжимает под подушкой того самого плюшевого утёнка. Он не забыл его дома тогда.
— Нет. Ошибаешься. Ты мне нужен. Со всеми проблемами и страхами. Со всеми шрамами, со своим опытом, со всей болью, Чимин, ты мне нужен. Я не могу без тебя, не забыл за эти годы, теперь уже точно не смогу. Ты едешь со мной, — Юнги встаёт с кровати, тянется за Чимином, но тот мотает головой.
— Ты же пожалеешь, Юнги, — голос сломленный, надрывный. Пропитанный болью. — Как тогда. Пожалеешь, что связался. Со мной тогда было тяжело, сейчас ещё тяжелее. Забудь меня и оставь тут. Ты…
— Люблю тебя, — Юнги подаётся вперёд, касаясь сухих губ своими, нежно, аккуратно. Он вкладывает всю свою любовь через это простое касание и отстраняется так же быстро, как и наклонился. — И поэтому уважу любое твоё решение. Завтра с утра заеду за ответом, — Чимин кивает, и Юнги отходит к двери, оборачиваясь, прежде чем выйти. — Но помни, утёнок. Что бы ты не ответил, я буду рядом. Приезжать. Видеться. Я тебя не оставлю.
— А я сбегу, — губы трогает лёгкая вымученная улыбка.
— Я найду тебя, — серьёзным, ледяным тоном. Юнги уверен, Чимин верит.
Дверь захлопывается, оставляя Чимина наедине со своими мыслями. неужели у него всё же есть шанс на нормальную жизнь? Стоит ли снова довериться Юнги и шагнуть в эту жизнь? Он не знает. Ничего не знает. Но у него есть шанс из этого спастись и, несмотря на свои сомнения, он уверен, что Юнги всегда будет рядом с ним.